Мой парень, мой мужик

Парнишка был глуп и манерен.

Горе луковое он был.

Прыщи, подведённые глазки, мелированные кудельки, сумочка-"пидорка" на ремешке, серебряная куртка с орлом от Armani (явно вылупившимся в китайском гнезде) и, в довершение всех бед, - брючки-лосины с подвёрнутыми манжетами. Нелепые на большом и рыхлом бабьем заду.

О-о-осподя!

Это ради него я прилетел? Мчался на такси из аэропорта? Снял квартиру на выходные?

Развернуться и уйти надо было сразу, но я никак не мог прервать его безмозглую болтовню:

- А мы на шопинг пааайдём? Мы в клуб паааедем? Мы паааедем пааакушать в ресторааан?"

Родился, должно быть, он в посёлочке городского типа. Играл в куклы. С девочками дружил. А потом его местные пацаны первый раз взяли в оборот, присунули за щеку за сараем. И, окончив школу, он рванул в большой город - куда ж ещё? Потому что в интернете начитался, что в больших городах быть геем круто.

Раз. Два. Три...

- Слушай, чудо в перьях, ты можешь хоть секунду помолчать? Снимки ты мне присылал чужие - это понятно. Но письма-то кто за тебя мне писал?!

- Почему в пееерьях? Моя подруууга! У неё литературная одааарённость. Тебе ведь понрааавилось?

Я сделал шаг к дороге, поднял руку. Машина тормознула сразу.

- Ты где живёшь?

Дурачок пропел название улицы. Я открыл дверцу, повторил адрес, кивнул, приглашая забраться внутрь; мелированный не заметил подвоха:

- Так мы сначала покушааать в ресторааан? - и забрался на сиденье.

Я отсчитал две тысячи, протянул ему купюры.

- Расплатишься за такси, остальное оставь себе. Мне нужно вернуться в Москву. Срочные дела! - и бросился прочь, хлопнув дверцей, чуть ли не бегом, успев поймать усмешку водилы.

Ну-ну, если хочешь - можешь вместо чаевых дать пареньку отсосать.

Блядь, надо же так испортить выходные!

Вокруг лежал начинающий вечереть слякотный торговый и промышленный город, в котором я уже бывал, но не любил его. Я побрёл к квартире с неработающим вайфаем (хозяин разводил руками, но не соглашался сбавить плату), но по пути зашёл в винный, купил бутылку чилийского белого с завинчивающейся пробкой - и воровато, свернув во двор, сделал из горлышка глоток.

Блядь...

На что этот мелированный олух рассчитывал?!

Я летел к такому крепенькому белобрысому пареньку, мастеровому по виду, писавшему мне простые и грустные письма об одиночестве и о том, что хотел бы жить не один, а с мужчиной лет на десять-пятнадцать постарше него, потому что ценит надёжность и опыт.

Пааадруга с литературным талантом...

Пааадруга подкинула проблему.

Теперь остаётся искать кафе с вайфаем, забиваться в угол, отгородившись от зала, и пробовать найти в этом городе до наступления ночи хоть кого-нибудь..

Вино ударило в голову, и я решил прогуляться, выйти к реке, через которую недавно протянули нитку фуникулёра, прокатиться, пока не стемнело, над водой на другой берег. Кабинки фуникулёра оказались французскими - я знал такие по Альпам, и я чуть не застонал при мысли о том, что собирался мелированного дурачка пригласить в горы на лыжи.

Хорошо, что народу на переправе не было - мне не хотелось видеть людей, а точнее, в одиночестве хотелось хлебнуть из горлышка ещё.

Блядь!

В последний момент в кабинку мою кто-то впрыгнул.

Какой-то мужик.

Должно быть, местный житель, в чёрной куртке и брюках, коротко стриженый работяга лет тридцати - и, похоже, как и я, навеселе. Пятница, вечер, имеет право - веселей, рабочий класс, малина-ягода, атас!

Кабинка поплыла над бездной. Я достал из сумки бутылку.

