Когда мы были женаты том 2, ч.1

От переводчика: Приношу глубокую благодарность волонтерам Древнему и Трояну, оказавшим неоценимую помощь в том, чтобы новые главы второго тома были как можно скорее переданы на ваш суд. Наслаждайтесь. *** ИЗ ПЕРВОГО ТОМА: ДОЛГАЯ ОСЕНЬ – ХИЩНАЯ ПТИЦА Иногда вы видите, как смерть и разрушение направляются прямо к вам. Иногда это ловит вас, находясь в слепой зоне. А иногда, иногда, падает как ястреб в безоблачный день, скользящий по тепловым потокам высоко над вами, он всегда был там, ждал... Может быть, я знал это с самого детства. С того момента, как вышел за дверь мой отец. С того момента, как мы услышали грохот, похожий на небольшое землетрясение. Далеко. Далеко, как тот ствол шахты, что рухнула однажды в тот день. Может быть, я знал это с того момента, как моя мать стояла в нашей маленькой кухне, мыла последнюю часть посуды после того, что должно было стать нашим Последним ужином... Последним ужином, за который она, мой отец и я когда-либо садились. Она уставилась в потолок, позволив тарелке, которую вытирала, упасть на кафельный пол. Ее звон прозвучал громче, чем далекий грохот, положивший конец нашему миру. Я понял, что это такое, хотя и не позволял себе знать. Мне было всего восемь... но я знал. Я сидел за столом в гостиной и смотрел какую-то программу по телевизору, слишком старую, чтобы я мог по-настоящему ее понять. Наверное, полицейское шоу... может быть, «Адам-12». Услышав грохот, а затем звон разбитой тарелки, я заглянул в кухню и увидел, как мама упала на колени, словно у нее подкосились ноги. Затем, как марионетка, у которой перерезали веревки, она упала вперед, ударившись лицом о плитку. Я не помню, как подскочил, но уже стоял на коленях рядом с ней и пытался поднять с пола ее лицо. Она оперлась рукой о пол, приподнялась и посмотрела на меня, но, кажется, не осознала. Никто из нас ничего не говорил. Она потянулась ко мне и заплакала, прижимая мое лицо к своей груди. Она беспрестанно плакала и не отпускала меня, пока не вошли соседки и не оттащили меня от нее. Они отвезли меня в соседний дом, и последнее, что я видел, это как они уложили ее на кровать в спальне моих родителей. Увидев, что одна из женщин ведет меня к нашей входной двери, она закричала и попыталась встать, но ее удержали, гладя по мягким светлым волосам. Может быть, тогда все и началось. Потому что в тот момент я понял, хотя и не мог выразить эту мысль словами, что то, что произошло, было НЕПРАВИЛЬНЫМ. Я не думаю, что с того дня когда-либо по-настоящему верил в Бога. И если оглянуться назад, то, вероятно, именно этот момент заставил меня решить, что я хочу все ИСПРАВИТЬ. За эти годы я многое забыл, но, когда мне хотелось, я мог мысленно вернуться на кухню, увидеть, как падает на пол моя мать, и услышать ее крик, когда меня выводят из нашего дома. Вероятно, именно это привело меня на юридический факультет университета Флориды, хотя к тому времени у меня были гораздо более рациональные причины стать юристом. А эта темная хищная птица наблюдала сверху... Вероятно, она видела, как моя будущая жена вскрикивает от боли, когда три члена Братства, включая ее бойфренда, однажды вечером насиловали ее на вечеринке, а я очистил от них комнату каминной кочергой. Она видела, как я лежу без сновидений в коме, запутавшись в трубках, в то время как молодая и нечеловечески красивая Дебби Баскомб нарисовалась у постели невысокого, бедного, среднего недотепы, на которого в любой другой реальности она никогда бы и не взглянула дважды. Она парила высоко в небе Гейнсвилла, когда Дебби Баскомб бульдозером ворвалась в мою упорядоченную жизнь и разорвала ее. Она смотрела, как я боролся, чтобы не влюбиться в нее, но у меня не было ни единого шанса. С того самого момента как я увидел ее насилуемую в кладовке, до того момента, как она вошла в мою квартиру за пределами кампуса. Несомненно, именно там она впервые разбила мне сердце после лета, навсегда изменившего мою жизнь. И это было, когда мы в первый раз занимались любовью, когда я понял, что, несмотря ни на что, я должен попытаться ее завоевать. Она парила над кампусом много месяцев спустя, когда мной была осознана реальность того, что я никогда не буду достаточно хорош для нее, когда я сердцем почувствовал, что она трахалась за моей спиной, что она просто не смогла удержаться, чтобы не вернуться к своим старым диким и распутным привычкам. И она смотрела и, вероятно, улыбалась, когда я узнал, что я был тем, кто недостаточно доверял тому, что истории, которые я слышал, были слухами, и что я отказался от любви к лучшему, что у меня когда-либо было в моей жизни, независимо от продолжительности моей жизни. Вероятно, она была там, когда я умолял ее в спальне ее дома в Джексонвилле дать мне второй шанс. Даже если бы я знал, что ждет меня на этом пути почти двадцать лет спустя, я все равно радовался бы, когда мы каким-то образом вернулись назад. Вот так и оказался я в апреле 2005 года давно женатым, относительно счастливым мужем – если только не присматриваться к своей жизни – и отцом двух подростков, действующим главой прокуратуры Третьего округа на северо-востоке Флориды. Вот так я и женился на женщине, которую не удовлетворял в постели, не удовлетворял в нашем браке; несчастной женщине, которая БЫЛА осчастливлена вниманием высокого, красивого, молодого старшего преподавателя к своему адъюнкт-профессору в Университете Северной Флориды. Мать Дебби назвала это интрижкой, но как бы ее ни называть, это был конец нашего брака. В течение пяти месяцев, в то время как я работал до изнеможения каждый день, приходя в лучшую форму в моей жизни, убегая от правды моей жизни, мы сталкивались с тем, что она была с молодым, лучшим мужчиной в спальне, в которой почти десять лет занимались любовью мы. Я с головой ушел в работу, потому что казалось, что мой брак испарился, и мне больше не было места в жизни моих детей... но опять же, и раньше у меня не было такого уж большого места в их жизни. Поэтому я управлял прокуратурой штата от имени своего босса и наставника, баллотировавшегося на пост губернатора Флориды, преследуя убийц, наркобаронов и людей, убивавших своих умирающих жен. И в итоге слегка сошел с ума. Только слегка. Но этого было достаточно. Мой босс заставил меня отправиться в морской круиз, чтобы попытаться привести голову в порядок. На теплоходе Бон Шанс, временно отплывавшем из Джексонвилла, я познакомился с Алиной де-Жарден и влюбился во второй раз за двадцать лет. Конечно, с этой проклятой черной хищной птицей, парящей над моей жизнью, Алина оказалась замужем за Филиппом Аршамбо, французским федеральным прокурором, с которым я работал четыре года назад во время поездки в Париж. У нас с Алиной была неделя великолепного секса, и сходя с Бон Шанс, я осознал, что я – все еще мужчина, и что все еще самый несчастный проклятый мужчина на земле. Но я ушел от нее и сказал, что больше не вернусь. А теперь мы с Дебби развелись, и