Под кущами. 5. записка от дяди к полковничихе

ПОД КУЩАМИ, ИЛИ ПРИЯТНОЕ ВРЕМЯПРОВОЖДЕНИЕ С СЕЛЬКИМИ ГЛУПЫШКАМИ.

Анонимная повесть, опубликованная в британском эротическом журнале «Пёрл» («Жемчужина»). Перевод с английского Ю. Аксютина.

№ 5. Ноябрь 1879 года.

(Продолжение).

5. Записка от дяди к полковничихе.

При нашем позднем появлении к завтраку на следующее утро Энни и её сестры ополчаются на нас и, надувши губки, замечают:

— Не очень-то вас заботит наша компания, если вы валяетесь в постели, а нас на лучшую часть дня предоставляете самим себе!

И ещё сообщают, что Роузе столь плохо себя чувствует, что, находясь всё ещё в дезабилье, завтракает у себя в комнате.

Здесь вмешивается их мама, добавляя:

— Вы меня удивляете, Уолтер, следуя примеру лентяя Френка. А ведь как вы сразу же по прибытии сюда стремились пораньше встать для совершения утренней прогулки. Взгляните на Энни, она и на половину не столь румяна и оживлена по сравнению с тем, как она выглядела после вашей первой прогулки.

Густая краска заливает лицо при этом намёке на нашу первую богатую событиями прогулку, когда у нас случилось приключение с быком. Но я отвлекаю внимание её родителей от наблюдения за ней, отвечая:

— То, что живущие в городе всегда так торопятся насладиться свежим воздухом, — это так. Но и факт, что этот воздух теперь оказывает экстраординарное сомнологическое воздействие на меня, во время вчерашнего ужина мне еда удавалось держать свои глаза открытыми, а сегодня утром я долго не мог пробудиться от сна.

— Я рад, — вмешивается Френк, — что Уолтер теперь знает, что это вовсе не лень, и будет держать мою сторону, когда я опять стану утверждть, что это — естественная сонливость юности, готовая проявиться и от острого бодрящего воздуха, которым мы дышим тут весь день.

Папа делает несколько недоверчивых, иронических замечаний о современной молодежи, а затем, поскольку завтрак закончился, встаёт из-за стола и говорит мне:

— Уолтер, не согласитесь ли вы проехаться верхом дюжину миль, чем весьма обяжете меня. Френк навряд ли будет готов раньше чем через час; да и, откровенно говоря, я не доверил бы ему встречаться с леди, для которой предназначена моя записка; однажды он уже подверг риску мою корреспонденцию по поводу одного бракоразводного дела. Миссис Лезли e — супруга полковника — и молода и весела, и я предпочёл бы взвалить заботу об этом послании не на него, а на вас лично.

Я с готовностью соглашаюсь, тем более, что замечаю, как тень смахивающего на ревность беспокойства невольно пробегает по лицу Энни. Лошадь уже стоит у двери, так что, прыгнув в седло, я скачу прочь с трепещущим ожиданием чего-то пикантного, что ждёт меня по возвращении

Атмосфера настолько бодрящая, а мысли мои настолько поглощены любовью, что, когда я натягиваю поводья, достигнув главных ворот при въезде в полковничьи угодья, я чувствую, что могу выебать любую мымру, будь то ведьма или воротная стойка, лишь бы в юбках. Но вот привратник провожает меня внутрь, и я выпрыгиваю из седла перед дверью красивого старого Елизаветинских времён зала, на мой стук быстро отвечает довольно статный молодой парень с индусскими чертами лица:

— Миссис Лезли дома и просит вас извинить её, поскольку она всё ещё занята своим туалетом и не может спуститься в гостиную, а потому хочет немедленно видеть вас в собственном будуаре.

Столь куртуазное приглашение оживляет все мои любовно романтичные мысли, которыми я только что забавлял себя. Препровождённый в будуар, я нахожу там хозяйку — красивую брюнетку лет 23-х, с необыкновенно очаровательным выражением лица и большими, живыми, тёмными глазами, казалось, проникающими в самую душу. Она протягивает мне руку и приглашает сесть рядом с собой, говоря:

— Так, вы — кузен Уолтер, я предполагаю... Отчего же не приехал Френк? Что ж, передайте ему, что я была бы весьма рада видеть и его, но нахожу, что его кузен не менее очарователен, чем он сам.