- Выпьешь? Только извини, придётся уж из горла... - моё собственное желание выпить пересилило желание остаться в одиночестве.

- О! Как раз кстати! - просветлел мужик. - Спасибо! А то как раз с подругой расстался!

- Подруга на бутылку - равноценный обмен...

Мужик снова улыбнулся, и улыбка неожиданно стёрла возраст с лица: попутчик оказался совсем молод, лет, наверное, двадцати четырёх, но когда улыбаться переставал, тут же превращался снова в мужика. Загрубевшие пальцы. Голубые глаза. Крепенький такой, жилистый мужик. И нос чуть курнос. И, поди, веснушки по весне...

От бутылки осталась половина, когда мы вышли на другом берегу.

- Затаримся ещё? - спросил я.

- Это можно, - легко согласился он. - Тогда и закуску купить. Только к себе пригласить не могу.

- С матерью живёшь?

- Нет, в общаге.

- Тогда можем вернуться - у меня квартира пустая... - и я протянул ему руку для знакомства.

Его звали Лёхой. У таких мужиков всегда имена такие - Сани, Серёги, Лёхи.

Мы ещё раз прокатились над рекой, вернувшись на мой берег, на обратном пути почти докончив бутылку, и купили ещё одну, и Лёха удивил меня тем, что в магазине легко согласился не на водку или пиво, а именно на вино. А в квартире удивил ещё раз, обнаружив под курткой лёгкую юношескую фигуру. Да, года 24. Или даже 23.

Включили телик, я разогрел купленную вместе с вином еду, достал стаканы.

Мы неспешно болтали. Я говорил о Москве, он о своей работе - автомеханик, но платят мало, он хочет уходить.

- Слишком много уходов будет. От подруги-то ушёл чего?

- Дура. А ты женат?

- Разведён.

- А развёлся чего?

- Тоже дура!

Мы рассмеялись, и глядя на то, как он улыбкой своей проделывает путь от мужика до парнишки, я почувствовал, как таю, таю. Близок локоть, а не укусишь. Близок сахарок... И этот Лёха - точно натурал

Когда он второй раз помянул про "отъезд", я сказал почти наугад:

- В общем, ты сидел.

Он как-то сразу зажался, насупился, буркнул:

- А ты с такими не пьёшь и домой не пускаешь?

- Брось чушь нести. Лучше плесни ещё! А дали тебе пару лет за какую-нибудь глупость - скорее всего, с пацанами грабанули гастроном...

- Не гастроном, а ларёк. А два года дали, потому что повторно. У меня ещё до этого судимость была, но там лишь условно, за драку... Да и не сидел я полный срок, по удошке вышел - ну, условно-досрочное, слыхал про такое? А как ты вычислил, что я сидел?

Я улыбнулся. Так вот откуда у парня эта мужиковость. Он не пролетариат, он сидевший.

- Про скоринг знаешь? Оценка потенциальных возможностей клиента. Это то, на чём я делаю деньги. Тебе сколько лет?

- Двадцать четыре...

- Ну вот, биография короткая, вся на виду, а кусок величиной с год выпадает. В армии ты не служил, но раза два сказал про отъезд, а что за отъезд и почему приключился - не говоришь. Если парень не в армии срок отпахал - значит, сидел...

За окном стемнело совсем. Мы оба были пьяны. Леха мне нравился всё больше. Я сел рядом к нему на диван, обнял его.

- Лёха, ты классный парень!

Он легко и просто обнял меня в ответ.

- Ты тоже.

По телику гнали байду, и я перещёлкивал канал за каналом.

- А эротического у тебя здесь нет? - спросил Лёха.

- А если есть, ты будешь дрочить при мужчине, с которым едва знаком?

Фраза сама слетела с губ, и я испугался, что зашёл слишком далеко, что Лёха закроется, замкнётся, но он снова рассмеялся:

- Да можем вместе! Или можем пойти баб поискать! У тебя давно бабы не было?

