Моя мама это заслужила! глава viii. свобода?

Итак, мы оказались в полной темноте. Я только что еле-еле потушил горящее письмо с информацией о том, куда были спрятаны наши вещи. Не было никакой уверенности, что я успел вовремя. Мы даже не могли знать наверняка, написали ли что-то там мамины насильники, или просто оставили пустой лист бумаги, заставив обманом сношаться мать с собственным сыном. Мама: «Успел?», - с тревогой в голосе поинтересовалась мама. Я: «Не знаю, вроде бы. С одного края сильно горело. Всё зависит ещё от того, в каком месте страницы они сделали запись». Мама: «А сделали ли они её вообще?», - скептически произнесла мама, - «не удивлюсь, если эти скоты ничего там не написали!» Я: «Да пофиг, главное, чтоб они реально ушли, а не ждали нас где-то наверху» Мама: «Ты думаешь они могут быть ещё там?», - испуганно спросила мама. В темноте я буквально слышал, как скрипят мысли в её голове. Уверен, в этот момент она стала думать что-то вроде «о, нет! Почему они не ушли? Отдохнули и опять будут насиловать? Нет! И... тогда получается, я что, трахалась с сыном и кончала просто так? А они сейчас придут, увидят эту огромную мерзкую лужу посреди пола и сделают вывод, что мне... понравилось??? И опять начнут при сыне унижать «ой, вы только гляньте, какая у нас тут потаскуха, столько напрудила!»? Снова станут внушать Славику свои дурацкие мысли, что все женщины вокруг шлюхи, раз даже его родная мама не сдержалась и разрядилась с ним несколько раз? Нет! Нет! Нет, нельзя! Не хочу! Господи, хоть бы они ушли...» Я: «Вряд ли, это ж сколько им пришлось бы ждать? Они же не знали, когда мы выйдем и выйдем ли вообще», - решил я немного успокоить маму, хотя понимал, что ничего не исключено. Если бы мужчины оставались наверху, то только для того, чтобы посмеяться над нами, когда мы выйдем, дать ложную надежду, ещё раз изнасиловать маму, а потом, скорее всего, убить нас обоих, избавившись от свидетелей. Было боязно, но я себя успокаивал мыслью «ну, хоть маму напоследок трахнул! Причём трижды! А в последний раз и вовсе, практически, сама мне «дала». В любом случае, день прожит не зря!» Я: «Ты как, освободилась?», - решил прервать я молчание. Мама: «Почти, руки всё ещё связаны. Принеси ножницы, только аккуратнее, не порежься и меня не порежь» Я: «Блин, я их выронил, когда упал. Не слышала, в какую сторону они отлетели?» Мама: «Вроде туда», - показала куда-то мама. Я: «Куда «туда?» Я ж не вижу ни хрена, куда ты показываешь!», - возмущенно ответил я. Мама: «Не ругайся. Туда, вправо. Ой, то есть влево. Или... а, ну да, всё правильно, влево» Мама всегда путала право и лево и никогда не могла сразу сообразить правильно. Я: «Влево от тебя или от меня?», - начал я раздражаться от её недалёкости. Мама: «Влево от меня!» Я: «Вот тупая овца», - подумал я про себя, начиная шарить по полу в поисках ножниц. Знаю, некрасиво так думать про собственную маму, но что ж поделать, факт есть факт! Я и про то, что она может быть такой развратной шлюхой, до сегодняшнего дня не подозревал. Почему бы ей тогда заодно не быть и тупой? Тупая пизда – отличная характеристика для неё! Во всяком случае для нынешнего момента. Вон, сколько историй ходит, какие бабы вокруг тупые, ну, не зря же?! Значит есть зерно истины в этом. То, что все женщины шлюхи, я уже начинаю принимать как данность. Просто большинство не показывает этого, а помести их в ситуацию типа нашей, принудь, заставь, и вот тогда они раскроют своё блядство по полной! Так почему бы всем не быть тупыми? Это ж прямая аналогия: большинство тоже не показывает свою тупость, потому что не возникает экстраординарных событий, где нужно думать головой. Да и общение у нас с ними проходит с точки зрения флирта, кокетства и так далее, что закрывает нам глаза на их тупизм. Либо отношения могут строиться по-иному и вообще не располагать к обнаружению женской глупости: я, например, с мамой всегда общался с точки зрения сына. Младший, подчинённый, который должен слушаться. У нас, практически, не возникало ситуаций, когда мы должны думать наравне. Вот поэтому и не было возможностей оценить её тупость. Эх, ладно, может зря я наговариваю на маму и на всех женщин. Выбираться надо! Пока я шарил на полу, залез ладонью в наши выделения. Мда, не самое приятное чувство. А что, если ножницы именно там, где-то в этой жиже? Что-то не очень хочется в темноте мне руками там перебирать, может и нет там ничего. Я вытер руку о пол и сказал: Я: «Не нахожу, я так могу долго искать. Давай люк откроем, хоть какой-то свет будет!» Мама: «Давай. Только ты открывай, я не смогу на лестницу залезть со связанными руками. И смотри, осторожно, не поскользнись на. ..», - мама осекалась на середине предложения, пытаясь подобрать нужное слово. Ей не хотелось говорить грубо или скабрезно, лишний раз напоминая нам, как мы только что занимались жарким инцестным сексом. Мама: «В общем, не поскользнись, иди аккуратнее», - наконец, подытоживает мама. Я немного усмехнулся про себя и подумал: «жаль, моей развратной сущности внутри меня было бы любопытно услышать, как ты, пизда, кончившая трижды от сына, сформулируешь эту фразу до конца. Может переспросить «не поскользнуться на чём, мамочка? Я не понимаю!» И тогда ты, блядина, ответишь правду: «не поскользнись на смеси из моих вагинальных соков, которые, изнемогая от кайфа и удовольствия, обильно выделила пизда твоей мамочки от ебли с собственным сыночком! Моей материнской кончи - ведь я так яростно скакала на твоём члене, что успела кончить трижды, и мне было всё равно, что это член сына! Моей мочи - ты ведь помнишь, как я тогда приподнялась и стала писать на тебя сверху? И твоей спермы – которую добыла мамочка стеночками своего похотливого влагалища, плотно обхватывающих твою пипирку! Теперь понял, сыночек? Не поскользнись на мамочкиных писечных выделениях!» Я, всё ещё держа обгоревшее письмо, стал аккуратно пробираться вдоль стены к предполагаемому направлению лестницы. Было боязно ступать босыми ногами на пол, мало ли, наступлю на эти злосчастные ножницы, порежусь. Обошлось. Нащупав руками ступени вертикальной лестницы погреба, я осторожно стал подниматься наверх, оттопыривая жопу назад, чтобы мой всё ещё торчащий член не задел очередную планку. Добравшись до верха, я нащупал люк и постарался оттолкнуть его вверх. Больше всего в том момент я боялся, что люк окажется заперт снаружи, и нас бросили, обрекли умирать страшной голодной удушливой смертью. Я толкнул раз – люк приподнялся и закрылся обратно. Тяжелый. Собравшись с силами, я толкнул ещё раз, гораздо сильнее, и, хвала богам, дверца распахнулась! Относительно чистый воздух сарая разом наполнил мою грудь. Я так привык находиться внизу в душном смраде мочи, спермы и вагинальных выделений, что, только вдохнув не самый свежий воздух этой заброшенной постройки, понял, как на самом деле тяжело дышалось внизу. Дверь наружу была прикрыта, тем не менее, даже освещение закрытого сарая ярким светом ударило мне по глазам. Немного привыкнув, я огляделся по сторонам – вроде никого, и окончательно вылез из подвала. Довольно неуютно чувствовать себя голым, потным, без одежды, да и наступать на грубые доски пола сарая неприятно, мало ли занозу засажу? Мама: «Ну что там? Они ушли?», - с надеждой и робостью в голосе спросила мама снизу. Я: «Не кричи!» - строго шёпотом сказал я, отметив ещё раз мыслями про себя, какие же бабы дуры. Действительно, если мужчины всё ещё тут, то, заколебавшись ждать, шатаются где-то поблизости. И на твоё тупое и громкое «они ушли?», тотчас сбегутся и будут тебя опять ебать во все дырки! Хотя, может ты этого и хочешь? Тогда да, приношу извинения, ты не тупая, а просто поддерживаешь свой статус развратной блядины. Я: «Не знаю, пока не вижу, подожди» - продолжал шептать я. Подошёл к двери сарая и аккуратно её приоткрыл. Как назло, эта старая косая зараза протяжно заскрипела, будто её не смазывали лет 20. Я высунул голову в проём и начал вертеть по сторонам. Очень пугала мысль, что, повернув куда-нибудь вправо, я увижу рожи этих трёх ухмыляющихся придурков. Какой-нибудь тупоголовый Васёк опять в своём стиле спросит что-то донельзя неприличное, типа: «ну, как? Понравилась мамкина пизда? Хороша, правда? Уж мы то знаем! Гы-гы-гы!», а затем меня схватят и поволокут обратно. Однако никого не было: солнечный день, птички щебечут, бабочки летают, кузнечики трещат. Больше всего меня интересовал тот самый дом в 30 метрах на этом же участке, в который меня не пустил Санёк, якобы из-за того, что «там одни голые стены». Вдруг наврал и он там сейчас сидит, выпивает с друзьями и ждёт нашего выхода, чтобы продолжить «веселье»? Надо тогда по-тихому выбираться, пока нас не увидели. Я вернулся к открытому люку и сказал уже голосом, но не очень громко: Я: «Вроде чисто вокруг, но кто знает? Просто говори тише! Ножницы видишь?» Мама: «Хорошо! Да, вон они в углу блестят. Спустись, помоги». Моя голая мама стыдливо стояла в тени, указывая руками в направлении ножниц, зато огромная лужа наших выделений по центру освещалась на всю, не давая ни на секунду забыть о произошедшем. Честно говоря, при свете дня она оказалась ещё больше, где-то метр на полтора, и это ещё её конец скрывался в тени! Я отложил обгоревшее письмо в сторону и начал аккуратно спускаться обратно, вонь наших выделений вновь ударила мне в нос. При каждом шаге вниз на ступень лестницы у меня невольно и глупо болтался полуупавший член, практически наверняка при свете привлекая мамино внимание. Постепенно он уже начинает опадать, скоро совсем съежится и перестанет так меня смущать. Спустившись, подошёл к блестящим канцелярским ножницам, взял их и пошёл к своей голой маме. Она старалась находиться в тени, лишь протягивала в мою сторону запястья, а локтями прикрывала собственные груди. Я: «Хм, стесняется, как и я», - подметил я. Разрезав путы и освободив маму, мы подошли к лестнице. Теперь она одной рукой прикрывала обе груди, а второй пах. Я машинально, как меня и воспитывали, стал пропускать даму вперёд. Вдруг мама одёрнула меня. Мама: «Погоди, а письмо?» Я: «Наверху положил, тут больше нечего брать, только ножницы захвачу. Мало ли...» Мама: «Глупостей только не делай!» Я: «Не волнуйся, не буду. Это просто на всякий случай. Да и тупые они совсем...», - хотел добавить «...