она выбросила жеребца, ради которого бросила меня, хотя и клянется, что все было не так. Но меня она не беспокоит. Вокруг нее всегда толпились, и всегда будут толпиться мужчины. Что же касается меня, то у меня была Алина, что можно засчитать, и случайный секс с двумя горячими женщинами, что можно не засчитывать, и исполненные фантазии, о которых я даже не подозревал. Так что, со мной все будет в порядке. Убого, но в порядке. ГЛАВА 1: ТАНЕЦ НА КРАЮ СВЕТА Меня зовут Уильям Мейтленд. Полгода назад я был скучно счастливым мужем и отцом двух подростков. У меня в моей постели была одна из самых горячих – если не самая горячая – женщин в Джексонвилле, я фактически управлял офисом прокурора штата от имени моего босса, в то время как тот баллотировался на пост губернатора Флориды. Я знал, кто я и что я, и был этим доволен. Мне снились кошмары. Я знал, что не заслуживаю женщины, на которой женат, что мои дети потеряли ко мне уважение и что моя горячая жена Дебби слишком долго смотрела на меня, скорее, как на соседа по комнате и хорошего кормильца, чем как на жеребца. Я облысел и растолстел, и женщины больше не смотрели на меня оценивающим взглядом, если вообще смотрели. Но я сказал себе, что никто не имеет всего. В моей постели и жизни имеется женщина, которую я любил в течение двадцати лет, дети растут, я выполняю работу, которая на самом деле является больше моей жизнью, нежели занятием, и у меня есть шанс иногда сделать мир более осмысленным. А потом все это исчезло. В течение нескольких недель я узнал, что моя жена больше меня не любит, она вскоре упала в постель с высоким, красивым молодым жеребцом, с которым я не мог конкурировать ни на каком физическом уровне, мои дети не знали и не уважали меня. Я потерял свою жену, своих детей, свою мужественность и свои яйца, когда даже не смог получить эрекцию, дроча. Кривая завела меня в бутылку, и я мог потерять все, но несколько хороших друзей, включая людей, которых я даже не знал, помогли мне выбраться. Я боролся за свое возвращение к лучшему телу, лучшему здоровью и осознанию того, что можно жить даже после того, как человек, которого ты любишь больше всего на свете, вырвал твое сердце из груди, прожевал его и выплюнул. Это заняло некоторое время, но с помощью лучшего друга, чем я заслуживал, нескольких добрых дам и одной красивой француженки, я заново открыл свой член и свою мужественность. Я не переставал любить эту сучку Дебби. Я уже начал думать, что, когда мое тело бросят в землю, я все еще буду ее любить. Но теперь я знал, что смогу без нее жить. И вот, всего через несколько дней после того как мне исполнилось сорок два года, и я официально стал человеком среднего возраста, выиграл крупное судебное дело и отправил в камеру смертников в Рейфорде злую женщину, отполировал свою растущую легенду как Ангела Смерти и не так уж случайно занялся горячим сексом всего лишь с третьей и четвертой женщинами, которых я плотски узнал за последние двадцать лет, я подумал, что мой мир, наконец, снова начал обретать смысл. Пока в мою жизнь не вернулась ОНА... ВТОРНИК, 30 АВГУСТА 2005 г. Около шестнадцати часов мне позвонил Большой Человек: – Билл, ты не мог бы спуститься в зал суда номер четыре. Там в суде – Петерс с тем водителем-беглецом, что сбил двоих детей и уехал. Его адвокат не согласен с предложенной нами сделкой о признании вины и осуждении водителя на пятнадцать лет без права досрочного освобождения. – Что ты хочешь, чтобы я сделал? – Просто войди в зал суда и несколько минут поговори с Петерсом. – Зачем? Я только что убил почти три часа, чтобы принести тебе около миллиона долларов в виде бесплатной рекламы. – И я это ценю. Сделай одолжение. Итак, я вошел в зал суда номер четыре и поговорил с Петерсом, моложавым блондином, бывшим на самом деле всего на несколько лет моложе меня, хотя выглядящим так, будто ему едва за двадцать. Я заметил, что водитель-беглец странно смотрит на меня, затем его адвокат и он посовещались, а через несколько минут женщина, которая, как я думал, должна была быть женой подсудимого, подошла к ним и тоже что-то прошептала. – Ваша честь, – сказал защитник, привлекая внимание окружного судьи Доминика Делларо

– Эээ, ваша честь, мой клиент передумал. Мы принимаем предложение штата. Делларо с легкой улыбкой посмотрел на него и спросил: – Вы уверены, мистер Ричардс. Мне показалось, ранее вы говорили, что ваш клиент никогда не согласится на пятнадцать лет тюремного заключения. Вы собирались бороться, чтобы доказать его невиновность. Защитник посмотрел на Петерса, а затем на меня, и внезапно я понял, что мир изменился. – Мы изменили наше мнение, ваша честь. Делларо молча посмотрел на меня и улыбнулся. Когда я вернулся в офис, зазвонил телефон. Голос Большого Человека излучал довольство как у кошки, только что проглотившей стаю канареек. – Думаю, что собираюсь попросить тебя постоять в каждом зале суда, где у нас идет судебный процесс. При такой результативности нам много дел не придется доводить до суда. Только не с Ангелом Смерти, дышащим огнем и серой. Я бы отшутился по этому поводу, но все еще был ошеломлен. Я и впрямь напугал того парня и заставил его принять сделку. Это было уже почти не смешно. Было около пяти вечера. Я подчищал хвосты, отвечал на поздравительные звонки и пытался решить, хочу ли ехать в Харли или лучше попытаться добраться до зала Карлоса. Я давно не участвовал в спарринге и чувствовал, что сегодня, смогу сделать почти все. Я избавился от злой женщины, стал своего рода юридической суперзвездой, занимался грубым сексом, о котором более двадцати лет даже и не думал, и делал это прямо посреди государственной прокуратуры, никем не замеченный. Черт, я бы, наверное, смог взлететь, если бы очень захотел. Зазвонил телефон, и я устало ответил. Мне очень хотелось выбраться отсюда. Сьюзи, секретарь, занявшая место Шерил, сказала: – Мне неприятно вас беспокоить, мистер Мейтленд, но здесь женщина, которая хочет вас видеть. – Я вообще-то не хочу никого видеть, Сьюзи. Если она – репортер, узнайте ее имя и скажите, что я обязательно позвоню ей завтра. – Она... сказала, что это важно, и что вы, наверняка, захотите с ней поговорить. – Она не назвала вам своего имени? – Нет, сэр. – О, черт, – пробормотал я больше себе, чем ей, а затем сказал: – Хорошо, Сьюзи. Я дам ей пять минут. Скажи ей об этом. Я наклонился, чтобы достать бумаги из нижнего ящика, когда услышал: – Я бы предпочла больше пяти минут, но приму все, что смогу получить. Я замер. Сначала я почувствовал запах ее духов, затем, она наклонилась, чтобы поцеловать меня в щеку, потом поцелуй скользнул на мои губы, и я почувствовал вкус мяты. Она отстранилась от меня и посмотрела сверху вниз, а я был уверен, что сплю. – Ты не пришел ко мне, мистер Мейтленд, поэтому мне пришлось прийти к тебе. Я стоял, обнимая ее за талию, а она смотрела мне в глаза своими глазами цвета морской волны. Я не мог говорить. – У меня есть две недели, Билл. Если