Пока не настало поздно

Развод без особых причин

Развелась с Петром Егорычем его верная подруга жизни Анна Ивановна. А какого чёрта она на старости лет с ним развелась, Егорыч так и не понял. Жили они всегда склочно с самого медового месяца. Все 32 года чуть не каждый день ругались, а как Егорыч перебирал малость с градусом, так она его скалкой, али еще чем, ударяла. Но люди были они приличные и ответственные: дочку вырастили, выучили - всё путем.

Дочка уехала работать в столицу и матери всё писала письма, а после СМСски, что одной без мужа жить лучше, свободней, хлопот меньше. А погулять она всегда себе, мол, мужика найдет. Видимо, регулярная агитация дочери на Анну Ивановну подействовала, и она возьми с Егорычем и разведись, вот стерва.

Квартиру свою Егорыч с Ивановной разменяли невыгодно, зато быстро. Разбежались по разным улицам захолустного городка своего, и при встрече в людных местах не здоровались, словно обида была меж ними какая.

Петр Егорыч, понятное дело, растерялся сначала. А потом пожил один-то, в тишине да в покое, и повеселел. Котёнка взял и щенка, чтобы вместе росли и друг с другом ладили. Ходил с ними в парк за домом, глядел, как животина резвиться, и умиленно вздыхал.

Работал Петр Егорович второй год сторожем на базе вторсырья - макулатуру охранял, чтобы в частные дома и на дачи её не растаскали для растопки печей. По жене он не скучал, разве что по стряпне её знатной. Привык он, придя, домой с работы, усаживаться за стол, и под вечное Нюркино ворчание поглощать всё с пылу с жару поданное.

Несмотря на любовь Егорыча к разным кулинарным изыскам Анны Ивановны, мужичок он был поджарый и шустрый. Годы потрепали его маленько: лицо слегка осунулось, жесткий ёжик волос серебрился сплошь сединой, от работы в шумном цеху он стал туговат на ухо, но видел всё отлично. На складе вторсырья была у него чуткая подруга Тучка, которая в отличие от Егорыча, слышала малейший шорох и брехала так, что вскакивал не только бдительный сторож, но и обитатели примыкающих к складу жилых домов в постелях своих ворочались.

Незадолго до развода с женой Петр Егорыч встретил случайно на рынке старого приятеля, Семена Михалыча. Михалыча он признал не сразу. Сенька остался в памяти Егорыча статным, изящным юношей 24-х лет, с гордым профилем и дерзостью комсомольского активиста в глазах. Егорыч долго не мог поверить, что вот эта румяная в морщинках мордаха, что смотрит на него в упор, и есть тот самый красавец-Сенька, уехавший много лет назад на Север, искать лучшей доли.

Зато Михалыч Петьку узнал сразу, не сильно, видать, у Егорыча морда лица изменилась - можно было узнать.

Михалыч давно вернулся с Севера, женился, улучшил жене жилищные условия, сына смастерил и развелся. Он оставил всё нажитое на северные деньги жене с сыном и ушел. Жил он у какой-то женщины, Егорычу незнакомой, и житьем-бытьем своим был не шибко доволен. Егорыч записал его телефон на клочке бумажки, но при переезде в другую квартиру клочок этот посеял где-то.

Поживши, в одиночестве с полгода, Петр Егорович начал жаждать общения и дружбы, но друзья его, были все при делах и при бабах - не больно-то с ними и пообщаешься, только по стаканному делу наведывались. А после третьего стакана Егорычу с ними общаться становилось не о чем, потому как начиналось не общение, а пьяный базар.

Такой уровень общения, при полном отсутствии Анны Ивановны, Петра Егорыча не устраивал, так как он в последнее время значительно вырос духовно, перечитавши все сказки "Тысячи и одной ночи" и поразившую его книжку "Властелин колец". Сказки ему выделила жена, а произведение Дж. Р. Р. Толкинена он купил сам - название Егорычу понравилось. Да и девушка, купившая эту книгу на глазах у Егорыча, так задорно улыбнулась ему, что он был не в силах отказать себе в покупке того же издания.

Кто такие хоббиты, эльфы, орки, Мерлин, Фродо, Гендальф или Арагон толковать своим собутыльникам после третьего стакана Егорыч не мог. Они просто посылали его к хоббитам, наливали четвертый стакан, после чего нетвердой походкой спешили покинуть его квартирку, придерживая косяки и двери, ссылаясь на то, что их давно ждут дома.

