Первая любовь самая прекрасная

Подкатегория: без секса

В прошлом месяце я увидел его в одном из музыкальных конкурсов, что сейчас идут по ТВ. Он - это какая-то незаживающая рана. Я никак не могу забыть его, хоть мозг меняй. Я закрыл все двери своей памяти о нём. Я запрещаю себе вспоминать его. Это какая-то боль на всю жизнь. Я уже даже не хочу секса с ним. Да, впрочем, наверное, и не хотел никогда. Да и это невозможно было.

Мы познакомились в армии. Его звали просто - Максим. Он был из Мурманска, а я из Магадана. Почти земляки. Мы были в одной роте. Он был мелкий, а я высокий. Хотя нет. Он был волшебный. Я не знаю, с кем его сравнить. Наверное, с Джастином Бибером... Он правда был очень красив. В 18 лет все красивы. Так как у меня всегда хорошо был развит нюх на красавчиков, то я на него сразу обратил внимание. Вообще-то я не думал, что в него можно влюбиться. Все хотели стать его друзьями, а мне просто хотелось секса. А потом мы попали в больницу. У меня что-то вырезали, а у него, видимо, была аллергия на саму армию, и поэтому вся его красота превратилась в страшную экзему. Нет, обаяния своего он не потерял, но армейский дух был явно не для его натуры.

Была осень. Мы находились в разных отделениях. Встречались в больничном парке на скамейке. Украинская осень - это волшебство. А когда рядом ещё и такой волшебник, как Макс, тогда это уже не волшебство, а фантастика... Мы как-то незаметно подружились. Я после операции лежал на его коленях на скамейке, а он что-то там лепетал. Мы болтали обо всём на свете. Это была первая невинная любовь. Я дотрагивался до него и улетал в космос.

О том, что я гей, в роте знало всего два человека (ну, понятно, те, с кем я спал). Какой-то гомофобии не было. Да и слова такого не было ещё. Может быть, у других и возникали подозрения в том, что я пидор, но это как-то ни у кого не вызывало агрессии. Это не нынешние времена. В 90-е годы в армии было проще с геями. Во-первых, народ там был более интеллектуальный, чем сейчас. Во-вторых, все хотели секса. В-третьих, всегда будут люди, которые ненавидят геев. Ну, я тогда себя не считал ещё геем. Думал, перебешусь, а потом женюсь и всё. А-ха-ха! К тому времени у меня на счету в сексе была одна девушка и уже парней 15...

Нет, нет, нет, я геем не был и пидором тоже. Но в 90-е тема геев в России ещё не так широко поднималась и не было столько гопоты и быдла. Может быть, и было, но как-то я стороной всех злодеев обходил. Я же всегда говорил, что, в принципе, если ты не манерный гей или там в категории мачо или медведь, или мускулистый, или обычный, то всё равно какая-то часть натуралов чувствует, что ты чужой. Как? Я не знаю. Это на каком-то ментальном уровне происходит...

Я работал на заводе в бригаде очень брутальных и суровых и молодых, и взрослых мужчин, и никто не мог подумать, смотря на меня в работе и жизни, что я сплю с мужиками. Но один такой нашёлся

Все крутили пальцем у виска и говорили ему: "Вася, ты дурак. Какой Вовик педик? Там бл...дством за версту несёт. Вокруг него с утра до окончания смены девок, как пчелиный рой". Ну да, геи умеют девушкам глазки строить и вводить их в заблуждение. Только вводить им надо в другое место. Так и в армии. Вся рота относилась ко мне хорошо, и только два грузина считали, что я педик. Вернее один. Он постоянно ко мне приставал: "Давай я тебя трахну. Ну отсоси мне". Я говорю: "Ты чего? Я такой же, как и ты - мужик. Я тебе в морду дам". Он что-то на своём грузинском эмоционально в ответ орал и с акцентом кричал: "Я мамой клянусь, ты - педик". Вот, блин, как он про это знал, а все остальные 100 человек не догадывались?

Итак, мы с Максом в больнице... Вот что такое любовь. Когда его видишь, то ком в горле появляется. Когда его видишь, то задыхаешься от счастья. Когда он тебе жмёт руку или, прощаясь, обнимает, ты улетаешь на небеса. Когда он говорит и кладёт тебе руку на грудь, ты вздрагиваешь, и слёзы сами текут из глаз. Когда ты его пожираешь глазами, а его запах сводит тебя с ума, когда пять минут без него вечность, а ночь без него пытка... Как можно влюбиться в парнишку, когда тебе и ему 18 и постоянно вокруг вас девушки порхают? А ты смотришь только на него и тонешь в его глазах...