- Давно.

Я смотрел на улыбающегося Лёшку и понимал, что хочу его... Тюрьма... Имело смысл рискнуть. Но можно было получить в ответ и по морде. По понятиям зоны. Эх, пропадай моя телега...

Лёха... Давай так... Будем считать, что я сильно пьяный. Я сейчас тебе скажу одну вещь, но ты пообещаешь мне, что глупостей делать не будешь, а если то, что скажу, тебе не понравится, то мы просто расстанемся по-хорошему, и я тебе оплачу такси до дома.

- Ты что-то такое загнул, я не понял... Ты что, выпроваживаешь? Я обидел?

- Это я тебя боюсь обидеть. Но всё равно скажу. Баб я искать не пойду. Но удовольствие тебе доставить могу. Да и себе тоже. В общем, если хочешь, можем без баб. По мне, так ничуть не хуже. Но если это против твоих понятий - извини. Пойму, если плюнешь в тарелку и уйдёшь.

Повисла пауза, и я трижды проклял себя за поспешность. Лучше было бы парня до конца напоить, уложить спать и, если крепко уснёт, пообнимать, погладить пьяного спящего...

- То есть, типа, с тобой, а не с бабой? А давай!.. Ну, а у тебя что надо-то есть?

Я кивнул, не веря его согласию

- Бляяя, дико как трахаться хочется, а тут ещё моя дура не дала...

В ванной он обхватил меня сзади и тут же стал целовать - ненасытно, сильно, захватывая губы своими губами и втягивая их в себя; я чувствовал твёрдое у себя на ляжках. Вот он уже расстёгивает ремни, рывком сдёргивая с меня и себя штаны и трусы, вот упирается в меня сильное горячее сзади. Я презики и смазку выкладываю на полочку, он мнёт мне хуй, яйца. Как твёрд его хуй! Он меня нагибает над ванной.

- Лёха, погоди, надень, погоди, дай смажу, ух...

Щупаю. Какой же твёрдый у него хуй, какой твёрдый у меня хуй!

- Ох, Лёха, ты что? - но Лёшка вдруг на секунду садится передо мной на корточки и на секунду хватает мой хуй своим ртом. - Лёха, ты это сделал?!

А потом он поднимается, снова нагибает меня, смазывает и жадно, задыхаясь, нащупывает вход, нашаривает своим колом. И вот - я стараюсь расслабиться; как он давит, давит, давит, как мне сладко, сладко, сладко, хотя это обычно я, а не меня.

- Ааа! Лёшенька, милый, подожди минутку...

Он ждёт совсем чуть-чуть, а потом так же жадно начинает, как целовал, размашисто ебать, шепча:

- Потерпи, потом ты, а щас я, бля, ебаться хочу!

Мы кончаем оба уже через минуту или две.

- Пф...

Потом лезем в ванну, и он намыливает меня, как маленького, и играет со мной, и играет с моим хуем, и улыбается-улыбается-улыбается. У него такая худая жилистая, свитая из мышц фигура, и подмышки не побриты, а вот лобок, на удивление, аккуратненько подстрижен, и я ему про это говорю, а он отвечает, что подруга попросила.

- Ты не думай чего, я с пидорами не вожусь, я и с тобой-то первый раз за всё время...

- За всё время после колонии?

Он не отвечает, а продолжает намыливать меня, а затем смывает мыло под душем и снова присаживается на корточки передо мной, и говорит:

- Я минут через десять буду готов снова.

И тут же берёт у меня в рот, и так же жадно, как целовал, начинает сосать, и по тому, как умело он убирает зубы, я понимаю, что получил ответ на вопрос.