Егорыч хотел, но не решался привести в дом женщину, признаться, выбор у него был не велик. Двух старых "сорок", живущих по соседству, он знал давно, они были хронически разведены, то есть время от времени выходили замуж или с кем-то сходились, но ненадолго. По сравнению с ними его бывшая стерва, Анна Ивановна, казалась ему ангелом, чистой и тронутой только им одним (об остальных он не знал), верной труженицей его кухни.

А молодые бабы? Они ведь знаете какие? Им бабло подавай. Потенция Егорыча, о которой он так беспокоился, женщин не волновала ни капли, и он об этом после второго разговора с одной разведенкой стал догадываться. На третью встречу он не пошел. "Чего там ловить, свобода дороже!" - подумал Егорыч и направился в парк.

Теплым осенним вечером Егорыч засиделся в парке до сумерек. Когда в газете начали расплываться буквы, он свернул её. Взял Егорыч кота под мышку, окликнул пса, и зашагал по алее домой.

В городке ихнем, хоть не очень маленьком, бомжи встречались не часто, а тут на скамейке, стоявшей поодаль у забора, калачиком свернулся мужик, зябко кутаясь в тонкий грязный плащ. Егорыч остановился и сокрушенно покачал головой:

- Негоже, братец, ночевать на улице. Осень на дворе, утром будет холодно.

Мужик откинул плащ и Егорыч вздрогнул: перед ним возникла похудевшая, небритая физиономия Семена Михалыча.

Михалыч тоже немало удивлен был, сел на скамейке, стал поправлять свой видавший виды плащ - застеснялся.

- Михалыч?! Ты что улегся тут? Перебрал что ли? - Егорыч опустился рядом на лавку и сунул кота за пазуху, чтобы освободить руки для жестикуляции.

- Я трезвый, Петь. А запах это потому, как река стала холодная. Не помоешься нынче, Петь. - Михалыч убрал стоптанные до дыр ботинки по скамейку, смущаясь. - Петь, я бездомный теперя. Бывшая моя не пущает, а с новой размолвка вышла.

- Твою мать... - сжал кулаки Егорыч. - А чего молчал?

- А кому говорить? Петь, я ж работал, все было путем, спал на работе. Да, Кренделиха... ты знаешь её, мастер цеха, что была при тебе учетчицей, ох.... Не доверяла она мне, что я в раздевалке остаюсь, боялась, что сопру с работы чего-нибудь и настучала.

- Кренделиха! Мать её за ногу! - Егорыч помнил стервозную пухлую девку, любившую учитывать на работе не только выпущенную продукцию и брак, но так же опоздания, нарушения дисциплины, случаи распития и прочие грехи рабочих и ИТРовцев цеха.

- Уволили меня. - Михалыч опустил голову и поковырял грязным ногтем пуговицу на плаще. - Не берут меня нигде на работу, да еще возраст...

- Михалыч, айда со мной! - Егорыч встал, цепляя друга под локоть.

- Как? А Нюрка твоя? Не, я не пойду

- Нету, Нюрки! Была, да вышла вся.

***

До двух ночи Семен Михалыч приводил себя в божеский вид: мылся, брился, стриг ногти, даже пятки пемзой потер. Егорыч побрил ему голову, в целях профилактики педикулеза - Михалыч не возражал. Грязные, хоть и редкие, сосульки волос ему за последний месяц надоели невыносимо, а чисто выбритая голова его очень радовала своей аккуратной округлостью.

***

Утром Егорыч собирался на работу, поглядывая на скромно свернувшегося на кровати у самой стены Михалыча. Егорыча одолевало чувство близкое к ликованию: он сделал доброе дело - раз, и теперь он не совсем один - два, и было еще кое-что, но Егорыч не разрешил себе на эту тему думать. "Потом спрошу", - он осторожно отбросил набежавшую мысль и направился в прихожую.

И спросил! Следующим утром, как с работы пришел тут же спросил за завтраком:

- Михалыч. Ты знаешь кто такие эльфы?

- Знаю, Егорыч. Что я книжек не читал, что ли? - Спокойно пожал плечами Михалыч. - Эльфы существа сказочные, добрые они. А что тебе в них?