ты не хочешь, чтобы я осталась, я уйду. Я могу улететь дальше на юг, если ты не хочешь, чтобы я была рядом. Я прижал ее к себе и спустя продолжительное время отпустил ее губы и сказал: – Я не хочу, чтобы ты уходила, Алина. Не хочу, чтобы ты уходила. Я оставил ее, подошел к двери своего кабинета и запер ее. Я не хотел, чтобы сюда кто-нибудь забрел. Сейчас я хотел, чтобы Алина была только со мной. Когда я вернулся к ней, мы больше не прикасались друг к другу, просто стояли и смотрели друг на друга. – Почему? – Я скучала по тебе, Билл. Я старалась этого не делать. Я знаю, что ты не хотел меня больше видеть. Но я скучала по тебе. Я думала, со временем все наладится. Но не наладилось. – Как ты смогла сбежать с Бон Шанс? И если у тебя было столько свободного времени, я думал... ты бы вернулась домой к Филиппу и Андре? – Мне пора было уходить с корабля, но позвонил Филипп и сказал, что организовал для Андре членство в одном из самых престижных мужских братств во Франции. Это будет перо в шляпе Андре на всю оставшуюся жизнь. Его членами еще мальчиками были большинство руководителей французского правительства, промышленности, бизнеса. Это – эквивалент клуба в... Оксфорде или Кембридже. Вы заводите друзей, которые останутся ими всю оставшуюся жизнь. Она посмотрела на свою руку, и я заметил, что она не надела обручальное кольцо, но она смотрела на свой безымянный палец, и я знал, о ком она думает. – Филипп появился из ниоткуда. Из канцелярских крыс среднего класса, как он выразился. Он поднялся благодаря своему собственному стремлению и уму. Но с теми связями, что установит Андре, он бы смог пойти гораздо дальше. Он хочет этого для Андре. И в течение двух недель Андре будет заниматься только мужской деятельностью на сафари в Кении, с Филиппом и некоторыми другими отцами. Короткое путешествие. Это – один из ритуалов, которым они занимаются. – А мама не подходит? – Она покачала головой. – Нет. Это лишает меня возможности провести с ним время, но я люблю Андре так же сильно, как и Филиппа. Я увижусь с ним через две недели. Я могла бы остаться на корабле. Мне и следовало там оставаться. Я могла бы улететь обратно в Париж и ждать там в нашем доме. Я могла бы навестить семью и друзей. – Вместо этого, – она пересекла разделявшее нас расстояние и положила руку мне на грудь, на сердце, – я решила сделать сюрприз мужчине, которого знаю всего неделю, мужчине, пытающемся восстановить свою жизнь, мужчине, в объятия которого я бросилась в наш первый совместный круиз. Мужчине, в котором я даже не была уверена, примет ли он меня. Я, должно быть, дура. Я притянул ее к себе и прижал к себе. – Я рад, что ты здесь, Алина. Боже, как же я рад, что ты здесь. У тебя есть две недели? А какие-нибудь планы? – Только один: провести их с тобой. Если ты захочешь, чтобы я осталась на все время. – Конечно. Мой мозг снова заработал. – Я не знаю, смогу ли часто уходить. У нас довольно плотный календарь и... Я остановился и посмотрел на темноволосое видение, стоявшее передо мной, восхитительные груди которого поднимались и опускались, вспоминая ту великолепную попу, что была скрыта под слоями одежды. Она сама решила прийти ко мне. А я собираюсь тратить время на показания свидетелей и непокорных подсудимых? НЕТ! Я уже потерял одну женщину, которую не мог позволить себе потерять, потому что на первое место поставил этот офис. Женщина передо мной не была моей, и никогда не будет, никогда не сможет быть ею, но она сделала меня счастливым. Она заставила меня просыпаться с улыбкой на лице и стояком. Она заслуживает от меня большего, чем я обычно готов был дать. – У меня есть кое-какие дела, которые необходимо сделать, но я найду время, чтобы мы смогли выйти куда-нибудь. Я хотел бы показать тебе Северо-Восточную Флориду. Она была моим домом большую часть моей жизни. Это – не совсем Париж, но есть много того, что можно полюбить. – Звучит забавно. Не хочешь ли сходить и отпраздновать сегодня вечером? Я бросил на нее любопытный взгляд. – Все в здании суда говорят о твоем великом триумфе, а по телевизору в аэропорту я видела передачу. «Ангел Смерти» откусывает кусок от «Акулы» – это был один из репортажей, которые я видела, и «Бабушка-Убийца – последняя жертва Ангела Смерти». Ты стал знаменитостью. – Я – пятнадцатиминутная сенсация, Алина. Через неделю у меня будут спрашивать документы, когда я пойду обналичивать в банке чек. – Я так не думаю, – сказала она, обнимая меня. – Мой друг – известный человек и с каждым днем становится все более знаменитым. Думаю, я стану твоей первой «поклонницей». Но сегодня вечером мы должны куда-нибудь пойти. Я на мгновение задумался. – Я знаю одно место, куда мы можем пойти выпить, после того как перекусим. Но на самом деле я не хочу праздновать там, где мы можем столкнуться с прессой или с кем-то, кого я знаю. Она бросила на меня обиженный взгляд. – Ты меня стыдишься, Билл? Я притянул ее к себе и крепко поцеловал, и, хотя сначала она боролась, но сдалась и отдалась этому. Когда я снова смог дышать, я держал ее на расстоянии вытянутой руки и говорил: – Куда бы я с тобой ни пошел, каждый мужчина в этом месте будет ненавидеть меня и желать, чтобы ты была в его руках. Ты будешь самой красивой женщиной, куда бы мы ни пошли. Как я могу стыдиться тебя? – Тогда почему? – Я хочу тебя лишь для себя, Алина. Я не хочу тебя делить. Я не хочу отвечать на вопросы, и не хочу, чтобы в мои дела совала свой нос Дебби, а она будет занозой в заднице, если когда-нибудь тебя увидит. Мы почти можем оставаться в одной комнате без моего желания ее убить, и я не хочу поднимать больше дерьма, чем нужно. – А в то же время... – сказал я ей, – мир тесен. Съемочная группа застанет меня празднующим с красивой темноволосой загадочной женщиной, и могу поспорить, что это каким-то образом попадет в Интернет. А Интернет есть и во Франции. Филипп знает, что ты проводишь две недели с его старым другом Биллом? Она покачала головой и опустила глаза. – Хочешь ли ты объяснять ему, почему я подарил тебе «Флёр-де-Лис», И ПРИ ЭТОМ ты приехала в мой родной город и пошла гулять со мной? Не думаю, что кто-то, и особенно Филипп, достаточно большой идиот, чтобы не понять, что происходит. – Он мог бы закрыть глаза на... нас, тем более что сам делает то же самое, но если это попадет в Интернет, нас вместе увидят твои друзья. Сможет ли он принять это? Ты заденешь его гордость, а из того, что я о нем помню, не думаю, что он из тех мужчин, что могут согласиться и жить с этим. Если ты достаточно его разозлишь, то не думаешь ли, что он попытается использовать против тебя Андре. От ее лица отхлынула краска. – Боже мой, Билл... Я никогда не думала... Она была готова расплакаться. Я схватил ее за плечи. – Не надо. Я рад, что ты здесь. Теперь ты здесь. Мы сможем проводить время вместе, если будем осторожны. Мы оба знаем, что он встречается с другими женщинами. Но ведь он никогда не ставил тебя в неловкое положение, правда? Он