Мокрое дело, или интим в душевой

(отрывок из повести "Золотой трилистник")

...Душевая с пятью квадратными кабинками была одна на всех. На всё двухсоткомнатное общежитие. Мужское и женское население мылось здесь поочерёдно, через день. Понедельник считался санитарным днём: дверь "чистилища" сторожил флегматичный висячий замок. Этим санитарные мероприятия и ограничивались. "Мужские" (вторник, четверг, суббота) и "женские" (среда, пятница, воскресенье) дни были официально закреплены табличкой -- красные буквы под запотевшим стеклом подтверждали многолетнюю незыблемость графика.

Рассказывали, как однажды близорукий парнишка отправился помыться, предварительно сняв очки. В раздевалке никого не было, висела лишь одежда. Парнишка шустренько всё с себя сбросил и, прихватив мыло с мочалкой, пошлёпал искать свободную кабинку. В плотном пару моющиеся не сразу обнаружили неоднородность своего полового состава...

Правда, я таким россказням не очень-то верю. В густонаселённые времена, к коим относится рождение этой байки, в "женские" дни перед душевой очередь выстраивалась. По части гигиены девчонки народ одержимый. Бывало даже, улучат момент не в свой день, когда душевая на минуту опустеет, -- и тут же захватывают её, выставляя снаружи пикеты. И попробуй что-нибудь сделать -- одним визгом с ног свалят...

Теперь в душевой было пустынно. И, как всегда, неряшливо: бесхозный грязный носок на вешалке, лужицы в заглублениях серого бетонного пола, раскисший обмылок на лавке. Сконденсировавшийся пар придавал глянцевитость пятнистой поверхности стен и угрожающе зависал над головой большими угрюмыми каплями. Чахлые лучики солнца едва пробивались сквозь замазанное стекло окна, смахивающего на древнюю бойницу.

Я выбрал самую удобную кабинку, где вода из разбрызгивателя в основном льётся сверху вниз, а не разлетается фейерверком во все стороны. Влажная прохлада постепенно смывала липкие остатки дурных снов и прибавляла бодрости. Какая всё-таки благодать -- бездумно раствориться в потоке искусственного дождя!

Тут я спохватился, что мыльница осталась в раздевальном отделении. А как раз приспело время намылить себе шею и прочие части тела. Пришлось тащиться за мылом. Едва я оказался в "предбаннике", противный скрип двери, разбухшей от вечной сырости, торжественно провозгласил: дверь открывается! Краем глаза я отметил чью-то фигуру, возникшую в проёме, но мне было безразлично, кто из парней соизволил составить мне компанию. Я вылавливал со дна полиэтиленовой сумки скользкую мыльницу, удиравшую от меня в беспорядочные складки махрового полотенца.

Однако фигура почему-то не проходила дальше, а уже несколько секунд стояла молча и неподвижно. Затем, чтобы замять неловкость, удивлённо произнесла:

-- Ой, Рома, разве сегодня ваш день?

Голос, несомненно, принадлежал Лили. Я повернулся к ней и с не меньшим удивлением ответил:

-- Ну да. Вторник же.

-- Точно, вторник же, -- повторила Лили задумчиво. В её голосе чувствовались нотки растерянности и обертоны напряжённости. Она всё не уходила, застыв в дверном проёме, как собственный портрет в облезлой раме. Её удерживал явно не мой натуральный вид, поскольку ей доводилось видеть и ощущать меня в самой непосредственной близости (я уже проникал в неё на заданную природой глубину в шесть дюймов). Тут было что-то другое.

-- Там никого нет? -- спросила Лили, кивнув на проход к душевым кабинкам.

-- Нет.

Тогда она быстро вошла, задвинула шпингалет на двери, для верности подёргала ручку, после чего спешно прошествовала в помывочное отделение.

Несколько секунд я пытался угадать мотив её поведения, но, убедившись в бесполезности этой затеи, двинулся вслед за Лили. И узрел любопытнейшую картину. Стоя на четвереньках, Лили внимательно исследовала решётку водостока. Завлекательные выпуклости задней части её фигуры являлись вершиной всей живописной композиции.

-- Ого! -- озадачился я. -- Ты что, на должность сантехника... то есть, сантехнички записалась? Подработать решила?

-- Понимаешь ли, Рома, -- очень серьёзным тоном пояснила Лили, не поднимая глаз, -- вчера я обронила где-то свою... свой кулончик. Возможно, здесь.

Она не уловила явственной иронии моего вопроса. Совсем не уловила. Хотя ко всяким подтруниваниям над собой обычно весьма чутка. Значит, дело и впрямь для неё было важное.

-- Небось, дорогая вещица?

-- Позолоченная.

"Странные создания эти женщины! -- хотел сказать я, но вовремя сдержался и лишь молча подумал. -- Моются в золотых украшениях. Неужели разлука с побрякушками даже на полчаса для них невыносима?"