Странно, но в больнице мы с ним пролежали три месяца. Это было такое счастье! А потом его комиссовали, и он уехал в свой северный колхоз. Нет, я не кидался на стенку и не рыдал, сопли не пускал и в депрессии не был. Я же мужчина. Но было плохо. Мир рухнул, когда он меня обнял и сказал: "Вова, сука, я не могу без тебя. Приезжай ко мне после армии".

Тогда я стал писать ему письма. Каждый день. Почти всё свободное время я ему писал письма. Интернета ещё не было. Из этих писем можно было составить роман. Если бы они сохранились и я был бы кем-то вроде Пушкина, потомки бы офигели, читая мои письма к мужчине, которого я любил. Там "Война и мир" Толстого нервно курят в сторонке. И когда я приехал к нему первый раз, то узнал, что он хранил эти письма...

После дембеля я рванул к нему. Рванул - некрасивое слово. Полетел на крыльях любви - банально. Реальность: три дня в грязном поезде с какими-то пьяными мужиками. Приехал в его город. Март. На улице минус 34, а я в ботинках и лёгкой куртке с горячим сердцем. Я увидел его. Вот тот момент счастья. Если тот, кого называют Богом, спросил бы меня: "Хочешь остаться навсегда в таком состоянии? Я тебя заберу". Я бы ответил: "Да, да, да!" Мне просто нужно было его обнять, поцеловать в ухо и умереть от любви. Макс был моей болезнью, моей любовью. Это был призрак, который всегда был со мной. Я не мог ждать его с работы. Я шёл навстречу. Видимо, его мама что-то почувствовала и сказала: "Милые, вам либо надо расстаться, либо добром это не кончится". Хотя его мама была очарована мной, я понимал, что вот если бы я был девушкой, цены бы мне не было

Я уехал через месяц...

Мы гуляли, смотрели кино. Да, я гулял с его собакой в дикий минус на улице. Он увидел это и сказал: "Вот так выглядит счастье. Вовка, у тебя такое лицо, как будто ты солнце. Ты весь светишься, и всё вокруг по-другому, когда ты рядом". Блин, я никогда не спрашивал, любил ли он меня. Письма мои были откровенными, но без сексуального подтекста. Мне просто нужно было, чтобы он был рядом. Я дрожал весь, как маленький щенок, когда видел его глаза, когда мы, лёжа на диване, смотрели кино по телевизору. Я просто в нём растворялся. Это было что-то необычное.

Вы не поверите, но я ни разу его не видел голым! Не, в армии видел, но почему-то совсем этого не помню. Правда, не помню. Тут важен был для меня не его член или что-то там ещё. Я не думаю, что в плане секса или члена он бы меня удивил. Нет. Это и было то, что называют любовью. Я всегда был против всех этих романтических соплей и гуляний под луной, а тут вдруг превратился в счастливую амёбу.

Потом мы поехали поступать в институт и не поступили. Я уехал работать на завод, а Макс - в свой северный колхоз работать на местном ТВ. Он один раз приезжал ко мне на завод. Я воровал детали, чтобы его встретить и купить ему обратный билет на самолёт. Как же, любимый "царь" не может в свою глухомань ехать поездом! От того времени сохранились фото. У меня везде улыбающаяся рожа... А да, я же купил фотоаппарат и фоткал его постоянно. Потом он уехал. Я распечатал его фото. Инета не было. Компа тоже ещё не было. Знаете, сколько его фото в моей коллекции? Пусть будет 800. Там по этим фото можно с интервалом в 10-15 минут и с перерывом на сон увидеть его жизнь у меня в гостях.

Я ездил каждый год к нему в отпуск. Люди на юга, а я в снега. И я по-прежнему писал ему письма. А дальше провал лет на 10... Да, мы потерялись. Так бывает.

А потом появился интернет и сайт "Одноклассники". Я три года его искал. Три года! А он сменил фамилию! От произношения его фамилии я просто светился счастьем. Но уже нет, нет того человека. Есть другой: такой же Максим, но с другой фамилией. А с другой фамилией - это другой человек.