был осторожен. Она кивнула. – Мы тоже должны быть осторожными, вот и все. Пока мы его не опозорим, он ничего не сделает. Да и не сможет. Даже во Франции мать имеет права в отношении своих детей. И если он любит тебя так, как ты говоришь, он не откажется от брака с тобой, пока ты публично его не унизишь. Так что, мы просто должны быть уверенными, что не будем выставлены на весь мир. – К счастью, – сказал я, поглаживая густую черную гриву, от которой никак не мог оторваться, – я еще не настолько знаменит. Будь я Биллом Клинтоном или Джонни Деппом, у нас не было бы ни единого шанса. Но убравшись подальше от здания суда, и я стану просто еще одним лысым коротышкой. Она быстро чмокнула меня в губы. – Билл Мейтленд, ты никогда не станешь просто еще одним лысым коротышкой. И КРОМЕ ТОГО... это подло и низко с моей стороны, но мне бы очень хотелось увидеть выражение лица твоей Дебби, когда она впервые увидит нас вместе. Я не мог не ответить на ее улыбку. – Ты – злая, девочка. Настоящая стерва. – Но я – ТВОЯ стерва, и мне бы хотелось, чтобы твоя старая сучка знала, что с ее старыми игрушками играет кто-то другой... Она наклонилась, провела рукой по моему члену и почувствовала твердую выпуклость. Я снова был тверд, всего через несколько часов после того, как кончал ведрами внутри Хизер. Алина была волшебницей. Лучше, чем Виагра. – Сделай это... ее старой игрушкой. Которая, кстати, до сих пор прекрасно работает – Но через некоторое время мне требуется отсюда выйти, и если я буду держаться прямо, то боюсь, что это может вызвать некоторые слухи о симпатичной темноволосой женщине, что вошла в мой офис. Она пожала плечами. Даже это движение заставило мой член дернуться. – Хорошо, Билл. В какие интриги с плащом и кинжалом мы будем ввязываться? – Никаких интриг. Просто выйди и спустись в «Старбакс» на втором этаже. Закажи кофе и дай мне пару минут. Когда я спущусь вниз, ты увидишь меня и просто пойдешь вслед за мной к моей машине. Она поцеловала меня в щеку и сказала: – Это возбуждающе. Я буду той дамой, что будет без ума в «Старбаксе», когда ты спустишься туда. Я открыл дверь и проводил ее так, чтобы Сьюзи могла увидеть, как я пожимаю ей руку и говорю: «Обещаю, что до конца недели буду свободен для подробного интервью с вашим корреспондентом. Если вы просто пришлете официальный запрос через офис мистера Эдвардса, моя секретарша все устроит. Это нормально?» Она одарила меня холодной, деловой улыбкой и сказала: – Это очень любезно с вашей стороны, мистер Метленд. Я с нетерпением буду ждать возможности очень тесно поработать с вами в будущем, – и она показала мне язык под таким углом, который, я уверен, Сьюзи не уловила. У меня было почти непреодолимое желание шлепнуть ее по заднице, но я же не просто так дисциплинированный адвокат. Я лишь кивнул и вернулся в свой кабинет. Я вернулся в офис и пытался связать около двадцати различных свободных концов, совершенно не думая об этом, когда зазвонил телефон. Я нажал кнопку интеркома, и Сьюзи сказала: – Мистер Мейтленд, мне очень жаль, но у вас здесь есть еще несколько человек, утверждающих, что им нужно с вами поговорить. – Сьюзи, я и впрямь пытаюсь выбраться отсюда... Кто там? – Эээ... одна из них... ваша... мисс Баскомб из офиса государственного защитника. А другая... мисс Мартинес, из офиса мистера Эдвардса. Кто... кого вы хотите, чтобы я послала первой? Не знаю. Может быть, я был контужен после только что пережитого дня. Может быть, просто хотел посмотреть, смогут ли они обе пролезть в дверь одновременно. Но я сказал: – Впусти их обеих, Сьюзи. Мгновение спустя дверь открылась, и, конечно же, они обе вошли одновременно. Это был один из немногих случаев, когда я увидел их вместе в одной комнате. Признаюсь, это было захватывающе. Дебби была... Дебби была одета в довольно спокойный деловой костюм, но все равно могла бы возбудить порнографические фантазии в девяностолетнем человеке. Она была примерно сантиметров на десять выше Майры и выглядела крупнее, за исключением нескольких очень важных мест. Майра... более светлая блондинка и более бесцеремонная, чем Дебби, оттолкнула ее грудью, опередив на пару секунд, а когда остановилась перед моим столом, части ее продолжали двигаться в течение нескольких секунд. Я приготовился пригнуться на случай, если какая-нибудь пуговица на ее натянутой блузке полетит в мою сторону. Выбор того, на кого смотреть, был невозможной дилеммой, поэтому я сосредоточил свой взгляд на точке примерно посередине между их вздымающимися грудями. Дебби искоса взглянула на Майру, и та, не поворачивая головы, посмотрела назад. Что-то происходило на непонятном женском языке, но будь я проклят, если смог понять, что именно. – У меня был долгий день, Дебби, и мне требуется отсюда выбраться. Это личное или мне хочет послать поздравления Общественный защитник? Если последнее, передай мистеру Августу, что я оценил комплимент. Если – первое... тебе не стоило приходить. – И то и другое. Я разговаривала с Джонни... мистером Августом, и он просил передать тебе его поздравления. И еще хотел, чтобы я передала тебе особое послание. – Да? Она уставилась на меня так, словно смотрела на незнакомца, и по какой-то причине это заставило меня возбудиться. Как будто она была какой-то незнакомкой из великолепного влажного сна, впервые вошедшей в мой кабинет, и я мог себе представить, какое впечатление она произвела бы на меня, если бы раньше я никогда ее не видел. – Он сказал: «сегодня ты отлично поработал, Билл. Ты вручил Лью его голову. Но не надейся, что в будущем наши ребята будут заискивать перед Ангелом Смерти. Ты только что нарисовал на своей спине большую мишень и должен ожидать, что в будущем все наши парни будут за тобой охотиться. Удачи». Я не смог сдержать улыбки. Это был голос Джонни. Он, вероятно, взялся бы за дело против меня только ради того, чтобы попытаться не остаться в долгу. И пусть он, может быть, и не был в лиге Лью в качестве судебного адвоката, но этот слепой деревенский мальчишка, которого он разыгрывал перед присяжными, всегда мешал завоевать симпатии присяжных, обратив их против него. И все же это было бы забавно. – Передай мистеру Августу, что я с нетерпением жду возможности выступить против него, когда он пожелает, мисс Баскомб. И... – Я просто хотела сказать тебе, что... ты был впечатляющим. Лью – яркая личность, и я совершила ошибку, недооценив тебя, Билл. Хотела бы я... сделать это раньше. Увидеть, как ты работаешь. Не знаю, почему я никогда этого не делала. Я просто уставился на нее. Было время, когда эти слова согрели бы мое сердце. Теперь они просто заставили меня вспомнить о том, что я потерял. – Спасибо. Она посмотрела на Майру, молча стоявшую, вдыхая и выдыхая, и улыбалась мне. Дебби выглядела так, словно хотела сказать что-то еще, затем слегка покачала головой, повернулась и вышла. Как обычно, она выглядела так же хорошо, как и когда пришла. Майра бросила на нее быстрый взгляд, когда она вышла