На краю вселенной. часть 20

Виктор попал под прицельный огонь сразу трех автоматчиков. Прямо в машине, съехавшей с дороги в кювет. На полпути к своей загородной вилле.

Фура, сбившая его с водителем Федором машину, полетела дальше. А эти трое с автоматами, стали поливать Виктора миллионный лимузин очередями из автоматов. И вскоре все было кончено.

Он. Виктор, уже израненный, открыв еще в последних конвульсиях своего издырявленного пулями тела дверь, вывалился из машины. Упав на землю. Глядя на своего убийцу, и над ним возник его подручный качек телохранитель и охранник Николай. Он, стоя над ним в черных солнцезащитных очках, забирал из его окровавленных рук его ценные на миллиарды долларов документы и, доставая, из-за пазухи и брюк свой амеровский любимый кольт.

- В этом деле нет друзей - он услышал от Николая свои же недавно сказанные ему слова. И тот, прицелившись, произвел еще несколько выстрелов в него и в его водителя Федора. И все было кончено.

И все это случилось в полукилометре от их загородной огромной двухэтажной виллы на Майами, и они с водителем Федором были уже мертвы еще до того, как успели, хоть что-то понять.

Виктор напоследок смог еще увидеть, только те черные как беспросветная мгла глаза Цербера. Все еще там стоя на перекресте той Овсянской дороги. Когда на поворот выехала на скорости легковая спешащая в наступившей ночи машина, свернувшая с главной дороги между Дивногорском и Красноярском.

В тот момент, когда пули от автоматных очередей вонзались в его тело, руки, и ноги богача миллиардера Виктора, он вдруг увидел себя там на той Овсянской дороге. Вновь, как тогда, лет десять назад. И снова вся его жизнь перемоталась в обратную сторону. Он увидел всех, кого замочил при строительстве своего многомиллиардного бизнеса. И он увидел те глаза. Глаза Цербера. Стоя на том деревенском перекрестке дорог.

Эти глаза, черные, как ночь ее глаза, просто пронзали его насквозь, как расстрельный приговор за преступления, и как те пули от автоматов.

И она голая совершенно, прыгала на нем, на его торчащем мужском детородном возбужденном члене. Раскинув в стороны ноги и распустив черные вьющиеся свои длинные женские волосы. Развесив их по голым плечам и спине. Сверкая золотыми бриллиантовыми в ушах сережками и перстнями на тонких женских на его груди растопыренных и вонзенных в живую мужскую плоть ногтями пальцах. Громко и страстно стонала в темноте той ночи.

- Лаура! Лаура! - он шептал ей страстно, снова ее, целуя, как тогда в том Нью-Йоркском отеле на двенадцатом этаже, и как там на том, одновременно перекрестке ночью. Там, возле той деревенской часовни, и того старого заброшенного кладбища - Лаура! Любовь моя! - умирая, он произнес вслух, несколько раз это ее имя. Не имя своей жены и дочери, а имя Цербера.

Она тогда захотела его, именно его, именно той темной ночью

И, он продал ей свою в далеком будущем человеческую душу.

Она ласкала его так нежно, как не может ласкать ни одна земная женщина. Говоря ему постоянно сквозь дикий звериный демона стон, как одиноко там всем им в Аду, сверкая огнем и всполохами красного мерцающего пламени в тех черных своих, как сама темнота демонических глазах. И это свечение было вокруг такое же, как в ее тех глазах, глазах Цербера и демона ночи.

Свечение, окутавшее его всего, переливающееся волнами и всеми цветами радуги среди звезд.

И ему казалось, что он висит там, среди тех горящих ярким огнем звезд. И в этом красном мерцающем пламени.

И свет фар, вырвавшийся из-за поворота дороги той легковой машины, проскочившей железнодорожный переезд возле заброшенного деревенского старого кладбища и Астафьевской церквушки.

Свет фар. Свет, проходящий сквозь него. Свет поглотивший ее и его. И этот как от тех автоматных пуль удар. И все, конец. Конец всему. И самому Виктору, погибающему под колесами ночной, той на скорости, пролетевшей по дороге машины, пролетевшей ночной перекресток. И эти последние три выстрела из амеровского кольта в руках предавшего его телохранителя Николая. У той прозвонившей в ночи в колокола по его убиенной душе Виктора, три раза церквушке. Те три последних выстрела. На перекрестке трех дорог.