Затем, позвоннив, продолжает:

— Вы не примите со мной по чашке шоколада? С дороги. Меня лично он подбодрит для того чтобы всерьёз заняться делами, о коих пишет ваш дядя.

И выдвинув ящик, выкладывает на стол несколько пачек бумаг — судя по всему, судебных документов.

Тут появляется слуга — тот самый индус, что только что привёл меня сюда.

— Вишну, — говорит ему миссис Лезли, — принесите шоколад. Две чашки. И бисквит. И не забудьте также флакон ликёра.

А как только он исчезает, обращается ко мне:

— Не правда ли, этот дикарь хорошо смотрится? Полковник заимел его задолго до женитьбы на мне, и я называю его именем главного индиустского бога, хотя всякий раз, когда смотрю на него, мне на ум приходят Иосиф и жена Потиара, особенно теперь, когда полковник в отсутствии. Вам такая мысль не приходит в голову? Это нестерпимо стыдно. Но что делать брошенной молодой жене, оставленной наедине с собой?

В таком возбуждающем любопытство духе продолжает она болтать и дальше, не давая мне шанса вставить реплику или замечание, просматривая в то же время выложенные перед нею бумаги, причём с таким видом, будто обречена на горькую судьбу заниматься этим делом.

Тут слуга приносит шоколад и тому подобное, после чего отсылается с приказом сказать Аннетте, что её хозяйка будет занята ещё какое-то время и её не надо беспокоить, пока она не позвонит для завершения своего туалета.

Каким очаровательным объектом представляется мне моя прелестная хозяйка, вертящаяся в своём пеньюаре с настолько открытым воротником, что выставляется напоказ верхняя часть белоснежных выпуклостей её соблазнительной груди, а помимо прочего позволяющая мне мельком взглянуть на свои голые ступни в довольно миниатюрных синих атласных шлёпанцах!

Она сама наполняет обе чашки шоколадом, подливает туда немного ликёра и протягивает мне одну из них, пересаживаясь ко мне на мягкую пружинистую кушетку.

— Выпейте-ка сразу до дна, — говорит она. — Это гораздо лучше, чем потягивание маленькими глоточками, да ещё к тому остывший.

Мы залпом выпиваем свои чашечки, и я почти тут же остро ощущаю, как горячий чувственный порыв пронизывает всего меня, и, взглянув на мою прелестную компаньонку, вижу, что и её глаза искрятся, каким-то чудным любовным огнём.

Сущий дьявол овладевает мной, и в какую-то долю секунды я, поставив пустую чашку на стол, хватаю её одной рукой за шею, прижимаю её лицо к своему и запечатлеваю несколько поцелуев на её щёках и губах, в то время как другая моя рука завладевает её такой привлекательной грудью. Она покрывается румянцем и восклицает:

— Фи! Фи, сэр!! Как можно прибегать к таким вольностям, тогда как я не могу помочь себе, не опасаясь уронить чашку?

— Дорогая леди, простите меня за вольности! — восклицаю я, бросаясь перед нею на колени и пряча в её коленях своё лицо, но нервно сплетая руки вокруг её талии, так что чувствую, как она вся вздрагивает от эмоцией. — И не вините себя!... Разве можно взирать на такое очарование и не соблазниться? Да, соблазниться! Ну как тут не сойти с ума, глядя на такие прелести? Вы уж извините мою самонадеянность!... Могу я на это надеяться?

Внезапно она вздрагивает как бы от боли и вскрикивает:

— Ах! Боже! О! О!! О!! У меня в ногах судороги... О! О!

Чашка выпадает из её рук.

— О, отпустите меня, сэр! О, Уолтер, извините, мне надо потереть их!

Тут появляется великолепная возможность воспользоваться удачливым шансом.

— Какая жалость, дорогая леди! Позвольте мне облегчить вам эту ужасную боль, ведь я — медицинский студент, — говорю я, осмеливаясь приподнять ...