за дверь, затем села в кресло напротив меня и скрестила ноги. Я мужественно подавил желание заглянуть ей под платье и вместо этого сосредоточился на ее вздымающейся груди. – А ты тоже принесла какое-то послание от Большого Человека, мисс Мартинес? – Нет. – Тогда... – Тебя не удивит, мистер Мейтленд, если я скажу, что мне снились эротические сны с тобой? Я смотрел в эти изумрудные глаза и думал, что она шутит, но не был уверен. – Вообще-то да, и довольно сильно. Как например, узнав, что обо мне видела эротические сны сестра Тереза. Она попыталась быть строгой, но этот огонек остался. – Ты сравниваешь меня с очень старой монахиней? – Нет, просто мысль о том, что у тебя могут быть обо мне эротические сны, так же немыслима, как и то, что в меня влюблена сестра Тереза. – Признаюсь, мистер Мейтленд, ты всегда мне нравился. Ты – один из хороших парней. Но... скажем так, ты гораздо привлекательнее внешне, чем раньше. – Горячее? – Ты несомненно задерешь нос, но... да. И все эти годы я думала, что у тебя может быть... тайная страсть ко мне. – Ну, да. Как и у любого другого мужчины в возрасте от пятнадцати до девяноста... Она откинулась назад и сделала глубокий вдох, от которого у меня подскочило давление. – Но ты всегда был женат. И я знала, что ты никогда не будешь завязывать роман, а я не связываюсь с женатыми мужчинами. – Она быстро улыбнулась и добавила: – Кроме... ну, ты знаешь. Но теперь ты одинок. И доступен. И я... э-э... подумала, что возможно, ты будешь свободен где-нибудь на этой неделе. Сходить куда-нибудь выпить. Или поужинать? Я не мог удержаться от недоверия. – ТЫ приглашаешь на свидание МЕНЯ? – На дворе двадцать первый век, мистер Мейтленд. Теперь это делают и женщины. Я смотрел на землю обетованную, которую она предлагала, и мне было физически больно говорить это, но я сказал: – Извиняюсь, Майра... но я буду занят... по крайней мере, пару недель. А может, и намного дольше. – Кто-то так быстро поселился? – спросила она с недоверчивым выражением на СВОЕМ лице. – Ты не вернешься в...? – Нет. И нет ничего определенного относительно следующих двух недель... но... кое-кто есть. И я не думаю, что что-то случится, но... – Но даже когда ты одинок, ты все равно порядочный парень. Ты мог бы пойти на свидание с ней и сыграть нас обеих, но ты не такой. Черт возьми, и почему я не была быстрее? Она вскочила со стула и окутала меня акрами теплой груди, а я не мог оторвать руки от этой задницы, когда она прижалась ко мне, а затем поцеловала меня в щеку. – Все в порядке, Билл. Я не думала, что могу уважать тебя еще больше, чем сейчас, но... Просто помни об этом, если с ней что-то не получится... Мне определенно было бы интересно куда-нибудь сходить. Не забывай. – Не забуду. И просто чтобы убедиться, что я этого не сделаю, она создала женскую симфонию колышущихся частей и плоти, когда маневрировала, выходя из моего офиса. Я не понимал, насколько сильно Алина зацепила меня, пока не ощутил, что даже сейчас не жалею о том, что отказался от чего-то подобного ради шанса быть с Алиной. Когда она ушла, мне еще предстояло пройти через шесть телефонных звонков, на которые нужно было ответить, несколько судебных документов, требовавших подписи, и двух работников прокуратуры, желавших поговорить. И тогда я НАКОНЕЦ-то смог положить конец этому дню и убраться оттуда. Я бросил взгляд на «Старбакс», направляясь к улице, ведущей к частной стоянке, где служащие суда могли припарковаться без необходимости искать свободный парковочный счетчик. В течение многих лет там царил хаос, пока четыре года назад штат, наконец, не решил построить для нас крытый гараж рядом с тюрьмой, выходящий на набережную реки Сент-Джонс. Проходя мимо нее, я украдкой бросил на нее быстрый взгляд, и она, не слишком нарочито, крутанулась на своем сиденье, выдав коленями горячий и медленный танец. Я ухмыльнулся ничему конкретному и вышел из здания суда. Через пять минут она уже сидела рядом со мной, и мы направились в район Чез Александр, в ресторан «Эйвондейл», где подавали лучшие и самые настоящие блюда французской кухни в Джексонвилле. Владелец и шеф-повар двадцать лет прожил в этой стране, работая в нескольких ресторанах, пока, наконец, пять лет назад не набрался смелости и денег, чтобы открыть собственное дело. Это был не Париж, но и не так уж плохо. Он умудрялся держать свои двери открытыми в городе, где количество мест с барбекю превосходило все остальные рестораны почти в два раза. Кто-то однажды сказал, что Джексонвилл – на самом деле Южная Джорджия, и, судя по кулинарным вкусам, я должен был это признать. Я там почти ничего не ел, тем более что один лишь взгляд на большинство первых блюд прибавлял грамм двести там, где я не хотел, но мне всегда нравилась эта еда, с тех пор как я вернулся из Парижа, и я думал, что Алина будет рада вдохнуть запах дома. Александру Авре было около пятидесяти лет, высокий и худощавый, с темными волосами, отливающими благородным серебром. Несмотря на то, что он был мозгом, сердцем и душой кухни, он встречал гостей в смокинге, так что, каждый раз, входя, вы чувствовали себя так, словно посещаете особое мероприятие. Я не думал, что он меня вспомнит, но он бросил на меня странный взгляд, когда увидел темноволосую женщину рядом со мной, и сказал: – Мистер Мейтленд, рад видеть вас опять. Полагаю... в последний раз вы здесь были с... Я кивнул. – Моей женой. Высокой блондинкой. Она больше не моя жена. Позвольте представить вам мою подругу Алину де-Жарден Пока они разговаривали, я вспомнил, когда в последний раз был здесь с Дебби. Мне пришлось пилить ее в течение шести месяцев, прежде чем она присоединилась ко мне, и она считала каждое блюдо в этом месте калорийным кошмаром. Я знал, что она серьезно относилась к тому, чтобы поддерживать вес, потому что очень легко могла бы стать большой девочкой, но мне было больно, что она сделала вид, будто я участвую в кампании по ее полнению. Я же просто хотел поделиться некоторыми гастрономическими открытиями, сделанными в Париже, с женщиной, которую любил. Это был еще один из тех вечеров, когда мы возвращались домой, и мне приходилось одеваться теплее, чтобы не замерзнуть в постели. Я тряхнул головой, избавляясь от этих воспоминаний. То было тогда. А сейчас – это сейчас, сказал я себе, наблюдая, как Александр незаметно пожирает глазами Алину. Наконец, он оторвал от нее взгляд и сумел на мгновение взглянуть на меня. Он был явно удивлен более внимательным осмотром. Я сильно изменился, с тех пор как он видел меня в последний раз. – Мистер Мейтленд, прошу прощения. Я и не подозревал, что вы так сильно изменились. Вы понимаете, что Боги благословили вас? Я обменялась взглядами с Алиной и сказал: – Понимаю. Он только снова покачал головой: – Вы приходите сюда с двумя самыми красивыми женщинами в этом полушарии. Хорошо, что у меня красивая жена, а то было бы легко вас возненавидеть. – Я видел Сибель, Александр. Вам не нужно ревновать ни к одному