Тогда вся страна с ума сходила по сайту "Одноклассники", и я, будучи в отпуске у друга, решил узнать, что это такое. Я не помню, как я его нашёл. Может быть, я всех Максимов в "Одноклассниках" просмотрел. Всех телевизионщиков от Сыктывкара до Калининграда. Я не помню, как это произошло, но я его нашёл. Написал: "Встречай меня. Я вылетаю Хабаровск-Москва 15 апреля". Он жил уже в Москве.

Я вышел из самолёта. Весь полёт я думал только о нём. И вот я его увидел. Мы спокойно обнялись. Сели в электричку до Москвы. Просто ехали и болтали ни о чём. Потом зашли в его квартиру, которую он снимал. Закрыли дверь. И тут я как заору: "Максииим, ааа! Макс, ты гад! Как ты мог меня бросить на 10 лет? За что?!" "Я тебя, Вовка, искал, но ты был в своей тундре. Фиг найдёшь тебя". "Макс, так не бывает. Нахер ты в моей жизни появился, скажи? Зачем? Я не хочу. Наливай водки, мне надо забыться". И всё...

Я с ним встречался раз в год. Мы гуляли, болтали, вспоминали. Он был рад меня видеть всегда.

У меня есть его телефон. Я могу позвонить ему в любой момент, но не хочу это делать. Вот он есть, вот он рядом, но он чужой уже. Я могу выпустить на волю ту свою запертую на миллион замков любовь, а он нет. Там другой человек, там другая фамилия, там пополнение в семье, там красивая жена. Там, в этом его счастье, мне нет места. А прошлое не вернуть... Я как-то проявил слабость, достал все его фото, сидел на диване и рыдал. Рыдал и смотрел, рыдал и смотрел. Потом написал ему в ВК: "Ты мне не друг и никогда им не был. Я ненавижу тебя". Он промолчал.

Я создал ему много проблем в наших отношениях, и мне стыдно за это. Потом я извинялся за это. Я звонил своей матери и кричал в трубку плачущим голосом: "Я ненавижу этот завод. Я хочу к нему, к Максиму". Мама рыдала и говорила: "Вова, успокойся. Ты пьян".

Я делал всё возможное, чтобы его увидеть. Это было плохо и для меня, и для него. Всё было слишком открытым и слишком явным. Но, может быть, все думали, что мы перебесимся. Один успокоится, а другой женится. У меня есть по отношению к Максу чувство вины. Достоин ли этот стыд и вина той любви, которой я его любил? Я не знаю. Но всё равно я его любил. А вот любил ли он меня? Этого я так никогда и не узнаю. Всё, что связано с ним, заперто теперь на ещё большее количество замков. В моём телефоне есть его песни в плейлисте, но, когда они начинают звучать в наушниках, меня словно бьёт током, и я выключаю телефон. Любое воспоминание о нём причиняет мне боль.

Мы стали совсем чужие. Это нормально. Я могу позвонить ему в любой момент. А зачем?

Когда мне надо было уезжать и было всего два чемодана, я взял его фото и свою одежду, потому что всё остальное - пыль. А его фото - это история моей любви. Не его любви, а моей. Я виноват перед ним и за свою любовь к нему, и за косяки в этой любви, и за то, что встретился ему на пути. Просто жить воспоминаниями глупо.

Был ли я счастлив с ним? Конечно, был. И что ещё надо мне? Его тело? Нет! Душу? Нет! Вернуть то время, когда нам было 18? Нет! Это невозможно! Так умирает любовь. Эти чувства не воскресить, но и выжечь их из жизни нельзя. Хоть начини жизнь с белого листа, хоть с зелёного, хоть с голубого... Это такая любовь, когда параллельные не пересекаются. Никогда. Это Высоцкий пел: "Где мои ... лет?.." Да вот они, там остались, в Львовском больничном парке и мурманской зимней тундре. А если бы был волшебник и сказал бы: "А давай я всё верну? Он будет тебя любить, а ты его". Что я скажу?

Макс стал верующим человеком. И пусть, когда он встретится наверху со своим Богом, может быть, спросит у него: "Какого хрена он появился в моей жизни? Зачем мне через всю жизнь эта ненужная никому любовь?" А у меня к Богу вопросов нет. С моим-то бл...дством мне не перед Богом отвечать надо будет.