как ты», но не стал, - «Давай, поднимайся, а то у тебя ноги, наверное, совсем затекли, мало ли, я подстрахую» Мама, было, уже сделала первый шаг на ступень, то вовремя осеклась. Мама: «Нет!!!», - неожиданно громко выпалила мама. «Ты первый иди...», - уже тише продолжала она. «Я за тобой поднимусь...» Я сначала очень удивился такому неожиданному громкому эмоциональному ответу. С чего вдруг маме так кричать на простое предложение подняться первой? Это же просто любезность. Или она что, боится, будто её наверху поджидают насильники и предлагает мне, как мужчине, идти вперёд? Так бы и сказала, что тут такого? Зачем орать-то? Но потом до меня постепенно стало доходить. Во-первых, всех девочек с самого раннего детства учат носиться со своей пиздой как с писаной торбой: «тяжелое не носи, на холодное не садись, мальчикам от вас только одно нужно» и так далее. В итоге они её холят, лелеют и никому никогда не показывают! А поскольку девочки и женщины чаще всего ходят в свободных юбочках, то всегда держат в голове, чтобы из-под этой самой юбочки не были видны трусики и, тем более, их драгоценная пизда. Видели, как в общественном транспорте сидят девушки в юбочках? Коленки у всех сомкнуты, чтобы сидящий напротив ни в коем случае не увидел белеющие во тьме трусики. А то ж, выследит и изнасилует, проклятый! Нам это кажется дурью, а для них это норма, вдолбленная матерями-идиотками с детства, который учили «уму-разуму» уже их матери-идиотки. Они уже на автомате постоянно следят за своей промежностью. Так и моя мама, привыкшая ходить в юбках, особенно в школу на работу, мгновенно оценила, что женщина, поднимающая в юбочке по вертикальной лестнице, будет светить своими трусиками тому, кто поднимается ниже. Для неё это почти рефлекс, как и для большинства остальных представительниц прекрасного пола. Ну и, во-вторых, в нашем случае я увидел бы не просто трусики, я увидел бы снизу разъёбанную пизду матери, из которой будет вытекать как моя, так и сперма ещё троих мужиков! Вроде как это довольно понятное желание - не светить при сыне своей опозоренной и надруганной дыркой, но в то же время смотрится довольно глупо, неуместно и смешно, ведь каких-то всего 10 минут назад ты, моя любимая мамочка, сама добровольно и безо всякой необходимости, ведь верёвка к тому времени уже развязалась, в бешенным темпе неистово, самозабвенно и закатывая от удовольствия глаза, скакала на моём члене с чётким желанием кончить от собственного сына. Скача, ты мычала, рычала и стонала от кайфа, в то время как твой язык проник в мой рот и лизался с моим! А затем, кончив, наверняка, одним из самых сильных оргазмов в своей жизни, ты увидела, что и твой сыночек хочет кончить в тебя, и... разрешила! Да-да, ты, моя дорогая мамочка, разрешила сыночку себя выебать! Уже не было никакой необходимости, никто нас не заставлял, твой дурманящий развратный угар прошёл вместе с оргазмом, ты уже мыслила более-менее трезво! И тем не менее, ты решила «дать» собственному сынишке! Ты раздвинула свои ножки пошире, чтобы ему удобнее было тебя ебать, чтобы его торчащий хуй мог по самые яички входить в твоё разгорячённое влагалище, стала подмахивать ему задом в ответ и отвечать на лизания языком во рту. Вспомнила, мамочка? Вспомнила, как член сыночка заполнял твоё лоно спермой? Вспомнила, как стенками своего влагалища и входом в шейку матки чувствовала бьющий по ним напор горячих струй спермы, брызгающих из члена твоего сына? Всё, мамочка, тебя поимели, ты сама «дала», теперь для меня ты официально - блядь! Ты шлюха, блядь и потаскуха, и твой сын об этом знает! Так что же ты, мамочка, после всего случившегося боишься показать ему свою дырочку? Дырочку, в которую он кончил трижды?! Дырочку, в которую за сегодняшний день кончили уже 4 мужика? Не надо так, мамочка, к чему делать секреты там, уже их уже не осталось? Твоя дырочка теперь достояние сына, ты можешь показывать ему её в любой-любой момент! Давай, не стесняйся, забирайся на лесенку! Раздвигай ножки широко-широко, оттопыривай попку в позе рака и начинай медленно подниматься по лестнице вверх, чтобы твой сыночек, поднимающийся снизу, чётко видел твою растопыренную и растраханную дырку во всех деталях! Интересно, если бы моя мама могла читать мысли и прочитала бы такое, она бы ужаснулась или возбудилась? Ну, а почему нет? Она раскрыта – сын понял, как сильно она кайфовала, теперь, наверняка, думает о ней в соответствующем ключе. Так к чему продолжать строить из себя прежнюю нравственную женщину? Какой смысл? Лучше пользоваться моментом и ебаться! Эх, мечты..

Пока она, сгорбившись, смотрела вниз на ноги, чтобы не оступиться, я смог рассмотреть её голое тело при свете дня: маленькие болтающиеся висящие потные сиськи-шарики, ух, сколько раз я их видел дома сквозь вырез халата, когда мама за чем-то нагибалась. Её шея, грудь и живот были в потёках от слюны, пролившихся из наших ртов, а строение половых губ, к сожалению, скрывали огромные заросли чёрных кучерявых лобковых волос, скомканных и вымоченных насквозь моей белёсой спермой. Мама поднялась и с облегчением вздохнула, не забыв тут же прикрыть грудь и лобок рукой. Мама: «Как же тут свежо! Наконец-то! Я и не осознавала, как там душно!» Я: «Ага, я подумал так же» Мы начали осматриваться в сарае в поисках чего-то полезного, чем можно прикрыться, но, увы, вокруг был лишь хлам из каких-то досок, поломанных железных тачек и прочего неподходящего дерьма. В процессе поисков я заметил, как мама, сделав пару шагов, остановилась и стала стыдливо рукой вытирать ляжку – из-за движения ног стала вытекать из вагины новая порция ещё не вылившейся спермы. Я: «Да уж, в маму сегодня знатно накончали, раз до сих пор из неё что-то льётся!», - ухмыльнулся я про себя, но виду, разумеется, не подал. Мне даже пришла в голову шальная мысль – а мне нравится видеть мамин женский позор! Если отбросить в сторону страх неизвестности, что с нами будет, убьют-не убьют и прочее, а оставить только сексуальный подтекст, то мне довольно-таки приятно смотреть на маму, как на использованную самку. Приятно вспоминать, как из строгой, моральной и нравственной женщины делали шлюху, как её психологически ломали, заставляли рассказывать подробности своей сексуальной жизни, выпячивали и высмеивали особенности строения женского организма, как её трахали, насиловали против воли во все дырки, заливали спермой, как на спор заталкивали куклу в пизду, как вынудили трахаться с собственным сыном, кончать и наслаждаться этим! Мне сейчас нравится её перепачканное спермой женское голое дряблое целлюлитное тело, нравится, как из пизды продолжает позорно течь сыновья сперма. Я, знаете ли, в какой-то мере понимаю этих мужчин. Это действительно может быть очень приятным - так унижать, психологически ломать и сексуально перевоспитывать женщину, причём делать это не в тупую, типа, «изнасиловали и ушли», а более тонко, филигранно, когда во всём этом кошмаре насилия, разврата и похоти ты даёшь почувствовать женщине, что какие-то моменты «воспитания» ей очень даже понравились, как, например, те же сильнейшие мамины оргазмы. После такого женщина, наверняка, будет вспоминать об этом дне не только плохое, но и что-то хорошее. Даже больше - она начнёт копаться в себе, пытаться разобраться, как ей, далёкой от всего пошлого, могли понравится некоторые мерзкие извращения? Как это возможно? Она ведь занималась этим и получала удовольствие! В какой-то момент ей даже очень сильно нравилось! Нравилось то, что, как ей казалось, нравится только грязным дешёвым шлюхам, с которыми у неё ничего общего! Так кто же она теперь? Кто она сама для себя? Интересно, будут ли маму посещать подобные мысли? Будет ли теперь она с теплотой и растерянностью вспоминать свои сильнейшие оргазмы, испытанные с собственным сыном? Будет ли в смятении пытаться разобраться, как могла наслаждаться такой грязью? Не найдя ничего подходящего в качестве одежды, я поднял с пола наполовину обожжённое письмо и развернул. Часть слов с одной стороны сгорела, но основное можно было разобрать. Стал негромко зачитывать вслух: Я: «...дравляем с успешно выполненным заданием! ...деемся вы не раз с удовольствием кончили, ...