мужчине. – Вы очень добры, но я полагаю, что вы пришли сюда поесть. Пожалуйста, присаживайтесь и позвольте мне принять ваш заказ. Да, кстати, поздравляю вас с великой победой в суде. В течение следующих двух часов Александр и его обслуга, к которым, наконец, присоединилась прелестная Сибель, продолжали подсовывать нам французские деликатесы, а мы оба потакали им больше, чем следовало. У меня даже было несколько улиток, бывших одним из фирменных блюд этого дома. Наконец, за кофе и пирожным с орехами, шоколадом и тонкими вафлями из какого-то сладкого хрустящего теста, я сказал Александру: – Ладно, сдаюсь. Еще один укус, и я взорвусь, разлетевшись по всему интерьеру вашего ресторана. Я не знаю, как благодарить вас за то, что вы так накормили нас. Они с Сибель уселись за наш столик, и обе женщины продолжали тарахтеть в пулеметном темпе. Хотя я не мог понять, что именно говорилось, но заметил, что они обе часто смотрели на меня, а Алина сильно покраснела. Когда, наконец, в восемь вечера мы собрались уходить, Сибель отвела меня в сторону и прошептала на ухо: – Я знаю, что между вами происходит нечто большее, нежели готова сказать ваша подруга Алина. Но она не может скрыть к вам своих чувств, Она рассказала мне о том, что вы подарили ей Флёр-де-Лис. Такой романтический жест. А потом она напомнила мне, что существует такое понятие, как братство – или общество – жен, и добавила с тяжелым взглядом: – Я помню вашу красивую белокурую жену, мистер Мейтленд. Вы когда-нибудь делали для нее что-нибудь настолько же безумное и романтичное? Были бы вы сейчас одиноки, если бы проявляли к ней такую романтическую любовь? Женам тоже необходимо напоминать, что их мужчина их любит. Наверное, это для меня все еще было слишком грубо, чтобы быть по-настоящему вежливым. – Думаю, нет, Сибель. Кроме того, что я рисковал своей жизнью ради нее и впал в кому, я никогда не делал ничего, чтобы показать ей, насколько сильно о ней забочусь. Я не стал добавлять, что это было за двадцать лет до того, как рухнул и сгорел наш брак. Может быть, если бы я... Но остановил себя. Я не собирался позволить кому-то, кто смотрит на меня со стороны, заставлять меня чувствовать себя виноватым в том, что произошло. Через пятнадцать или двадцать лет брака вы не делаете такого, как покупка дорогого украшения для своей жены. Мне бы это никогда не пришло в голову, и я знал, что Дебби заставила бы меня сдать его обратно и получить деньги назад. Выходя за дверь вместе с Алиной, я крепко обнял ее за талию и даже слегка похлопал по сочной попке под слегка неодобрительным взглядом Сибель. Я знал, что Александру это понравится, и хотел, образно говоря, показать Сибель палец. Она была хорошей женщиной, но сейчас я не очень-то любил жен. Я знал, что Сибель не знала, и не могла знать подробностей распада моего брака. Она была просто женой средних лет, видевшей мужа, который, как она думала, бросил жену ради молодой красивой женщины. Я припарковался на Эджвуд-стрит и открыл дверь для Алины. Она огляделась, и я знаю, что творилось у нее в голове. В Париже такие места, как Эджвуд и Вестсайд, есть, но обычно туда не забредают без телохранителя или вооруженного эскорта. Он обветшал, но был не так плох, как показалось бы французской гостье. Я указал на большой салун, принадлежавший О'Брайену, и сказал: – Это – бар для местных под названием O'Брайен. Довольно милое местечко. Перед зданием стояли машины. Даже в будний день здесь их было много, но даже отдаленно не похоже на выходные. Когда мы проходили мимо длинного зеркального окна у входа, Алина с любопытством огляделась. Когда мы вошли внутрь, она оценила размеры заведения, перевела взгляд с подковообразного бара на танцпол. Сзади стояли бильярдные столы и пара досок для дротиков. – Это похоже на... – В здешних краях это называется «хонки-тонк» – дешёвое заведение с сомнительной репутацией, – ухмыльнулся я. Там были несколько ковбойских шляп, дальнобойщики, байкеры с необходимыми цветами и татуировками, но также и яппи, бизнесмены в группах, потягивающие что-то похожее на мартини, девушки, выглядящие едва ли достаточно взрослыми, чтобы заказывать алкоголь, и некоторые дамы, что, несомненно, ждали последнего звонка, чтобы увидеть, не даст ли им тусклый свет и сниженные возможности оценки пьяных парней шанс на удачу. За некоторыми столиками сидели пожилые пары, потягивая пиво в кружках. – Это похоже на деревенское кафе, или то, что в Англии называют пабом. Очаровательно, – сказала она с широкой улыбкой на лице. – Это одно и то же, – сказал я, не поверив ее характеристике, но я был рад, что ей понравилось это место. Мне оно тоже всегда нравилось. Мы нашли столик, и единственная официантка в заведении через несколько минут нашла нас и приняла наши заказы. Алина заказала белое вино, а я – «Кровавую Мэри» с сельдереем и четырьмя зелеными оливками. – Ты много вечеров провел в таком баре? – улыбаясь, спросила она. – Нет, пока не... развелся. До этого я был женат и приходил сюда только по делам или несколько раз с полицейскими или свидетелями, с которыми мне нужно было поговорить. – Не позволяй ему себя одурачить, – раздался у меня за спиной грубый голос. – Мне много раз приходилось сажать его отсюда в такси. Я оглянулся на О'Брайена и покачал головой. – Не верь ни единому его слову, Алина. Он любит рассказывать разные истории. – Мсье, – сказала она, протягивая ему тонкую руку, которую он взял между своих грубых лап. – Мадемуазель, – сказал он и заговорил по-французски. Я бы не удивился больше, если бы в центре бара открылась дыра, и оттуда высыпали инопланетяне. О'Брайен говорит по-французски? Через пару минут она посмотрела на меня и сказала: – Твой мистер О'Брайен – интригующий человек. Боксер и бизнесмен. И он очень хорошо отзывается о тебе. Я молча смотрел на О'Брайена. – Ты не перестаешь меня удивлять. Как, черт возьми, и где ты научился говорить по-французски? – Это тяжело, но выучив, никогда его не теряешь. Я нахватался, когда жил в Париже. – Ты жил в Париже? – Да, когда был молодым, подающим надежды боксером. Еще в начале 70-х. – Что ты делал в Париже? Он посмотрел на Алину, и мне показалось, что его глаза заблестели. – Был женат, мистер Мейтленд. Она была моей первой. Мне было двадцать пять, а ей – двадцать два. Я познакомился с ней, когда был на гастролях. Я боксировал по всей Европе. Она пришла с бойфрендом на одну из моих схваток. В тот вечер мы ушли оттуда вместе и больше никогда не расставались. Я помнил, что он говорил мне, что за эти годы был женат и разводился четыре раза. – Она все еще там, О'Брайен? Она – одна из тех, с кем у тебя был хороший развод? – Она все еще там, и мы не разводились. Я ничего не сказал. Он не был похож на того О'Брайена, которого я знал много лет. – Рак легких. Она дымила, как труба. Они все так делали. Я же не мог, да и бокс. Через полгода после нашей свадьбы у нее начался кашель. Ей потребовалось два года, чтобы сгореть. Через