И только, где-то, среди горящих ярким светом проносящихся мимо на световой скорости звезд, слышится лишь, одно - Цербер Лаура! Я твой навеки!

***

Он появился как-то внезапно, вырвавшись из пылевого черного поля. Поля, не отмеченного ни на каких звездных картах. Места еще не известного пока никому. Светящийся и бликующий, теперь среди звезд пошарпанным и посеченным космической мелкой пылью в горящем среди горящего всполохами красного мерцающего огня в этом искривленном пространстве и времени места. Места среди ярких горящих живым светом звезд, провожающих впереди себя покалеченный частицами мелкой пыли и блуждающими астероидами корабль. Звездную круизную туристическую пустую без всего экипажа, и самих туристов яхту "Зенобию". На борту, которой был всего один человек. Всего один. Летящий в криогенной морозильной анабиозной камере саркофага. В глубокой заморозке.

Вик единственный, кто выжил в этом межзвездном корабле, несущем его из иного захлопнувшегося за его спиной и избитым корпусом космическими мелкими частицами "Зенобии" мира. Мира, среди звезд, мира, иного пространственного измерения. Которое отпустило только его одного.

"Зенобия" вырвалась сама, запустив двигатели, каким-то непонятным образом, когда Вик уже находился в криогенной заморозке и том саркофаге. Она вырвалась из того мира, мира пленившего ее, Вика экипаж корабля и его товарищей. Из непроглядного черного, как ночь и глаза Цербера пылевого тумана, укутавшего все в нем. Все планеты и яркое желтое солнце. Все поглощенные в том тумане иные живые миры.

Вик единственный, кто спасся в этом полете и лежал теперь в криогенной камере. Единственный в этой круизной звездной яхте. И был пойман на границе газопылевого внешнего рукава галактики. Просто чудом спасенный бригадой мусорщиков собирателей астероидов и звездной пыли. Возле их на краю того рукава звездной большой космической базы. Чуть было, не проскочив ее на огромной световой скорости. Просто автоматика "Зенобии" , опять же, каким-то необъяснимым образом, сбросила свою световую скорость. И начала экстренное аварийное торможение. И уже на подлете к базе, включив сигнал о помощи на всю округу, переполошила всю космическую земную базу мусорщиков дальнего космоса.

"Зенобия" была поймана в силовое гравитационное магнитное обширное и очень мощное поле базы и остановилась. Зависнув на одном месте среди звезд, когда подстыковался с базы прибывший спасательный с группой исследователей и экипажем транспортный модуль.

Они нашли там одного только Вика. И больше никого. Ни одной живой души.

Они нашли Вика, спящего и живого. Доставив его на базу мусорщиков и собирателей астероидов, приведя его в сознание и доставив ближайшим рейсом с очередной сменой рабочих и техников, отработавших свой положенный срок по контракту назад на Землю.

Вик до конца, так всего и не понял, что с ним случилось. Когда, пришел в себя, а многое, просто, забыл еще в криогене и самом полете, очнувшись от долгого многолетнего сна.

Вик не узнавал никого, кого знал. Даже своего родного отца и родную мать.

Он, ничего толком, так и не смог объяснить, что было с ним и с этой яхтой "Зенобией". И куда девались все члены ее экипажа и его товарищи по круизу. Кто бы его ни спрашивал, он всегда твердил Цербер. Это все Цербер. Даже на следственной судебной комиссии расследовавшей это крайне сложное дело, Вик только произносил это имя, в состоянии полной невменяемости и сумасшествия.

Вик был отправлен вопреки возражениям его родителей в психическую лечебницу для принудительного лечения и реабилитации на Европу, спутник Юпитера на несколько космических лет. Чтобы, хоть, как-то привести его в состояние вменяемости. И продолжить это расследование. Расследование по делу исчезновения яхты "Зенобия". И ее внезапного появления, на самом краю Галактики. Расследование по делу исчезновения всех, кто там был, и не выжил, кроме одного лишь его Вика.

Конец