Встретив такое понимание Егорыч тут же начал фантазировать по мотивам романа "Властелин колец", от чего у Михалыча сильно расширились глаза, и он даже есть перестал, удивляясь диким фантазиям Егорыча по поводу совокупления с эльфийками.

- Егорыч, что с тобой? Туго тебе без бабы? - Робко спросил, наконец, Михалыч.

- Да ну тебя, Михалыч! - Махнул рукой Егорыч. - Я тебе про эльфов, а ты мне про баб. Эльфийки они знаешь какие?

- В нашем городке эльфийку ебать не получиться, Егорыч. У нас только бабы. - Михалыч не улыбался, говорил серьезно, с беспокойством даже.

- А на баб меня не тянет. - Егорыч подвинул кофе к себе и закурил. - Бабы существа стервозные, Михалыч. Хорошо выебешь, плохо ли, все равно будешь должен.

- Ладныть. Спать иди, с работы устал ты, Егорыч. - Михалыч направился мыть посуду. - Я сегодня пойду, поищу работенку.

- Эх, не понимаешь ты моей романтики, Михалыч. - Егорыч откинулся на спинку стула, сладко затягиваясь сигаретой. - Пойдешь насчет работы, оденься в моё. Ты исхудал порядком, в пору тебе будет. А как будешь проходить мимо рынка, - Егорыч достал деньги, - купи себе новые портки да рубаху. Бери на вырост, не всегда ж ты такой кощей будешь.

Семен Михалыч помыкался с трудоустройством, но так ничего и не нашел за 2 месяца - не изобиловали вакантными местами организации и производства их захолустного городишки. Зато, посетив местный техникум, Михалыч призадумался по поводу надомной работы. Простые для него студенческие чертежи ценились гораздо выше, чем уборка мусора на рынке. Посоветовавшись с Егорычем, он дал объявление в местную газетку, изучил новый ГОСТ, закупил ватман и прочую канцелярию.

После первого выхода газетки было всего две клиентки, студентки института. Но к концу семестра у Михалыча был завал работы, он прилично заработал деньжат к Новому году, чем Егорыча немало удивил.

После ужина Егорыч любил поговорить о сексе и его отсутствии. Заниматься сексом в реальности ему не сильно хотелось, но мечтать о сексе ему было необходимо. Не вредно, как вы знаете, мечтать...

Михалыч обычно слушал и отвечал, только когда Егорыч что-нибудь спрашивал.

- Михалыч. Чего ты молчишь да киваешь? Книжку бы какую о сексе прочел, ежели из практики не помнишь ничего. - Сказал однажды Егорыч. - Вот ты знаешь, что кроме ебли самой, бывает вначале прелюдия, к возбуждению значится подготовка.

- К чему подготовка? - Не понял Михалыч, будучи уверенным, что прелюдия, взаимная ласка перед поркой, при которой это самое возбуждение должно наступить, а иначе не быть порке.

- Прелюдия Михалыч, это штука серьезныя, - Егорыч многозначительно поднял палец, - вот приду я к примеру с работы, а в дому у тебя чистота, красота, даже унитаз вычищен до блеску, как в дорогом ресторане. А ты к тому же картошечку сваришь, огурчики достанешь из банки, настругаешь на стол сырку, колбаски. Мы с тобой порубаем, и по стопочке тяпнем. Чем не прелюдия?

- Ну, это я сумею и книжка не нужна, - Михалыч умиротворенно сложил руки на фартуке. - А тебя Егорыч такая хозяйственная прелюдия возбуждает? И подрочить хочется после ужина?

- А как же! Возбуждала лет 25-ть назад, нонче всё бесполезно, никакая прелюдия не поможет. - Егорыч, грустно вздохнул и посмотрел на смятые между ног штаны. - У тебя Михалыч, не так будто?

- Как моя меня выперла, я грустил шибко, не возбуждался. А теперь мне во сне мальчонки сняться разные, и приятны мне эти сны, даже лучше сексу с бабой, я кажный вечер жду как следующую серию.

- Ты сбрендил, Михалыч? Кто тебе сниться? Девчонки? - Егорыч прищурился.

- Глухой ты стал, Егорыч. Мальчонки, я сказал, парнишки разные сняться, - Михалыч повернулся всем корпусом и встретил ошарашивающий взгляд Егорыча. - Чего таращишься? Молодые парни они... в них сила удалая...