некоторое время она просто перестала сопротивляться. Она похоронена вместе с родителями в маленьком пригороде к югу от Парижа. Алина положила руку ему на плечо. – Мне очень жаль. – Это было очень давно. Иногда проходят недели, когда я не думаю о ней. – Ты... когда-нибудь возвращался туда? Он покачал головой, вытер глаза тыльной стороной ладони и улыбнулся. – Нет. Без нее все было бы совсем по-другому. Он встряхнулся, словно очнувшись от сна, и отступил назад. – Я не хотел об этом говорить. Просто услышав твой акцент и, поговорив с тобой, я вспомнил. Как бы то ни было, мистер Мейтленд, если можешь, удержи ее. Она – хранительница. – Я бы сделал это, если бы мог, О'Брайен. Я бы так и сделал, если бы только мог. Когда он ушел, по ее щекам покатились слезы. Мне было интересно, оплакивает ли она бедную обреченную молодую жену или нас. Поэтому я вывел ее на танцпол и, хотя никогда не был танцором, смог кружить ее в течение тридцати минут. У них не было живой музыки, но было много записей, и много танцевальной музыки от Кранберрис. О'Брайен, должно быть, действительно любил их или получал долю за то, что проигрывал их музыку. Он много проигрывал их песен. Это было нормально. Я тоже любил их музыку. Конечно, она не очень соответствовала образу страны, но «О'Брайен» был больше, чем хонки-тонк. Когда мы танцевали, и она занималась со мной любовью в одежде, я почувствовал, как Алина шмыгнула носом. – Женщины – сплошные сантименты. Она наклонилась вперед и так сильно укусила меня за губу, что я поморщился, и сказала: – Не надо мне этого дерьма, Билл. Ты тоже чуть не расплакался. – Не было такого. Она слегка улыбнулась мне, поцеловала след от укуса, который оставила на мне, и сказала: – Даже у Ангела Смерти есть сердце. Он – твой друг, не так ли? – Да. Он – хороший парень. Немного грубоват, и в любви ему повезло не больше чем мне, но он – хороший парень. Кто-то похлопал меня по плечу. Я повернулся и посмотрел в улыбающееся лицо Лью. – Можно этот танец мне? То есть, вмешаться и потанцевать с твоей очаровательной партнершей. С тобой я танцевать не хочу. – Я думал, ты где-нибудь зализываешь свои раны. Он посмотрел на Алину и улыбнулся той распутной улыбочкой, которая, вероятно, заставила Мону лечь с ним в постель в первый раз, и сказал: – Какое-то время так и было, но Мона делает это намного лучше меня, а я позволил ей взять верх. Теперь я чувствую себя прекрасно. Когда мне позвонил О'Брайен и сообщил, что наступил конец света, я понял, что должен приехать сюда. Я знал, что Алина мало что понимает, но она с любопытством посмотрела на него, когда он упомянул о конце света. Он поймал ее взгляд и протянул ей руку, говоря: – Лью... Лью Уолтерс О, касаемо конца света? Ну, мы все решили, что Билл бросил всех женщин до конца света. Поэтому, когда О'Брайен сказал, что он здесь пьет и танцует с самой горячей загадочной женщиной, которая когда-либо входила в эти двери, я должен был это проверить. Если наступает конец света, мне требуется принять меры. Она посмотрела на О'Брайена. – Он сказал, что я – самая горячая загадочная женщина, которая когда-либо входила в эти двери? – Нет, он сказал лишь, что ты – чертовски горячая штучка и слишком хороша для Мейтленда. Итак, могу ли я пригласить вас на танец и познакомиться с вами, таинственная леди? – Ты можешь взять ее, – раздался женский голос позади меня, – а я сниму с твоих рук Билла, прежде чем он нанесет тебе серьезный ортопедический ущерб. Я оглянулся на Мону, одетую во что-то облегающее и красное, и через плечо сказал Алине: – Это мои лучшие друзья, Алина, – Лью и Мона Уолтерс. Это говорит о том, как отчаянно пуста моя жизнь. – Они кажутся очаровательными, – сказала Алина и отпустила меня, чтобы взять за руку Лью. Он схватил ее и потащил прочь, но не раньше, чем сказал: – Я дам тебе несколько минут подстроиться. Билл – отличный парень, но он – самый неуклюжий танцор, которого когда-либо видели на танцполе. Она уже танцевала с ним, когда сказала достаточно громко, чтобы я услышал: – Быть может, но у него есть и другие замечательные качества, которые не сразу бросаются в глаза. Лью уставился на меня, а потом недоверчиво покачал головой. Мона прижалась ко мне, и мы, пританцовывая, пошли в противоположном направлении, и я старался не наступать ей на ноги. – Ладно, давай, Билл. Я могу сказать, что она не здешняя, с таким-то акцентом. И она великолепна. Она профессионалка? От Дебби это было бы чертовски больно, но Мона ничего такого не имела в виду. – Нет, она просто... моя подруга. Я познакомился с ней некоторое время назад. – Просто подруга? – Очень хорошая... и близкая... подруга, – не удержался я от бравады. Она оглядела меня, заметив на губе синяк и пахнущую мятой помаду на разных частях тела, и сказала: – Ну, должна сказать, Билл, что теперь я гораздо спокойнее насчет тебя. Лью рассказал мне о твоем маленьком свидании с бывшим помощником прокурора штата, которого он всегда называл Ямочки. Мы оба были рады, что ты, наконец-то, начал действовать после Дебби. Но эта женщина... – Она особенная, Мона. Больше я ничего не могу сказать, но она – особенная. Она сделала для меня много хорошего. – Тогда она мне нравится, хотя я чертовски ревнива. Да и вообще, что с тобой? Сначала ты прижимаешь к ногтю самую большую и горячую пару сисек в Джексонвилле, пока не появилась эта корова Майра, а теперь у тебя на руке реинкарнация Одри Хепберн. – Ты думаешь, она похожа на Одри Хепберн? Откуда, черт возьми, ты вообще знаешь, кто такая Одри Хепберн? – Я смотрю старые фильмы, Билл. Нет, кроме того что она брюнетка и стройная, это не так очевидно... но у нее есть КРУТАЯ штука, чтобы полапать. Во всяком случае, ты – такой прозрачный. Знает ли она, что ты в одном свидании от того, чтобы попросить ее стать постоянной? Я отрицательно покачал головой. – Не могу, Мона. Больше я ничего не могу сказать. Но на самом деле мы – просто друзья. Она посмотрела на Алину, танцующую как профессионалка в скользящем танце с ее мужем, затем на меня, и на ее лице появилось выражение, которое я мог бы назвать только шоком. – Она замужем? У нее нет колец, но... Как ты, из всех людей, связался с замужней женщиной? Я притянул ее к себе и прошептал на ухо, чтобы не смотреть ей в глаза: – Это долгая история, Мона. Будь другом, после того как уйдешь, забудь, что ты и Лью когда-либо видели меня и ее вместе. Она никуда не денется. Не может. Но пробудет здесь несколько недель. Возможно, я вижу ее в последний раз. Я не хочу, чтобы что-то испортило наше совместное время. Она крепко прижала меня к себе. – О, Боже, Билл, прости. Тебе просто не везет с женщинами, не так ли? – Несмотря ни на что, Мона, мне очень повезло, что я встретил Алину... А что делаешь в городе ты? Я думал, около трех недель в месяц ты проводишь, мотаясь по всему земному шару, делая добрые дела для бедных и беспомощных. Она одарила меня еще одним из тех взглядов, которые мужчины не могут понять, и сказала: – Мы