Мой хуй привстаёт, но ещё не в полную силу, и я легонько отстраняю Лёшку, вновь удивляясь тому, как без улыбки на лице он превращается из пацанчика в сурового мужика. И мы с моим мужиком вытираемся и идём в комнату, и раскладываем диван, и мой мужик рассказывает мне о том, как через год отсидки его вызвал замначальника по режиму и сказал, что документы на УДО готовы, но тут вот какое дело - два дисциплинарных взыскания, которые можно не заметить, а можно и заметить, и тогда прощай УДО, и сидеть ещё год, а чтобы не сидеть год... "Парень ты, - сказал замнач, - симпатичный, а я разведён, а с бабами у нас тут на зоне проблемы, а петушатиной я брезгую. В общем, соснёшь - и всё останется между нами, и твои нарушения я забуду".

- Гнида, - сказал я Лёхе.

- Ну, может и так, - отозвался он

У меня выбор был: разок втихаря соснуть или ещё год сидеть? Но гнида он не поэтому. А потому, что сосать мне ему пришлось до самого выхода, а когда я сказал, типа, товарищ начальник, но мы же с вами так не договаривались - он ответил: "Мы договаривались, что выйдешь условно-досрочно, и я характеристику подпишу, а вот что ты одним разом отделаешься, про это мы не договаривались"...

- Тварь...

- Ну, поотсасывал я ему месячишко до выхода, по паре раз в неделю. Чаще он вызывать к себе ссал - не то, что узнают про отсосы, а что, типа, подумают, что ходит наседка к куму, то есть что я у него в стукачах. Но он так ласково всё - сигаретками, чаем угощал, говорил, что я ему нравлюсь... И знаешь, про это я вообще никому не говорил, только тебе, - он меня напоследок просто трахнул. Знаешь, он так жалобно попросил, а я решил: да хуй с ним, один раз не пидарас, ну и дал. У него хуй тонкий был, не больно было...

- То есть, Лёха, я у тебя буду вторым?

- Третьим. Мы по УДО с пареньком одним из другого отряда вместе вышли, типа, с землячком, моим ровесником. И вот замнач решил нас лично проводить до ворот и дать, типа, напутствие - уже как свободным людям. И вот тут он, хуй его знает почему, и сказал нам - типа, вы хоть и были в разных отрядах, но вас, благодаря мне, вас кое-что связывает. И хмыкнул. И когда мы за ворота вышли, я спросил: "Типа, ты с ним тоже?". "А ты?", - ответил он. А потом, когда поезд ждали, ночевать нужно было где-то, а денег-то почти нет; вот мы и упросили пустить нас в старый вагон - он там в тупике стоял, ну, станционные на этом и подрабатывали. Ну, а в вагоне - чё? Вагон пустой, кроме нас, никого, а мы оба молодые и оба уже не целки, а ебаться на воле захотелось так, что аж яйца гудят! Так за ночь палок пять кинули: то я ему, то он мне... Без вазелина, с одной слюнкой. Так что ты у меня третий... Ну что, давай? Ты меня?

До пяти палок в эту ночь мы с Лёхой не дошли, но я драл его раком, и на спине, и на весу, когда он обхватывал меня за шею, а я, схватив парня руками за его худой зад, насаживал его на штык...

Спермы из него вытекало много.

И всю субботу и всё воскресенье мы провели в постели, а потом пришёл хозяин квартиры за ключами, и Лёха поехал провожать меня в аэропорт. А уже в аэропорту, в туалете, увидев, что никого рядом нет, он опять втянул мои губы своими - "дурак, распухнут!" - и спросил робко, почти по-младенчески:

- Ты ещё приедешь? Или у нас больше - всё?

- Как только ты найдёшь подходящую квартиру. Снимем на год. Чтобы тебе было удобно. Лады?

И тогда он снова улыбнулся - и снова сбросил десяток лет.

Он знал, что умеет так сильно меняться.

И пока я стоял в очереди на контроль, он так и смотрел на меня: то серьёзно, а то улыбаясь, и снова серьёзно, и снова улыбаясь, а потом я увидел, как он кусает губы, отворачивается и уходит, - и счастливо подумал, что вот как замечательно всё сложилось и что в большом торговом и промышленном городе на реке у меня теперь есть свой парнишка, свой мужик.