- Ага. А тебе завидно?

- Дурак, ты Егорыч, старый пень. Об чём с тобой говорить? - Вздохнул сокрушенно Михалыч. - Ты всё сводишь на баб, а потом буксуешь. Потому что бабы нам с тобой Егорыч уже давно не нужны.

- Ходят к тебе мальчонки, ты им чертежи чертишь. А потом они тебе снятся? - Решил снова уточнить Егорыч.

- Бывает, из студентов кто приснится, а бывает, клип, какой посмотрю красивый, или кино... раза два в месяц и спущу на радостях в ванной-то.

- Михалыч, это болезнь у тебя, - Егорыч покачал головой, - гомосексуализм называется.

- Разве это болезнь, Егорыч? - Улыбнулся Михалыч, - это же во сне. Да и взгляды у тебя, скажешь ерунду такую - болезнь.

- А у тебя, выходит, передовые взгляды, пидарас облезлый?! - Заорал, вскакивая Егорыч. - Я пидарасов ненавидел! Ненавижу! И ненавидеть буду!

- А ты их выдел живьем-то? - Осторожно поинтересовался Михалыч.

- Кого?

- Пидарасов, кого же еще, - Михалыч, жалел уже, что выдал невинную, казалось бы, тайну и получил кучу неприятностей, в виде разъяренного Егорыча.

- Вот сидит передо мной пидарас самый настоящий, Сенька! - Егорыч ткнул в Михалыча пальцем, тот отпрянул.

- Ну, раз я пидарас, тады я пошел отсель, - Михалыч поднялся и пошел в комнату, собирать свои нехитрые пожитки.

Егорыч внимательно следил, как Михалыч сворачивает ватман, чтобы положить в тубус, собирает кнопки ластики, карандаши.

- Михалыч. И куда ты пойдешь? На лавке спать будешь? Март месяц, днем сыро, ночью мороз...

- К пидарасам пойду. Может, примут в компанию. - Вздохнул Михалыч.

Егорыч мучительно смотрел, как Михалыч одевается, надеясь, что в последний момент Сенька раздумает и останется. Но Михалыч открыл входную дверь:

- Бывай секс-гигант, ненавистник пидарасов! - Михалыч отсалютовал ладошкой и скрылся за дверью.

Егорыч остолбенел

"Зачем, Михалыча обозвал? - Думал он с досадой, - сбрендил он под старость вот и сниться ему всякая хуйня. А я дурак, налетел на него, какой он пидарас-то, такой же импотент, как и я".

Егорыч спать не мог, встал, оделся и пошел искать Михалыча. На улице кружился мягкий снежок, звездная, безветренная ночь, была, однако, не слишком мартовской - снег хрустел под ногами. Егорыч долго бродил по городу, но так Михалыча и не нашел. Он вернулся к дому, открыл дверь подъезда - Михалыч, подобрав ноги под пальто, лежал под лестницей на батарее.

- Михалыч, прости меня, - Егорыч погладил друга по короткой щетине на щеке.

- А? Что? - Михалыч испугался спросонья, сразу поднялся как Ванька-встанька, ударился головой о внутренний скос лестницы, и сел на батарее.

- Пошли домой, Михалыч. Ну, что ты, в самом деле, уходить вздумал. Да и я виноват...

- Егорыч, я бы пошел к тебе, но ты ж меня опять срамить станешь, - Михалыч наклонил голову на бок.

- Не-е! - Замахал руками Егорыч, - я, не подумавши заорал на тебя, ты уж прости.

Они вернулись. Кот и пёс встретили их у двери, помахивая хвостами, словно хотели сказать: "Ну, слава Богу, а то мы волновались".

В эту ночь они легли как-то ближе друг к другу, чему Михалыч был несказанно удивлён, не понимая непоследовательности действий Егорыча.

- Озяб ты, Михалыч, в подъезде-то. Ох, и напугал же ты меня, - Егорыч впервые обнял друга, вроде как согреть хотел. - Я думал ты потерялся совсем.

- Петь, а ты не боишься меня, пидараса, обнимать-то? - поёжился Михалыч.

- Михалыч, забудь, что я кричал давеча, ты мне как брат. Понял? - Егорыч ещё крепче сжал плечи друга и уткнулся в мягкий редкий пух на голове Михалыча.