Поза у Лили была слишком выразительной. Она исключала всякую возможность оставить меня беспристрастным наблюдателем. Сквозь туго натянутую материю халата рельефно проступали округлые половинки, которые неодолимо притягивали мой взгляд. Притягивали, словно эти половинки были двумя полюсами сильнодействующего магнита. Казалось, что они так и просятся на волю...

Я завернул полы халатика на Лилину спину и почувствовал новый прилив энтузиазма. Мои параметры спереди увеличились до максимума. Всё-таки, что бы там ни говорили, главное эротическое оружие у женщин не глаза...

Подняв Лили с колен, я обнял её и начал покрывать сплошными поцелуями лицо, шею и плечи. Она не противилась агрессии моих ласк. Лишь рефлективно, будто вдруг озябла, закрыла грудь скрещенными руками, когда я снял с неё халатик. Потом я аккуратно подтолкнул Лили к той кабинке, где шумела вода, вырываясь из стального разбрызгивателя и дробясь в мельчайшие крупицы на бетонном полу. Тёплые острые струи накрыли нас с головой

А затем, поддерживая Лили, предложил ей упереться спиной в одну стенку кабинки, а пятками -- в противоположную. Сам же, не отрывая рук (которые несли на себе часть нагрузки) от её задних полусфер, оказался промеж раздвинутых ног. И точным попаданием атаковал заветную цель. Лили зависала над полом и, возможно, представляла бы себя парящей птичкой, если б не конкретное ощущение насаженности на несгибаемую основу. Равнодушные струи, выжурчёвываясь сверху, наполняли водой её приоткрытый рот и сплошным потоком стекали вниз -- по загорелым плечам, по бледной, упруго дрожащей груди, по аккуратной темноволосой стрижке под животом.

На завершающей фазе процесса в дверь душевой постучали. После недолгой паузы стуки повторились, становясь продолжительней и нетерпеливей. Я слегка убыстрил темп, стараясь попадать в такт назойливым ритмам стука. Последний толчок был таким исступлённым, что Лили издала жалобный стон и захлопнула ротик. При этом из него брызнул мне в лицо фонтанчик горячей воды. Нечто подобное происходило и ниже -- но из меня. И сопровождалось радужно-нестерпимой приятностью.

Через несколько секунд я обмяк, мы вылезли из-под водоизвержения и торопливо начали придавать себе видимость приличия. Наконец шпингалет, шатавшийся под градом таранных ударов, был отщёлкнут. На пороге багровел от негодования какой-то незнакомый субъект. В нашем общежитии он точно не проживал. Но я однажды где-то уже видел эту физиомордию, эти чёрные усы, разделённые ямочкой под носом на две независимые части (причём в ямочке растительность принципиально не кустилась)... Собственно, внешность ничем не примечательная -- сложение крепкое, волосы короткие, рост средний, -- но на задворках моей памяти почему-то отпечаталась. Усатый так гневно зыркнул на нас, что я на мгновение почувствовал себя не в своей тарелке. Будто бы именно я сейчас невежливо долбился в закрытую дверь, а не этот наглый тип. К драке я был не совсем готов -- полотенце, ненадёжно обмотанное вокруг талии, составляло весь мой костюм. Но на достойный отпор врагу, в случае чего, уже настраивался.

Лили тем временем вёртко прошмыгнула мимо нарушителя спокойствия и скрылась из поля зрения. Усатый ещё раз осмотрел меня презрительным взглядом, каким, наверное, знаток искусства оценивает самый неудачный музейный экспонат, хмыкнул, почесал кулак, молча развернулся и удалился. Честно говоря, я оторопел. Стоило ли ломиться в душевую, если мытьё вовсе не входило в его намерения? Кто эта свинья, которая чуть не испортила мне лучшее из наслаждений?! "Ну, встретишься ты мне в более подходящей обстановке, -- кипятился я, -- потолкуем..."

Блаженный настрой, с такими сложностями намечавшийся после ночной нервозности, был грубо растоптан чьей-то идиотской прихотью. В очень скверном расположении духа я лунатически побрёл домываться. Зашёл не в излюбленную кабинку, а в первую попавшуюся. Отвинтил рассеянно краны, отрегулировал температуру воды. Подставляя струям то одно плечо, то другое, я наступил на какой-то мелкий предмет вроде камешка. "Убирают здесь когда-нибудь или нет? -- с ненавистью ко всем неудобствам мира подумал я. -- Сволочи! Постоянно всякий хлам под ногами валяется..."

Я продолжал раздражённо вращаться вокруг своей оси, будто праздничная ёлка с моторчиком. И, вероятно, даже светился от накала негативных эмоций. Противный камешек снова попал мне под ногу. "Тьфу ты, чёрт!" Я нагнулся, чтобы отбросить его подальше. И вдруг...

На моей ладони лежала серёжка. Без особых красивостей, однако изящная, сделанная с хорошим вкусом. Серьга в форме трилистника. Жёлтая и весомая. "Золото? Не может быть!" Поднёс её к самым глазам, присмотрелся. На внутренней стороне дужки стояла печать пробы. "Надо же! И вправду золотая!"

Но мне в тот момент было не до золота и не до находок...