ахая друг друга!» Я запнулся. Было неудобно произносить обгоревшее слово «трахая» при маме, но куда тяжелей ощущалась нависшая вдруг пауза, в тишине которой нам пришлось ещё раз осознать, что мы, родные мама и сын, и в правду там внизу кончали друг в друга несколько раз, причём последний осуществили, считай, добровольно. И делали это именно с удовольствием, как верно отмечено в письме, с удовольствием с обеих сторон, наслаждаясь сильнейшими оргазмами этих запретных отношений. Огромная мерзкая лужа спермы и вагинальных выделений, излитая внизу, не даст соврать, как нам там было хорошо. К тому же, хоть мы и понимали произошедшее, старались не трогать эту тему, не обсуждать и делать вид будто и не было ничего. Так я, например, делал вид, что не замечаю, как мама вытирает с ляжек стекающую сперму, не пялился на её лобок и сиськи в открытую. Уверен, она вела себя аналогично. Эти недомолвки создавали ощущение, что раз мы делаем вид, будто ничего не случилось, то ничего и не было. А фраза из письма, произнесённая вслух, словно вернула нас в реальность, стала озвученным фактом, разговором, беседой о том, о чём говорить нельзя. Мама: «Дальше читай», - немного раздраженно-разочарованно сказала мама, понимая всю неприятность ситуации вместе с необходимостью как-то выбираться из положения. Я продолжил: Я: «... и договаривались, ваши шмотки ...дятся в доме в печи» Я: «Мам, они в печку спрятали!» Мама: «Ну, хоть не выкинули! Пойдем оденемся скорее, а то мне неуютно» Я: «А вдруг это ловушка?» Мама: «В смысле?» Я: «Вдруг они не ушли, а сидят в доме и ждут нас? Может не пойдём?» Мама: «А что ты предлагаешь? ТАК домой идти? Нагишом? 8 километров?» Я: «Ну, может, машину какую поймаем, попутку. Попросим помочь, а заплатим... заплатим, когда до дома довезут» Мама: «Ага, так прям возьмут и довезут! Увидят голую беззащитную женщину, дадут палкой по башке и в лес! А там опять изнасилуют и убьют в придачу! Наивный ты ещё у меня! Нельзя доверять, кому попало, и сегодняшний день это ясно показал. Мало что ли? А даже если попадутся нормальные люди, от нас либо шарахаться будут, либо в милицию звонить начнут. И тогда придётся всем всё рассказать! Забыл, как эти угрожали? Я нарываться на этих уродов в будущем снова и рисковать ни тобой, ни собой больше не хочу!» Я: «Так их поймают и посадят!» Мама: «Пока ловить будут, нас уже 10 раз убьют! И даже если посадят, только представь, что они с нами сделают, когда выйдут? А если дружки у них ещё на свободе есть, а? Ты об этом подумал?» В маминых словах была доля правды, хотя прятать голову в кусты из-за каких-то угроз было не по мне. Я решил не продолжать спор, потому что понял, что он сейчас ни к чему не приведёт. Я: «Так что ты предлагаешь?» Мама: «Ты сиди тут, а я пойду в дом. Если их там нет, я тебе помашу. Но если они там, ты их увидишь или я не выйду через 1, 5 минуты – беги отсюда!» Я: «Мам?» Мама: «Беги со всех ног! Огородами, канавами – неважно! Главное беги, не останавливайся и ищи дорогу! Лови любую попутку и проси вызвать милицию, скажи женщину в доме насилуют, расскажи, как есть! Один ни в коем случае не возвращайся за мной и уж тем более не пытайся спасти! Обещай!» Я: «Что ты такое говоришь? Бросить тебя? Да никогда! Давай я лучше в дом пойду, а ты тут сиди!» Мама: «Нет! Ни в коем случае! Славик, сынок, послушай меня сейчас внимательно. Им ты не нужен, это со мной у них, якобы, счёты. Если поймают меня, успокоятся. А ты в это время быстренько убежишь, за тобой они вряд ли погонятся. Приведёшь помощь, понял? Сам не лезь!» Я: «Успокоятся? Да они опять тебя насиловать станут!» Мама: «Значит станут! У тебя как раз время будет найти кого-нибудь и позвать» Я: «Это глупо! Зачем тебе так рисковать? Давай лучше я по-тихому к дому подойду и всё разузнаю. Если они там, побежим вместе! Меня не поймают, честно!» Мама: «Меня, зато, поймают! В любом случае! Я, в отличие от некоторых, быстро бегать не умею. К тому же устала незнамо как, у меня даже сейчас коленки дрожат. Так пусть лучше ловят сразу, когда ты прячешься вдалеке» Я: «Так зачем бежать через дом на дорогу? Давай тогда дворами, через забор перелезем и по-тихому уйдем! Когда хватятся, нас уже и след простыл!» Мама: «Ничего не получится, не смогу я по земле босиком бежать! Ты же знаешь, какие у меня пятки чувствительные!» У мамы и правда были чувствительные пятки с самого детства. Она не то что на пляже по песку, она даже дома по ковру без носочков и тапочек не ходит, потому что ей, видите ли, щекотно! Дворами с ней не уйдешь, а нести на себе я её не смогу. Я: «Ну, мы же аккуратно, тихонечко...» Мама: «Я не пойду голой по улице!» Я: «Да чего стесняться-то? Не ты же виновата, что они...» Мама: «Хватит! Я уже всё сказала, иду я, и точка!», - не дала договорить мне мама. «Обещай, что если увидишь их, сразу убежишь и постараешься найти помощь!» Я: «Мам...» Мама: «Обещай!» Я: «Ну, давай, может, попробуем тебя тут спрятать, а я...» Мама: «Нет! Обещай мне! Сейчас же!» Мама выглядела очень решительно, спорить с ней было совершенно бесполезно. Ей сейчас двигал материнский инстинкт - уберечь своё потомство всеми силами, возможно, даже, пожертвовав собой. К тому же, наши разногласия приняли довольно громкую форму, и мамины насильники могли сбежаться просто на наш крик. Мне, здоровому парню, была довольно неприятна мысль, что придётся прятаться за материнской юбкой, которой у неё, к слову, сейчас и не было, а затем, возможно, бежать голым по заросшим огородам, бросив маму на произвол судьбы с тремя насильниками. Они ведь должны понимать, что я побежал за помощью, договориться уже не получится. Что они тогда с ней сделают за мой побег? Можно ведь уже не церемониться. Сильно изобьют? Ещё раз изнасилуют? Убьют? С другой стороны, мама была права – бежать вместе с ней на скорость - не вариант, а попытаюсь её спасти, схватят обоих. Меня, вон, Денис пару раз приложил, я еле очухался, а тут их трое... Я: «Ладно...», - еле слышно произнёс я. Мама: «Что «ладно»?» Я: «Ладно, я обещаю!» Мама: «Что обещаешь?», - настаивала мама, и это мне чем-то напомнило сегодняшний момент, когда точно так же Денис выпытывал у мамы полную формулировку, что конкретно ей нравится брать в рот и сосать. Я: «Я обещаю, что если увижу тех троих, то не буду пытаться тебя спасти, а сразу убегу за помощью!» Мама: «Правильно, а теперь иди, перелезь через соседский забор и смотри оттуда. Подготовься: увидишь их – мигом беги!» Я: «Ладно» Мама осторожно открыла скрипучую дверь сарая и вышла на улицу. Я ступил следом. Свежий тёплый ветер тут же обдал моё тело, яркое солнце сразу ослепило. Немного привыкнув к свету, мы пошли вдоль сарая по направлению к прилегающему забору. Идя позади мамы, я увидел те самые надписи на спине, что оставил Васёк перед уходом и ошарашенно остановился. Там было написано «...ебалась с сыном и...», дальше было не очень видно. Мама прошла пару метров вперед и, не ощутив меня сзади, обернулась, чтобы узнать, в чём дело. Видя мою растерянность и оценив направление взгляда, она поняла, куда я смотрю, и тоже вспомнила о надписи. Мама: «Что? Что этот урод нарисовал?», - как-то безразлично и обречённо спросила мама, ожидая какого-нибудь очередного унизительного послания. Я: «Там...», - я не знал, как рассказать маме. Тут дело даже не в матерном слове, а в самом факте, напоминающем о произошедшем. Мама: «Ну, что? Говори! Хуже уже не будет!» Я: «Там не рисунок, а... надпись» Мама: «Какая?», - мама встала ровно спиной ко мне и выпрямилась. Полная фраза стала читабельна и звучала как «я ебалась с сыном, и мне это понравилось!» Мама: «Ну, не тяни! Что этот козёл на мне написал?» Я: «трахалась с сыном и мне это понравилось...», - тихо ответил я и опустил глаза вниз. Я решил, что ни к чему говорить, как есть, смягчу хоть одно слово, сама потом увидит. Боковым зрением я увидел, как мама тоже опустила голову и с обиды горько ухмыльнулась в сторону едва различимой фразой «вот же ублюдок...сволочь...». Её явно задевала не сама похабная надпись Васька, а осознание того, что всё это оказалось правдой. Он знал, знал, что ей понравится! Знал, что ей, как женщине, даже нечто столь омерзительное и унизительное, как секс с собственным ребёнком, в конечном счёте принесёт удовольствие. Знал и заранее оставил эту дерзкую надпись, тем самым, надсмехаясь над ней, демонстрируя, что они-таки её сломали, развратили, унизили морально, превратили из нравственной женщины в потаскуху, кончающую от собственного сына... Мне кажется, мама в какой-то мере потеряла себя, ведь сегодня она узнала о себе такое, что полностью переворачивает её представление о собственной личности, причём не в лучшую сторону. Осознать и принять подобное очень сложно. Мама: «А у тебя что? Повернись!» Я: «Точно, он же и на моей спине что-то писал», - подумал я, - «только бы не про еблю с мамой, только бы не про это!», - стал я молиться про себя. Я послушно повернулся, распрямился и стал ожидать худшего. Мама молчала, хотя наверняка уже 3 раза всё прочитала. Я: «Что там? Так же плохо, как и у тебя?», - повернулся я к матери и с ужасом ждал оглашения слов. Если там будет что-то вроде «с удовольствием кончал в свою мать», я, наверно, со стыда тут же под землю провалюсь! Мама: «Помог изнасиловать мать за 500 рублей!», - довольно громко, чётко и с большой долей упрёка, наконец, произнесла мама. Если честно, прозвучало это как обвинение. Наверняка мама и сама трактовала тот мой поступок, именно как некое предательство и даже помощь, соучастие с моей стороны в своём изнасиловании. Речь шла о том моменте, когда я насильно держал мамины ноги раздвинутыми и не позволял прикрыть руками собственное женское лоно, пока ей во влагалище через боль пропихивали куклу ногой, сильно вдавливая шейку