с Лью оба ведем очень занятую жизнь. Просто, кажется, все становится оживленнее. Мы должны назначать свидание, чтобы быть в том же городе в тот же вечер, чтобы побыть вместе. Но... он хотел, чтобы я была здесь, дабы отпраздновать его большую победу, когда он начистит твои часы в том деле Бабушки-убийцы. Он был уверен, что победит. Она улыбнулась и наклонилась, чтобы прошептать мне на ухо: – Никогда не говори ему, что я тебе это сказала, но он гораздо более человечен, гораздо больше похож на парня, в которого я влюбилась, когда его сбивают с ног. Иногда он становится просто слишком самовлюбленным. Через некоторое время мы снова сели за столик вчетвером, выпили и представились друг другу. – Поговорим о твоих дамских романах, – сказал Лью, выпив, вероятно, слишком много неразбавленного виски со льдом. – То есть, босс выпинывает Билла с работы и ПРИКАЗЫВАЕТ ему, то есть прямо ПРИКАЗЫВАЕТ обрести удачу, и кого же он встречает, как не самую красивую француженку на свете? Он небрежно поцеловал Мону и сказал: – Я имею право так сказать, дорогая, потому что мы оба знаем, что ты – русская по происхождению, а нет более прекрасной русской дамы, из тех, кто ходит по земле, чем та, что сидит рядом со мной. Она легонько похлопала его по щеке и сказала с невозмутимым лицом: – Это то, что я называю: быстрая реакция, дорогой, но это ни к чему. Сегодня тебе уже и так повезло. Лью снова повернулся к Алине и легонько положил свою руку на ее, добавив: – Я имел в виду, удачу, в смысле встретить красивую женщину, а не в смысле переспать... – Ты был прав и в первый раз, – сказала она, глядя на него так, что он чуть не покраснел. – Биллу повезло, но и мне тоже. Очень повезло. – Повезло вам обоим, – сказала Мона. – Я не знаю тебя, Алина, но знаю Билла. Любая женщина, которая может войти в него так, как это сделала ты, должна быть особенной леди. Надеюсь, ты знаешь, какой он хороший человек. – Прекрати, – сказал я, – или я начну краснеть. Господи, я только что развелся. Я не умер и не воскрес. Я – всего лишь разведенный мужчина средних лет, которому посчастливилось встретить красивую женщину с не очень хорошим зрением. – Ты не просто разведенный мужчина средних лет, Билл. Ты – мужчина, который был хорошим мужем в течение двадцати лет и хорошим отцом, пока твоя сука бывшая жена не забыла все это... и я надеюсь, что любая женщина, которую ты встретишь, поймет, как ей повезло быть с тобой, и не вскроет незажившие раны. Еще один взгляд промелькнул между двумя женщинами, и на этот раз я понял, что от Моны к Алине что-то передается, но я не настолько проницателен. Алина лишь слегка кивнула. – Прежде чем я напьюсь, мы с Моной хотели узнать, нет ли у тебя каких-нибудь планов на субботу? Это заняло у меня секунду, но я покачал головой. – Нет. Дети уже спрашивали меня, и я сказал им, что хотел бы все отложить на пару недель. Просто происходит слишком много всего. Мы можем сделать это за пару недель, если вы, ребята, хотите собраться вместе. – На субботу? – спросила Алина. – Разве Билл тебе не говорил? – спросил Лью. – В субботу он официально станет стариком. Сегодня – его сорок второй день рождения. Это – день рождения, когда все реально начинает разваливаться. Она посмотрела на меня, и я уже почувствовал себя подкаблучником, говоря ей: – Я собирался тебе сказать. Честно говоря, я просто старался об этом не думать. – Почему? Сорок два – это не старость. – Если ты – дерево... Сорокалетний возраст меня не беспокоил, но по какой-то причине сорокадвухлетний чертовски беспокоит. Мы поговорили еще немного, а потом Алина и Мона решили, что им нужно удалиться в ванную комнату, и они пошли вместе, как это делают женщины. Когда они оказались вне пределов слышимости, Лью наклонился и сказал: – Боже мой, Билл, она великолепна. Если я когда-нибудь и изменю Моне, то только с ней. Будь со мной откровенен. Ты трахнул ее на большой лодке? – Ты – такая свинья... Но да. Многократно и в каждое отверстие! – А я еще тебя жалел, что ты был отрезан от груди Деб. Но нееее... ты пошел и трахнул эту французскую милашку с ямочками на щеках, а если еще и не трахнул эту даму-копа, то скоро это сделаешь. Сегодня днем я подумал, что она собирается расстегнуть тебе молнию и сделать минет прямо в суде. Когда ты решил покончить с целибатом, то не стал валять дурака. – Я горжусь тем, что произвел на тебя впечатление, Лью, но помни, что у тебя есть Мона, к кому прийти домой, когда бы вы ни собрались вместе. Он посмотрел на пустой стакан из-под виски и подвинул его на столе. – Адвокаты лгут, Билл. И ты это знаешь. Я не знаю, что это такое... но... Всего на секунду маска, которую он представлял миру, немного сползла, и я увидел то, чего не хотел признавать. – Я думаю, это – просто семилетний зуд, или депрессия, или что-то еще, но, черт возьми, ни один брак не может оставаться горячим вечно. С нами все будет хорошо. – Есть что-нибудь...? – Не-а. Я люблю ее. Она любит меня. Вот что важно. И кто я такой, чтобы давать кому-то романтические советы, поэтому держал рот на замке. Потом вернулись Алина и Мона, и мы попрощались. Когда Лью и Мона встали, я сказал: – Слушайте, пожалуйста, держите... это при себе. Я не хочу, чтобы кто-нибудь в офисе об этом судачил, и, видит Бог, не хочу, чтобы что-нибудь услышала Дебби. Ладно? – Мои губы запечатаны, – сказал Лью, наклонившись, чтобы поцеловать Алину в щеку, а Мона обняла меня, и они вышли. Когда они выходили вместе, я заметил, что они не держатся за руки, и попытался вспомнить, когда в последний раз видел их, чтобы они не держались за руки. Это была любовь юных любовников, и она всегда была с ними. На мгновение я попытался представить их обоих с кем-то другим. Не смог. Когда я попытался расплатиться с О'Брайеном, тот, как обычно, отказался брать мои деньги, поцеловал Алине руки галльским жестом и сказал: – О ревуар. Вернувшись в мою квартиру, мы разделись, приняли душ и легли голыми на мою маленькую кровать. Когда ее соски терлись о мою грудь, а я пристроил одно колено в расщелине между ее ног, я должен был стать твердым, но не стал. Было просто приятно. Я прижал ее к себе и вдохнул запах ее недавно высушенных волос. – У тебя хорошие друзья, – сонно прошептала она мне на ухо. – А они это... они... ладят друг с другом? – Насколько мне известно, да. А что? – Ничего... просто... у меня такое ощущение... от Моны. Какая-то печаль... присутствует... – Я знаю, что они пытались завести ребенка... но безуспешно... Возможно, дело в этом. – Возможно. – И через минуту... – Билл, ты не возражаешь, если мы не будем... просто мне так приятно обнимать тебя вот так, и я думаю, что поездка лишила меня этого... Я поцеловал ее в кончик носа и сказал: – Моя огромная дубина мужского разрушения будет разочарована, но... – Я обещаю завтра сделать твою дубину очень счастливой... хорошо? Проваливаясь в сон, ощущая ее сладкое дыхание на своем лице, я пытался представить, каково это – делать такое каждую ночь...