матки внутрь. По интонации я понял, что это очень задело и разочаровало маму. Я: «Твою ж, мать, только не это...», - с ужасом подумал я и сильно покраснел. Прям почувствовал, как кровь прилилась к щекам. «Меня ткнули носом в самое позорное, что я сегодня сделал. Озвучили, огласили, напомнили маме! Даже секс с матерью не выглядел таким постыдным, ведь там не было выбора, он был необходим и, к тому же, мне было, чем защищаться, так как мама сама кайфовала под конец, сама меня трахала. То есть виноваты оба! Но что же касается изнасилования куклой... Да, формально меня заставили, и я мог бы пытаться оправдаться перед мамой, если бы не один существенный факт, перечёркивающий любые мои оправдания – у меня на всё это действо тогда встал, мне понравилось, и это все увидели. Это увидела мама. Родную мать насилуют, до боли в матке пихают ей в вагину здоровенную пластмассовую игрушку, она орёт и умоляет их остановиться, умоляет своего сына её отпустить, а он... мало того, что помогает насильникам, так ещё и наслаждается вместе с ними её страданиями! Его выпирающий член красноречивее любых слов! Ну, и что я могу сказать в своё оправдание?» Я прекрасно осознавал свою вину и очень надеялся, что за всем остальным сумбуром мама забудет про этот досадный эпизод, и мы никогда не станем его обсуждать. А этот Васёк, сука, еблан, взял и напомнил! Ещё про деньги зачем-то написал! Будто выбор у меня был. Ага, как же... а фраза звучит так, словно я мать за 500 рублей продал. Правильно мама сказала: «вот же ублюдок!» Я: «Мам, прости, они меня заставили!», - начал скулить я и просить прощения, хотя даже сам не верил своим оправданиям... Слишком уж были очевидны факты По всей видимости, она не хотела сейчас трогать эту тему и спорить, поэтому выдержала небольшую паузу и ответила: Мама: «Ладно, потом поговорим, идём!» Я: «Блин, «потом поговорим»?», - подумал я про себя. «Потом поговорим? С хрена ли мы потом поговорим? Не хочу я с тобой потом говорить об этом! Давай лучше вообще никогда больше об этом вспоминать не будем!» Мы подошли к забору соседнего участка, располагающемуся сразу за сараем, я забрался на рядом стоящую бочку и перелез на другую сторону. Было очень неуютно топтаться босыми ногами по земле и заросшей траве. А вдруг там стекло, острый камень? Получить порез не очень хотелось. Мама: «Помни: увидишь их – беги. Не выйду через минуту – беги. Придёшь ко мне только, если я тебе помашу, понял?» Я: «Да понял-понял» Мама: «Всё, люблю тебя! Пожелай мне удачи!» Я: «Удачи...» Голая мама, в полусогнутом состоянии и постоянно озираясь вокруг, пошла по каменной разбитой дорожке по направлению к запустелому дому. Было видно, как ей неприятно и щекотно ступать по камешкам. Поскольку дом был всего в 30 метрах от меня, маму я видел отчётливо. Мне было неприятно находиться за забором, в то время как она, женщина, рискует собой и страшно за неё. В то же время моя извращённая сущность не могла не отметить, как красиво и эстетично болтаются висячие груди моей матери при каждом неуклюжем шаге по камням. Наступала она рывками, словно прыгает по минному полю, и неприкрытые теперь сиськи забавно болтались. Мама их уже не прикрывала, ведь руки пришлось расставить в стороны, чтобы лучше держать равновесие. Думаю, она, носившая много лет подряд очки, давно позабыла, какового это иметь 100% зрение. Наверняка даже не догадывается, что из-за забора я отчётливо вижу даже её соски. Более того, когда видишь на спине собственной матери «я ебалась с сыном, и мне это понравилось!», невольно вспоминаешь, как каких-то 20 минут назад эта самая взрослая женщина с болтающимися сиськами рычала в похотливом угаре и оргазмировала на члене собственного отпрыска! Интересно, а если бы они эту фразу не маркером написали, а выбили ей татуировку, чтобы она делала? Понятное дело, надо сводить, но ведь для этого надо идти в тату салон и показывать... Хех, интересно, как бы на неё там посмотрели? Может тогда бы не стала? Из одежды надевала бы лишь ту, у которой закрытый верх, перестала ходить на пляжи, чтоб никто и никогда не увидел? И ведь всё равно однажды кто-нибудь заметит! Мне было приятно видеть женщину, шастающую голой на дачном участке. Да, вокруг никого не было, все давно съехали, но в повседневной жизни это так непривычно, что кажется нереальным. Только представьте, что вы выходите из своего дома на улицу совершенно голым! Никого не будет, вас никто не увидит, и тем не менее, вы будете озираться вокруг, ведь ваш мозг не привык к такому. Думаю, примерно то же ощущала там моя мама, то же самое ощущал и я. Мне казалось нереальным, что вокруг никого нет, поэтому видеть там маму голой на улице для меня было равносильно тому, что вокруг были люди: соседи, друзья, прохожие. И получается, что мама ведёт себя как развратная потаскуха, выгуливающая свои собственные болтающиеся сиськи при всех! И это очень заводило! Не столько физически, сколько морально. Может после оргазма у мужчин и пропадает желание сношаться физически, но продолжать мечтать, упиваться и представлять пошлые развратные образы, мы не перестаём. Пока мама осторожно пробиралась к дому, мои мысли сменялись от пошлых до нормальных и обратно по нескольку раз. Я огляделся и начал думать, что делать, если я увижу мужчин, по какой траектории бежать: вокруг была заросшая трава, где-то торчали палки для подвязки помидоров. Оступиться и повредить ногу очень не хотелось, я тогда не убегу и не смогу помочь маме. Да и смогу ли я в принципе ей помочь своим побегом? Вот что я сделаю? Побегу через один двор, второй, выберусь на дорогу, пробегу пару километров, встречу проезжающие машины. Стоять махать им рукой? Ну и? Остановится ли кто-то, чтоб подобрать голого парня? Правильно мама сказала – шарахаться будут! А даже если помогут, позвонят в милицию, они приедут, я покажу им этот дом, надеюсь вспомню, какой именно? Найдут ли там маму? А вдруг эти три товарища за время моего отсутствия закроют погреб и увезут маму в неизвестном направлении, как их тогда искать? Поверит ли мне, голому парню, милиция, что тут произошло похищение и изнасилование, если я – единственный свидетель? При этом нет ни жертвы, ни преступников, ничего. Лишь мои слова. И лужа спермы, мочи и вагинальных соков в погребе. Станут ли они морочиться с экспертизой на пустом месте? К тому же, сперма там моя, её не мало. Не повесят ли на меня вообще всё «дело»? Зная нашу милицию... Мама дошла до дома, приложила ухо к стене, послушала. Походу, никого. Затем аккуратно забралась на лавочку обеими ногами и согнулась, чтобы посмотреть через окно. На нём были решётки, видимость плохая, мама начала ходить по лавочке туда-сюда в поисках удобной точки обзора. Она то немного выпрямлялась, то нагибалась, оттопыривая попку. Поскольку она стояла ко мне ровно спиной, я, будучи за забором в 30ти метрах, при особо низких наклонах с её стороны периодически наблюдал розовую щёлку своей матери, мелькающую меж кучерявых волос. Право, если б я не кончил за сегодня трижды, наверняка бы передёрнул сейчас. Было жаль, что у меня нет под рукой моего телефона с фотоаппаратом, ведь запечатлеть мамину розовую дыру документально, чтобы потом на неё подрачивать - многого стоит! Я, конечно, видел её сегодня воочию и даже трахал и кончал туда, но всё осталось лишь в моих воспоминаниях. Со временем они станут блекнуть, забываться, я что-то начну допридумывать и прочее. Через пару лет от реальной картины не останется и следа! Лишь сладкие воспоминания. Жалко. Наконец, мама слезла с лавки, бесшумно поднялась на крыльцо, посмотрела в мою сторону напоследок и шагнула внутрь в неизвестность. Возможно, я видел её болтающиеся сиськи в последний раз... Блин, да что со мной не так? Мне страшно, маме тем более, возможно её там, в конечном счёте, сейчас убьют, и я потеряю самого драгоценного и любимого человека на свете! А я, извращуга такой, не то, чтобы помочь, даже переживать нормально не могу! «Видел болтающиеся сиськи в последний раз...» Нет, ну вы слышали? Не «мамочка, любимая, родная, только не умирай!», а «жаль, что, возможно, вижу твои болтающиеся сиськи в последний раз!» Ну и кто я после этого? Какой нормальный сын будет думать о маминых висячих сиськах, когда ей грозит смертельная угроза? Я даже больше скажу – в тот момент, хотя я этого долгое время сам в себе не признавал, часть меня желала, чтобы мужчины обманули нас и до сих пор оставались в доме! Я хотел, чтобы они её продолжили насиловать и трахать, чтобы она своими дырками продолжала до изнеможения ублажать их члены! Пусть они продолжают глумиться над её женской сущностью, пусть порасспрашивают и заставят сказать правду, с каким удовольствием она трахалась с сыном, какие дикие оргазмы при этом испытывала и что при этом думала! Наверное, я всё это хотел услышать, потому что не представлял иной возможности, как ещё можно выведать подобную информацию. Не буду же я с мамой по душам говорить на эту тему в будущем и, тем более, не станет же она мне честно на такое отвечать. Да уж, «болтающиеся сиськи мамы...» Хотел бы я ещё хоть раз когда-нибудь увидеть, как они с кем-то болтаются. Не важно с кем, мне всё равно, главное увидеть, как эту шлюху ещё раз ебут. А что, если... Хм, вряд ли, но всё же... А что, если мама сама так настойчиво вызвалась в разведку, потому что сама хочет, чтобы мужчины оказались внутри и оттрахали её ещё раз? С одной стороны, это полнейший бред - желать насилия над собой с угрозой для жизни для такой воспитанной и моральной женщины, как моя мама. В конце концов, хочешь трахаться – закажи мальчика по вызову и трахайся сколько влезет. Безопасно. С другой, насилие может возбуждать, хотя и вряд ли это относится к маме. Но, давайте посчитаем: это она от ебли в погребе обкончалась 4 раза, это она категорически отказывается сейчас убегать, якобы из-за того, что она голая. Прикрывается последующей необходимостью вынужденно всё рассказать в милиции и страхом перед возможной расплатой от насильников. При этом очень странно, что, прикрываясь этим страхом, она непреклонно настаивает на том, что идти и проверять дом должна именно она, то есть та, которая боится. Резюмирую факты: её трахали и насиловали, ей это понравилось, она отказывается уходить и вызывается идти голой в дом, где, возможно, её снова будет трахать. Так, может, не так уж и безумна мысль, что мама реально идёт в дом с надеждой и желанием повторного насилия? Может ей передо мной просто было стыдно вести себя как последняя мокрощёлка и поэтому она отправила меня подальше? А сама, такая, сейчас зайдёт, типа, «мальчики, без паники, пацана своего я сплавила, вернётся не скоро, никаких заявлений никто писать не будет, отвечаю! Вы были правы насчёт меня, я и правда внутри блядина, просто, сами понимаете, я школьная учительница, мне надо держать марку, да и при сыне показать себя настоящую не могла! Так что давайте, выебите меня ещё раз во все щели, я ваша Ленка-пиздоленка, делайте со мной, что хотите, и спрашивайте, что угодно! Отвечу честно!» Я витал в своих мыслях уже секунд 40, мамы всё не было, я начал немного беспокоиться. Фантазии фантазиями, но в реальности маму я очень любил и не хотел, чтобы её обижали. Что делать, если она так и не выйдет? Значит мужчины действительно там? Мне бежать, как и обещал? А может всё же стать мужчиной, подобраться к дому, взять какую-нибудь металлическую трубу, а там видно будет? Хм, вряд ли поможет, их же трое. А вдруг я подберусь к окну и реально увижу картину, которую напридумывал выше, где моя мама с удовольствием и без стеснения ебётся с ними? Я бы очень хотел на это посмотреть! А что, если без удовольствия, если её и вправду там насилуют, опять? Что ж... я и на это бы с радостью посмотрел! Мда, возвращаемся к тому, что я извращенец, который вместо реальной помощи матери, предпочтёт не вмешиваться и попустит насилие над нет, а сам будет с наслаждением исподтишка подсматривать в дырку, как её ебут. А если меня увидят? Опять схватят, опять заставят ебаться с мамой, ммм... Соблазнительный вариант. Правда физически я уже совершенно не хочу, но вот мой дух по-прежнему рвётся в бой. Вдруг дверь на крыльце вновь открылась, я замер. Вышла мама, посмотрела в мою сторону и начала махать рукой к себе, мол, «иди ко мне». Я: «Ооо, я искренне был рад видеть эти болтающиеся сиськи и черный кучерявый лобок, за которым ничего не было видно», - подумал я. «Да. Ну и маму с ними, разумеется, тоже...» Я начал перебираться через забор обратно и немного покарябался. Эх, ничего, заживёт. Ступил на разбитую каменную дорожку и прямой походкой направился к крыльцу. Специально сделал над собой усилие и, отбросив всякий стыд, не прикрывая пах рукой пошёл к дому. При каждом шаге член мой слегка болтался, и я внимательно смотрел маме в глаза, опустит ли она хоть на миг взгляд ниже. Мне было очень интересно, хочется ей посмотреть или нет. К сожалению, вниз она так и не взглянула. Мама встала у открытой двери так, что её груди, нога и рука были немного внутри. Мне это показалось подозрительным: это попытка прикрыть свою наготу или маму там держат? Вдруг под угрозой физической расправы её заставили подозвать сына, чтобы снова схватить? Помните, как во втором Терминаторе Т-1000 принял облик Сары Коннор и стал звать Джона? Хотя настоящая Сара прежде всего спасала бы сына, а не себя. А что же моя мама? Сильна ли она духом или будет в первую очередь спасать свою шкуру? Могли ли они её заставить? Вряд ли, она, скорее, собой пожертвует, чем мной. Вызвалась же идти в дом в возможную засаду, а мне наказала вдалеке остаться. Чем не доказательство материнской любви? Интересно, а как насчёт меня? Если бы это я пошёл в дом, а не мама, если бы это меня схватили и заставили её позвать, словно всё в порядке... я бы подчинился? С одной стороны, хочется верить, что нет. Не хочется думать, что я полное ничтожество и трус. Однако, если рассуждать здраво, то даже если б я закричал сразу с порога «мама, они тут! Беги!!!» она бы от них не смогла убежать. Её бы обязательно догнали и поймали, а я этим своим неповиновением только бы хуже нам обоим сделал. Меня наверняка в наказание избили бы у неё на глазах до полусмерти, сломали, например, челюсть и руку и под страхом «мы его сейчас вообще добьём!» склонили маму к полнейшему сексуальному подчинению, позволившему насильникам в дальнейшем забавляться с её половыми органами, ставив на них любые ужасные и болезнейшие эксперименты. Именно такой ход событий самый правдоподобный. Во всяком случае, будь я сам на месте насильников, что-то подобное бы как раз и выбрал. А, значит, ужасный, на первый взгляд, вариант, сдать и предать маму, подозвав её подойти к дому – правильный выбор! Как бы чудовищно это не звучало, но если оценивать последствия, то именно моё предательство и добровольная сдача матери насильникам, которые, без сомнения, будут её в последствии многократно насиловать, мучить и унижать - лучшее решение! К тому же, если слушать мою извращённую личность внутри, то было бы невероятно сексуально и возбуждающе подзывать маму в подобную ловушку зная, что там её снова будут насиловать у меня на глазах. Возможно, в другой жизни, в другой параллельной вселенной, где я настоял на том, чтобы пойти к дому самому, а там столкнулся с её истязателями, то именно так бы с ней и поступил. Я бы сдал им свою мать. На всякий случай я остановился в 5 метрах от мамы и замер, приготовившись бежать. Мама: «Ты чего?» Я: «А ты чего?» Мама: «В смысле?» Я: «Чего встала так за дверью, будто тебя так кто-то держит?» Мама: «Никто меня держит», - удивлённо возмутилась мама. «Я вообще-то голой при ребёнке не привыкла ходить!» Мама закрыла входную дверь, вновь прикрывшись руками доказывая, что кроме неё там никого нет. Я понял, что зря так плохо подумал на маму и решил сразу же сменить тему, чтобы она забыла мой неуместный вопрос. Я: «Никого внутри?» Мама: «Нет, ушли вроде. Там терраса, одна комната тут и ещё одна на втором этаже. Вначале шум небольшой сверху услышала, испугалась, потихоньку поднялась, а это ставни ветром соударяются» Я: «А печку нашла? Там же должны быть спрятаны наши вещи» Мама: «Не смотрела ещё. Вроде в комнате тут была, пойдем посмотрим». Я зашел в дом и оказался на террасе: холодный деревянный пол, пыль, грязь, ободранные стены и стопка каких-то старых досок в углу. Не удивительно, что нас водили в подвал, тут даже лавки, чтобы присесть, нет. Мама открыла дверь в комнату и вошла, я за ней. В ней было темнее, но, в целом, обстановка напоминала террасу: такое же пустое прохладное ободранное помещение. Разве что полы здесь были лакированные и гладкие, гораздо приятнее по ним ходить босиком и не бояться получить занозу. Справа в углу красовалась крохотная кухонька, буквально метр на два шириной, наглухо приделанная стойка и раковина с краником. Рядом с кухней стояла величественная белая печка Очень хотелось пить, да и умыться было бы не лишним, а то мы так сильно вспотели там в подвале. Маме и вовсе не мешало бы подмыться, а то периодически приходилось протирать промежность рукой от остатков вытекающей спермы. Хотя мне это зрелище нравилось: очень приятно осознавать, как она своей рукой постоянно трогает моё семя, сочащееся из самого тайного женского места на свете. Нагнувшись к печи, я отгородил заслонку и сунул руку внутрь. Было страшно, вдруг я напорюсь на что-то острое, мало ли эти уроды решили ещё как-то над нами подшутить? Нащупал внутри пару больших пакетов, еле вытащил, изрядно перемазавшись в саже. Начали смотреть. В первом находилась небольшая коробка, наверное, из-под обуви. Открыли. В ней лежали отобранные у нас ключи от дома, кошелек, телефон и ещё какая-то бумажка. Я попробовал включить телефон – ноль эмоций. Сначала подумал разрядился – ан, нет, батарею вынули! Что ж, предусмотрительно. А мне теперь лишний гемор заказывать новую... Пока я копался с содержимым одного пакета, мама вывалила на пол шмотки из второго и стала их перебирать. Мама: «А это ещё что такое?», - возмущенно сказала мама, и я увидел, как она пренебрежительно держит в руках какой-то непонятный чужой костюм. Как выяснилось чуть позже, этим костюмом оказалось кожаное боди, по типу закрытого купальника без рукавов, с единым низом и верхом. И хотя внешне снаружи эта вещь выглядела довольно прилично, она сто пудово была прямиком из секс-шопа, потому что прямо внизу, где располагается промежность, со внутренней стороны у неё торчали два твёрдых прорезиненных фаллоса, один побольше, один поменьше. Мама с неким отвращением отшвырнула вульгарный костюм в сторону, взяла свои джинсы и платье, благо они тоже были в сумке, немного отвернулась и стала одеваться. Пока она одевалась (ну, хоть мужики слово своё сдержали и вещи вернули), я с любопытством украдкой с небольшого расстояния рассматривал кожаное боди. А ведь интересная вещь: видимо, женщине предлагается сесть на эти самотыки, чтобы маленький погрузился в попку, а большой в вагину, а затем, как доспех, спереди и сзади закрыть переднюю и заднюю пластины, обхватывающие тело, защёлкнув их друг о друга в области плеч. И, кстати, сравнение с доспехом тут очень даже уместное, потому что реально мягкий кожаный гнущийся материал был только в промежности, подмышках и на плечевых ремешках, которыми предлагалось застёгивать этот «панцирь», а вся передняя и задняя часть костюма была жесткой, какой-то прорезинено-пластиковой и по смыслу тугого захлопывания напоминало женский корсет. Даже чашечки под грудь были отлиты единой пластмассовой формой, что является довольно странным решением производителя, ведь груди у женщин бывают разных размеров, а это значит, надо штамповать кучу пластин под все формы. Как я понял, женщина надевает на себя этот развратный прикид, который, напомню, внешне выглядит очень даже прилично, никаких надписей, никакой вычурной пошлятины, и ходит на людях, по тому же пляжу, допустим, кайфует. Может быть и по городу ходить будет, если сверху наденет ещё что-то. Костюм снаружи хоть и вполне приличный, всё же визуально какой-то латексный. Могу пялиться. Мои размышления и восторги от эротичного женского наряда прервал возмущённый и растерянный возглас мамы: Мама: «Ах, кошмар! Ты только посмотри, что они наделали! Они же мне штаны испортили!» Я рефлекторно повернулся, увидел, что мама смотрит куда-то себе вниз, опустил голову и увидел мамин волосатый лобок и едва различимые половые губы под ним, которые открыто смотрели на меня, потому что несмотря на то, что мама надела джинсы, в паховой области была вырезана здоровенная дыра, видимо, теми самыми ножницами, которые нам оставили в погребе. То есть на маме, вроде как, надеты полноценные штаны, но при этом они совершенно не скрывают срамное место. Мама: «Ты что?! Не смотри!», - опомнилась мама и, прикрывшись ладонью, быстро развернулась. Видимо её «ты только посмотри» надо было трактовать фигурально, а не как прямое предложение сыну смотреть на вагину матери. Я смутился и покраснел. Конечно, я повернул голову и опустил взгляд машинально, среагировав на неожиданную фразу и мамин взгляд, но со стороны могло оказаться, что я просто бесцеремонно пялюсь матери между ног. Нет, мне нельзя лишний раз портить свою репутацию. Я и так уже, наверняка, в маминых глазах какой-то насильник-извращенец, пускающий слюни на собственную мать. Мама: «Ах, и платье моё обрезали, скоты!», - мама нагнулась на пол, чтобы поднять своё платье, и в этот момент я на мгновение всё увидел её слегка раздвинутую нежную розовую половую щель. Можно возразить: но ты ведь уже видел свою мать голой! Ты видел, как её трахают, ты видел её пизду, ты видел её даже вблизи, когда держал маму за ноги, ты видел, как она струйно кончает, тебе дали потрогать её половые губы, да ты даже сам трахал её полчаса назад! Ты трахал её на протяжении двух с половиной часов и кончил внутрь трижды! Так чего же ты продолжаешь пялиться ей между ног и акцентировать на этом внимание? Так вот что я вам отвечу: я мечтал о сексе с собственной матерью с самого полового созревания, и любую возможностью краешком глаза увидеть её мелькающую голую сиську или кусочек волосатой вагины воспринимал как дар небес. Конечно, я очень много сегодня увидел и много чего попробовал, но это не может в раз утолить мою жажду желания маминого тела! Сейчас я выдохся физически, но не морально. Знаете, почему я продолжаю смотреть на её прелести при любом удобном случае? Потому что хочу этого! Я устал и с удовольствием бы лёг, уткнувшись носом и языком в мамину вульву. Я хочу дышать ей, хочу ощущать её вкус, хочу видеть её перед собой. Я хочу проникнуться ею полностью, раствориться в ней, погрузиться внутрь. Для меня нет ничего желаннее на свете, чем мамина пизда, поэтому я не знаю, можно ли в принципе утолить мою жажду. Возможно, если бы мне провели терапию от обратного, например, мою голову привязали бы к маминой вагине и уткнули в неё лицом вперёд на дни, недели, месяцы, заставляли постоянно дышать её запахом, постоянно чувствовать её вкус, заставляли лизать, вылизывать и при этом часто трахать маму – то есть сделали бы всё, чтобы с лихвой пресытить моё желание и вызвать отвращение к маминому влагалищу, вот тогда да, возможно с того момента я бы перестал её желать. Это как с классной песней, играющей у тебя в голове: поначалу нравится, ты, буквально, тащишься от неё, слушаешь снова и снова, и снова изо дня в день. Однако проходит время, неделя или больше, и эта самая любимая песня надоедает, начинает вызывать отвращение. Ты так много раз её слушал, что выучил наизусть, больше она тебя не интересует. Вот, может быть, если бы и маминым влагалищем меня так активно «кормили», через какое-то время я бы стал испытывать к нему отвращение, но это явно займёт и не день, и не неделю. Сколько времени нужно, чтобы насытить многолетние мечтания? Я не знаю. Кроме того, никто и не проведёт такой эксперимент. Сегодняшний день, пусть и активный в плане маминой промежности – он, считай, единственный и последний, где я нахожусь так близко к теме маминой пизды. Мы выберемся отсюда, станем потихоньку жить как прежде, и у меня никогда больше не будет реальной возможности оказаться так близко к своей мечте. Останется лишь, как и прежде, ловить удачные моменты в жизни, чтобы увидеть краешек висячих грудей, когда мама нагибается в просторном халате, либо через отражение в зеркале лицезреть неразборчивый кучерявый черный треугольник лобковых волос, когда мама переодевается у себя в комнате. Так что я не просто хочу сегодня и сейчас смотреть матери между ног и на её груди, я просто обязан запомнить, увидеть и узнать, как можно больше, чтобы потом хотя бы предаваться сладострастным воспоминаниям. В итоге мама подняла своё платье и, не надевая, расправила на себе и повернулась мне показать. Пока она вслух причитала и ахала, что её одежда напрочь испорчена настолько, что её нельзя надевать, я смотрел на платье и видел причину этих слов. Во-первых, подол некогда длинного платья чуть ниже колен, грубо обкромсали ножницами, отрезав всю нижнюю часть по самую талию. Теперь это было уже не платье, а кофта. Что б вы понимали, сколь коротким оно стало, маме приходилось прикрывать одной рукой свой кучерявый лобок, потому что, так называемое, «платье» его больше не закрывало. Во-вторых, на груди у «платья» сделали два округлых выреза, как раз под каждую из сисек, отчего они были бы просто вывалены наружу на всеобщее обозрение, если бы мама осмелилась надеть его на голое тело. Мама крыла ребят руганью, называла извращенцами и сетовала, что, дескать, нас с ней в итоге обманули, какие же это теперь вещи? Потом спросила, где моя одежда, видимо, ожидая, что она находится во втором у меня. Я: «А я не знаю, у меня нет, тут только коробка была. В твоем пакете не было?» Мама: «Нет, я бы тебе сразу их отдала. Тут и моих-то вещей почти нет: ни колгот, ни лифчика, ни трусов – ничего! Только платье и джинсы оставили, и то, считай, будто нет их... А, ну вот ботиночки ещё мои. Вроде целые. А ты в печке хорошо смотрел, может ещё один пакет лежит?» Я встал и полез по новой шарить рукой в темной топке, пачкаясь ещё сильнее. Кожа по-прежнему была вспотевшей, и зола легко прилипала к моему телу. Пока я безуспешно ковырялся рукой, мама присела и, прикрываясь оставленной одеждой хоть как-то, стала изучать содержимое коробки. Мама: «Тут твой телефон! Работает?» Я: «Не, батарейку забрали», - кряхтя ответил я. Мама: «И деньги у меня все вытащили, гады. Почти. 50 рублей осталось. А что за бумажка? Твоя?» Я, так ничего и не найдя, вытащил руку и выпрямился. Я: «Нет, не моя. Я подумал это твоё. Может ещё одна записка? Может мои вещи в другое место спрятали?» Мама развернула листок и стала читать вслух. Мама: «Извини, парень, твои шмотки мы выкинули», - видимо мужики рассчитывали, что письмо буду читать я, - «тебе их лучше мамка из дома привезёт. Трусики и лифчик этой. ..», - мама замолчала, видимо, там было не очень культурное слово. Пропустив его, она продолжила: «...мы оставили себе в качестве памятного сувенира. Взамен мы этой. ..», - мама снова пропустила слово, видно, как она возмущенно краснела, читая письмо, - «...костюмчик получше подобрали! Вот увидишь, она тебе в нём понравится! Надеюсь с размером угадали! Думаю, раз...» - мама замолкла и, немного прочитав про себя, швырнула письмо на пол. Я: «Что? Что там?» Мама: «Ничего!», - фыркнула мама. «Как я и сказала, обманули, гады! Твои вещи выкинули, мои изрезали совсем!». Она ещё раз подняла развратный костюм с двумя встроенными дидлами, стала его рассматривать и пренебрежительно заявила: Мама: «С чего эти сволочи вообще решили, что я стану эту дрянь надевать? Совсем с ума посходили?» Я поднял отброшенное письмо и начал читать про себя, в чём же там была суть и о чём умолчала мама. Я: «Так, это было, это тоже, а вот: «трусики и лифчик этой ПИЗДОДЫРКИ мы оставили себе в качестве сувенира. Взамен мы этой БЛЯДИ костюмчик получше подобрали», - ого, не даром мама не стала произносить эти слова, подумал я. Мама: «Не читай!» - резко скомандовала мама, увидев меня за чтением. «Ничего путного там нет! Всё что могло быть полезного, я сказала». Я: «Хм, ладно...» - виновато сказал я и опустил письмо. «Просто думал, может там ещё что важное...» Любопытство одолевало меня, хотелось узнать концовку, которую мама не зачитала вовсе. Уловив момент, когда она вновь стала рассматривать свой новый «подарок» и порезанные вещи, пытаясь сообразить, как из всего этого можно соорудить нечто, похожее на приличную одежду, я украдкой приподнял письмо и всё же заглянул, что же было там в конце. А написано там было следующее: «Думаю, РАЗЪЁБАННЫМ ДЫРКАМ ТВОЕЙ МАТЕРИ БУДУТ КАК РАЗ ЭТИ ДВА ХУЯ!» Пока я переваривал и немного пребывал в шоке от написанного, мама вновь меня заметила и уже с некой злостью и негодованием опять меня прервала. Мама: «Я же сказала тебе не читай!!! Там слова плохие! По-русски что ли не понимаешь?! Дай сюда!», - рассердившись, мама выхватила у меня из рук письмо, порвала и кинула в холодную печь. Поначалу я стоял немного растерянным и виноватым, что ослушался маму, но потом меня охватило негодование: «Плохие слова? Она меня ругает за то, что я прочитал плохие слова? Она? Женщина, мать, которая каких-то 30 минут назад добровольно, как угорелая, скакала своей пиздой на моём члене, на члене собственного сына?! Лизалась в беспамятстве и кайфе со мной языком и кончала потоком женским соков, после чего поняв, что уже собственный сын её осознанно трахает в пизду, не закричала, не запротестовала, не заругала, а что сделала? Правильно! Раздвинула свои ноги пошире, чтоб член сына поглубже в неё входил, и стала сама насаживаться на меня пиздой! И вот теперь ты, конченая блядь, строишь из себя тут строгую родительницу, заботящуюся о том, чтобы твой сыночек не услышал плохих слов? Серьёзно? Интересно, эта такая двуличность или тебе просто сложно перестроиться за один день из любящей матери в похотливую суку и обратно? А что насчёт прошлого, мама? Это я только сейчас узнал, какой ты можешь быть, а что если сегодняшнее твоё поведение не единично? Вдруг ты и раньше ебалась по молодости с кем-то по подворотням и так же, как и со мной, неистово прыгала своей пиздой на членах, сопела, лизалась языком взасос и кончала потоками с разными мужиками, после чего на следующий день снова играла роль целомудренной строгой воспитанной женщины, выговаривала мне что-нибудь, типа, нельзя сквернословить, поздно не гуляй или куда ты так разоделся?! Может так и было, мама? А почему нет? Я же до сегодняшнего дня и подумать не мог, какой ты можешь быть шлюхой, почему не представить, что ты такой была и раньше, просто я об этом не знал? Хороша же, блядина, строит из себя саму порядочность, когда её изнутри никто не знает!» Я понял, что сегодняшнее мамино поведение, её сегодняшний поступок со мной теперь в моих глазах будет всегда накладывать след на её действия и слова. Воспринимать её по-старому после того, как я увидел, как она может себя вести, сложно. Внутри я возмущался, но вслух, естественно, ничего не сказал. Выбросив письмо, мама немного поостыла и стала думать, что делать дальше. В какой-то момент она усмехнулась. Я: «Ты чего?» Мама: «50 рублей» Я: «Что 50 рублей?» Мама: «Я знаю, почему они оставили нам 50 рублей» Я: «И почему же?» Мама: «Столько стоит билет на автобус» Я: «Откуда ты знаешь? Ты же тут никогда не была» Мама: «Я знаю, что 50 рублей стоит проезд до конечной, до Берёзовца, а этот маршрут как раз сюда иногда заезжает» Я: «Эм, но ведь это цена на одного, разве нет?» Мама: «Вот именно! Разве ты ещё не понял? Они не хотят, чтобы мы вместе отсюда уехали, они предлагают надеть мне это непотребство, чтобы я одна поехала домой, и только потом вернулась за тобой!» Я: «А смысл?» Мама: «Не знаю. Время тянут, издеваются, поди разбери» Я: «Так, может, давай я лучше съезжу, а ты тут посидишь?» Мама: «Как? Ты вещи свои видел?» Я: «Так их нет.» Мама: «То-то и оно!» Я: «Так, может, давай я твои вещи вокруг себя замотаю, типа, шорты и съезжу? Я же мальчик, сейчас лето, жарко, на меня не будут внимания обращать» Мама с неким сожалением на меня посмотрела, язвительно улыбнулась и сказала: «А на надпись тоже внимания не будут обращать?» Я: «На какую?» Мама: «Которую тебе этот козёл перед уходом оставил! Или ты в платье моём поедешь, чтоб её прикрыть?» Я: «Точно!», - подумал я, - «у меня же на спине Васёк написал, что я помог трахнуть свою мать за 500 рублей! Её-то точно нечем закрыть. А если кто увидит, обязательно пристанет с возмущениями и расспросами». Мама подошла, развернула меня спиной, послюнявила палец и стала безуспешно тереть мне спину. Она тщетно пыталась стереть горькую правду с кожи, словно это сотрёт сам факт из бытия. Мама: «Если увидят, поймают, побьют ещё и в милицию как насильника заберут!» Я: «Так и пусть в милицию отведут! Я им всё расскажу, приведу помощь, они при...» Мама: «Нет!» - строго осекла меня мама. «Никакой милиции! Этого ещё нам не хватало!» Я: «Но ведь они помог...» Мама: «Я сказала – нет!», - мама развернула меня и строго посмотрела. «Обещай мне, что никакой милиции, ясно?» Я растерянно на неё смотрел, не совсем понимая, что такого ужасного может произойти. Мы же не в розыске каком-нибудь. Мама: «Обещаешь?» Я: «Ладно...» Мама меня отпустила и стала вновь рассматривать свою испорченную одежду. Причина столь радикального изменения маминых вещей стала окончательно понятной: маму напоследок ещё раз хотят унизить. Да, мужчины ушли, оставили вещи, как и обещали, но при этом сделали их совершенно непригодными, вырезав большую дырку в паху и грудях. Забрав лифчик, колготки и трусы, они сделали невозможным прикрыть самые срамные места женщины. Если мама наденет свои вещи, она будет всем светить своей пиздой и сиськами, поэтому единственный вариант – сначала надеть на себя тот развратный кожаный костюм с двумя дилдами посередине, погрузив оба в своё нутро, и только сверху собственную одежду. Только тогда итоговый наряд будет выглядеть более-менее сносно и пристойно. Как я уже говорил, снаружи он довольно приличный, поэтому виднеющийся из-под порванной одежды кожаный низ и верх можно запросто принять за некий боди или, в крайнем случае, за оригинальный купальник. Его если и сочтут странным, цепляться вряд ли станут. Так же становится понятным и то, почему мою одежду забрали – иначе я действительно бы мог первым поехать домой, лишив маму позора, а так это сделать вынуждают именно её. Да и только мамину надпись на спине не увидят, поскольку она будет закрыта остатками платья-кофты, мою же не прикрыть ничем. Не стану же я открыто носить по улице женскую кофту, кто-нибудь обязательно доебётся. А если учесть, что мне чем-то надо ещё прикрыть свой член, а сделать это можно лишь обмотав мамины джинсы вокруг как-нибудь внизу по типу подгузника, вид у меня будет тот ещё. Да и джинсы – такой материал, что при ходьбе обязательно развяжется. Ну и что я стану делать, оставшись посреди улицы в женской кофточке и с голым членом наперевес? Нет, мне никак не использовать мамину одежду. В это же объяснение, что отправить нужно именно маму, удачно ложатся и оставленные нам 50 рублей – билет на рейсовый автобус на одного. Никаких тебе такси или попуток, только самостоятельное передвижение у всех на виду. Унизительное и постыдное. Изобретательные ребята. Мама обреченно рассматривала свой новый развратный костюм, пытаясь понять, как именно его вообще можно надеть. У меня чесался язык подсказать ей, что дилдо побольше надо засунуть себе в пизду, а поменьше в жопу, после чего всё застегнуть, но мне было очень неудобно даже завуалированно намекнуть на подобное, не то, что говорить напрямую. Мама: «Нет, я не стану это надевать! Не буду доставлять этим ублюдкам удовольствие!», - мама вновь швырнула на пол свой «подарок». «Давай поищем вокруг, может от жильцов осталась какая-то одежда, хоть какие-то тряпки?» Мы стали осматривать дом: в комнате из мебели только старый столик, печка и небольшой уголок с самодельным туалетом, на котором красовалось старое сиденье унитаза. Стены сделаны из досок, даже обоев нет. Терраса выглядела не лучше. Я поднялся по лестнице на второй этаж, он также был пуст, однако в ставнях между окнами была заткнута какая-то тряпка, видимо, в качестве уплотнителя на зиму. Она была грязной, пыльной, вся в опилках и немного в паутине. Я постарался её высунуть, но ветхий материал стал рваться, уж больно изношенным он был. За этим процессом застала меня поднявшаяся вслед за мной мама, после чего одёрнула: Мама: «Не надо, я не стану прикасаться этой тряпкой к. ..», - мама замолчала. Я: «Пизде? Сиськам?» - додумал я. «Да уж, лучше не стоит, так и занозу можно подцепить или ещё чего похуже, хотя... я бы там в подвале с удовольствием посмотрел, как эту тряпку в опилках тебе насильно запихивают в пиздень! Ещё бы 500 рублей от Санька заработал! Кстати... так этот пидор же и деньги мои забрал, получается! Моя заработанная пятихатка за соучастие в мамином изнасиловании. Вот же гондон! Не то, чтобы я совсем нищеброд, просто здорово было бы оставить себе эту купюру на память. Вот, есть «кровавые деньги», а эти были бы, не знаю, «пиздовые!»» Я: «Мам, ну больше неё в доме нет ничего, ты же видишь! Слушай, а может мы под неё травы подложим, чтоб помягче было?» Мама: «Да какой травы? Глупости не говори» Мама замолчала, словно прикидывая в уме варианты, а я спустился вниз и смог в уединении немного поразглядывать её развратный костюм: два больших пластмассовых члена были крепко приделаны к низу. Тот, что побольше, выглядел сантиметров на 20 в длину и 5 в толщину, а маленький, предназначающийся для ануса, был где-то 12 на 3. Я представил, как мама насаживается на эти фаллосы своей пиздой и жопой, насаживается до самого конца, как пластмасса проникает внутрь её растраханного влагалища, вытесняя наружу остатки моей спермы и спермы её насильников, как она начинает течь у неё по ногам... Представил, как она начинает вытекать из неё в тот момент, когда мама одна поедет в переполненном автобусе. Одна с двумя пластмассовыми членами в своей пизде и жопе, с вытекающей наружу спермой в окружении незнакомых людей, мммм... А если кто-то увидит, заметит? А что если он или они проследят за мамой? Подкараулят, оттащат в лес, в кусты или уже дома, в подъезде. Да! Они схватят маму, начнут лапать, разденут и увидят... ЭТО! Увидят её разврат, решат, что она извращенка и сама хочет секса! Тогда они оттрахают маму очень жёстко, выебут, грубо изнасилуют! Да! Эту шлюху снова изнасилуют! Уже другие люди! Второй раз за день! Эта мысль стала меня возбуждать! Я вдруг понял, что хочу продолжения, хочу продолжения маминого разврата, хочу продолжения траха её пизды! Я хочу засунуть в неё эти дилдаки, хочу, чтоб ей было больно, хочу, чтоб эту шлюху ещё раз оттрахали! Наверное, это плохие мысли, так думать про собственную мать, но искушение подтолкнуть её к новым извращениям стало меня одолевать. Почему-то я уже не боялся, что мужчины вернутся, поверил, что они ушли насовсем. Осталась только мама и я, и лишь в моих силах помочь склонить её к очередному разврату или найти способ избежать его. Мне хотелось продолжения «банкета», лишь сегодня я так близок, лишь сегодня это в моих силах. Я словно чувствовал некую незримую нить, ощущал имеющееся только сегодня откровение с маминой вагиной. Сегодня эта тема неожиданно открылась для меня, открылась широко, и я не хотел, чтобы она закрывалась так скоро. Знаете, это будто приятный сон, в котором ты вдруг осознал, что это всё не по-настоящему, что ты спишь, а значит можно делать что угодно! Можно летать, можно грабить, можно домогаться женщин, засовывая им свои руки в трусы. Это окрыляющее чувство вседозволенности и безнаказанности, хочется всем этим насладиться, пока не проснулся. Вот и я хотел продолжить мамину сексуальную тему, продлить извращения над её вагиной, пока есть хоть какая-то возможность на это, пока я не проснулся... Я понял, мне нужно начать аккуратно убеждать маму засунуть себе во влагалище эти члены! Я хочу этого! Хочу, чтобы план мужчин сработал! Желаю снова стать неким соучастником её изнасилования, как ранее в подвале, когда держал ноги матери в раскоряку, пока они мучили её влагалище! Мама: «Что ты там смотришь?», - вдруг окликнула меня неожиданно спустившаяся мама. Я: «Ничего!», - подскочив, на автомате выпалил я. От неожиданности я испугался, пульс резко скакнул вверх, а щёки покраснели. Лишь через несколько мгновений я понял, что беспокоиться, собственно, мне не о чем, я же лишь мысленно фантазировал, а не говорил вслух, член у меня не встал, я не делал ничего дурного. Всё же рассматривание фаллосов, предназначающихся для маминой пизды, не самое хорошее поведение, и я решил немного схитрить. Я: «Я думал, может их срезать чем-нибудь, чтоб они не торчали?» Я: «Отлично», - подумал я, - «сделаю вид, что обеспокоен за маму и пытаюсь избавить её от новой порции мучений» Мама: «И?» Я: «Да ничего в голову не приход... хотя, подожди! Ножницы в сарае! Давай ими попробуем?» Мама: «Да брось, ты видел, как ножницы покривели после разрезания верёвки? Куда им эти штуки перерезать?» Я: «Ну, мало ли...» Мама: «Ну, попробуй. Где они?» Я: «Эээ, кажется в сарае оставил» Мама: «Ну сходи возьми, заодно, может, по пути какие тряпки увидишь. И за домом глянь, мало ли. А я пока в чулане тут поищу» Я: «Хорошо, я быстро» Я выбежал на улицу, прикрывая рукой свой член и мошонку. Я: «Блин, какой же я дебил», - подумал я. «Хочу маму подтолкнуть к насаживанию пиздой на дилдо, а сам предлагаю вариант избежать этого. Ну, ладно, это я от неожиданности сказанул, больше не повторится. Да и ножницы вряд ли тут помогут. Хм, а вдруг я сейчас вещи какие-нибудь найду для мамы? Вдруг тряпка какая где-то висит сушится или на полу лежит? Тогда моим планам не сбыться, мама в неё замотается и всё. Твою мать, вот бы её не было там!» Я дошёл до сарая, никаких тряпок вокруг не было видно и в помине. Распахнув дверь, шагнул внутрь. Необычное чувство вновь оказаться рядом с местом, где недавно насиловали мою мать, где я сам в неё кончал, а она кончала от меня. Люк оставался открытым, и запах немного выветрился. Я глянул сверху внутрь на всё ещё блестевшие на полу выделения маминой вагины и моих яиц. Немного захватило дух от воспоминаний. Они волновали, возбуждали и восхищали. Мне хотелось спуститься туда, хотелось занять своё прошлое место и чуточку повспоминать, словно возвращаясь на место преступления. Не знаю почему, но мне хотелось громко крикнуть туда вниз, что моя мать шлюха, кончающая пизда и блядина. Я бы сделал это, но страх попасться не давал мне так опрометчиво поступить: мало ли, мама решила пойти за мной и уже подходит к сараю, как она отреагирует на подобные слова сына? Нет, нельзя рисковать, лучше я предамся своим мечтам, воспоминаниям и фантазиям уже дома, лёжа в собственной тёплой постели. Осмотревшись, я без труда нашёл брошенные на деревянном ящике ножницы. Хорошо, что в сарае не было никаких тряпок, ничего похожего, лишь старые доски и какой-то бесполезный ржавый хлам. Значит, можно с чистой совестью сказать, что я искал, но ничего не нашел. Взяв ножницы, я сразу понял, что они ни за что не перережут пластиковые фаллосы на мамином костюме: только не такими туповатыми лезвиями и не такой прочный материал. Я вновь представил, как мы неизбежно движемся к тому, чтобы эти резиновые хуи вонзились в письку моей матери, и от этого мне становилось очень волнительно и приятно на душе. Как же подтолкнуть маму, чтобы она согласилась надеть свой костюм? С чего начать? Нужно действовать аккуратно, тактично, чтобы ни в коем разе не выдать моё развратное желание, и в то же время не стоит медлить – вдруг и правда найдётся какая-нибудь тряпка или мама что-то придумает, и мои откровения с маминой вагиной на сегодня закончатся? Нет, этого нельзя допустить, другого шанса не будет! Нужно действовать здесь и сейчас, нужно её невзначай подтолкнуть. Желательно так, чтобы подвести к мысли «другого выхода нет». Так как же? Может сказать «что ж, мама, другого выбора, похоже нет!»? Нет, слишком явно, я словно подталкиваю её. А если ничего не говорить? Ведь после того, как я безуспешно попилю по фаллосу, маме же не останется ничего другого, кроме как согласиться на навязанное предложение своих насильников? Нет, не лучший вариант. Я даю ей время думать, а она хоть и бывает время от времени бесящей дурой, всё же не идиотка и запросто может придумать какой-нибудь выход из ситуации. Нужно её склонить к развратному выбору, но так, чтобы я был не причём. А что если сказать, что «у нас времени нет? Ну, типа, мало ли, эти мужики вернутся, надо спешить и всё такое». Да, этот вариант хорош, он вообще не говорит про костюм, а лишь завуалированно подводит к необходимости поспешить, и поскольку сейчас видится лишь один вариант спасения, то случится то, чего я желаю! Вот только начать лучше с «уже скоро вечереть начнёт». Точно, это ещё мягче подводит к мысли о необходимости спешить. Решив возвращаться, я сделал пару шагов к выходу из сарая и остолбенел: в углу средь старых досок и ржавых гвоздей, неприметно лежало зубчатое лезвие от ножовки. Оно было ржавое, пыльное и практически полностью сливалось с окружающим антуражем. Я подошёл и попробовал взять его, но оно было крепко придавлено лежащими брёвнами. Тогда я приподнял их и вытащил лезвие наружу. Им и вправду оказался кусок от пилы-ножовки, только без ручек, да и лезвие было поломанное с одного конца. Несмотря на пыльный и ржавый вид, гнулось оно неохотно, а это значит металл был всё ещё довольно крепок. Я: «Дерьмо, дерьмо, дерьмо! Что же делать?», запаниковал я, - «если ножницы не могли срезать пластиковые фаллосы, то кусок этой ножовки явно с ними справится! Пофиг, что тут нет ручек, а лезвие отломано посередине – если обвязать одну острую часть мамиными джинсами, то получится вполне сносная пила, которой можно, пусть потихоньку и с неудобствами, но всё же отрезать пластмассовые члены в костюме. И тогда прощай продолжение разврата, прощай удивительный сон, где я имею над мамой власть. Она, наверняка, похвалит меня за находку, спокойно выдохнет, мы отпилим фаллосы, она без проблем наденет свой костюм, доедет до дома, привезёт мне шмотки, и мы больше никогда не будем вспоминать случившееся. Вот говно! Говно! Говно! Говно! А что если... нет... Нет, я же не могу так поступить с мамой... или... могу? А что, если я положу лезвие обратно, будто ничего не находил? Или вообще выкину, а то мало ли, мама тоже придёт поискать в сарай?» От такой мысли тут же выступил пот, мой пульс мгновенно скакнул под 150, в ушах застучало, а дыхание перехватило. Ноги стали подкашиваться, мне даже пришлось сесть прямо на грязные пыльные доски. Я начал глубоко дышать носом и ртом, стараясь справиться с внезапно нахлынувшими чувствами. Я ведь вроде ещё ничего не обдумал, однако я одну вещь я понял предельно чётко: столь сильная физиологическая реакция с моей стороны однозначно говорила мне, что, пусть и подсознательно, но я, похоже, свой выбор уже сделал...