к телу

Утром Михалыч резво выбрался из горячих объятий друга, оправляя стояк и внутренне ликуя, помчался в ванную. Одной рукой он включал воду, второй - освобождался от семейных трусов, которые никак не хотели соскакивать, цепляясь за член. Он по-молодецки приплясывал босыми ногами по кафелю, и, скинув, наконец, трусы, прямо таки заскочил в ванну. Сладко обхватил Михалыч пальцами вздыбленный конец и прикрыл глаза, погружаясь в фантазии.

Вода наполняла ванну, и ему становилось ещё приятнее от тепла. Михалыч то ускорял, то замедлял движения рукой, тихонько что-то мяукал от удовольствия, совсем не подозревая о том, что на всё это наглым образом любуется Егорыч в окошко с кухни.

Михалыч и вовсе не узнал бы о наблюдателе, если бы Егорыч, не оступился и не упал с табуретки.

Жуткий грохот за стеной не мог не отвлечь Михалыча от приятного занятия. Он спешно натянул трусы и выбежал в кухню.

Егорыч открывал рот несколько раз, силясь что-то объяснить, но сформулировать не мог. Табуретка настолько красноречиво лежала в аккурат под окошком, что комментарии Егорыча были излишни.

- Ушибси? - Михалыч, помог другу встать, - По што полез? Так бы зашёл, через дверь, коли интересно стало. Я ж не запирал, - негодовал он.

- Да, пусти, ты, - вырвался Егорыч, потирая ушибленную задницу, - Не больно мне! Я тебе удовольствие сорвал, да?

- Да, ладно, - махнул рукой Михалыч, - главное, что сам цел.

Обсуждать происшествие друзья не стали, но разговоры их на сексуальные темы нет-нет да и возвращались к интересам Михалыча.

А когда Егорыч, краснея до корней волос перед продавцом, купил "Энциклопедию сексуальных отклонений" в своём любимом книжном магазине, то Михалычу показалось, что по поводу голубых фантазий с Егорычем не только поговорить, но и посоветоваться можно.

- Сень, а давай перед сном, а? - толкал Егорыч плечом друга, отзавтракав после работы. - Без тебя я забыл, как палка стоячая выглядит. А с тобой за компанию, милое дело, и бабы не нужны.

- А эльфийки? - подкалывал Михалыч, снимая фартук и принимая мужественный, как на параде? вид.

- Давно не снились эльфийки, - признавался Егорыч, посмеиваясь.

После чего друзья направлялись в спальню и, откинувшись в креслах, друг напротив друга дрочили.

Иногда своим невинным сексуальным забавам они придавались и лёжа в постели. С утра, выпуская друг друга из объятий, они посмеивались над своим возбуждением, стягивали трусы и хватались за свои вскочившие колья, позабыв как всегда взять тряпочку или полотешко для подтирки.

Жарким июльским утром Егорыч эту традицию бесцеремонно нарушил, схавтивши в кулак не свой член, а подрагивающий штык Михалыча.

- Смотреть не могу, как ты неправильно дрочишь, - говорил Егорыч, гоняя шкурку на Сенькином елдаке, - Вот видишь как надо? Надо его нежно. Это же твоё мужское достоинство. А ты чё с ним творишь? Так и оторвать не долго.

- Петь, правда твоя-я-я... приятно оченно, - промямлил, вздыхая, Михалыч и не думая сопротивляться.

Он забрал в свою мягкую ладонь член Егорыча и тоже начал осторожно сдвигать кожицу. После почти одновременного оргазма друзья слегка засмущались. И хотя каждому хотелось поблагодарить друга за доставленное удовольствие, оба они молчали и в ванной и за завтраком, разговорились только к вечеру.

Егорыч прочёл в газете заметку о геях и начал:

- Геи - это у них там за границей, ну как в кино, мы ж с тобой смотрели Михалыч. Помнишь кино?

- Помню, как же. А у нас разве геев нету вовсе? - Михалыч задумчиво листал журнал "Вязание", словно намеривался обнаружить там пару целующихся мужиков в ажурных свитерах.

- Да, есть и у нас геи, - Егорыч задумчиво затянулся, - ладные мужики на новых машинах, в хорошо подогнанных костюмах, сверкающие белозубыми улыбками.

- Ой-ли! Что все геи так уж и на машинах? - Михалыч отложил журнал, видимо не решив, что же еще связать к зиме. - Эх, пока на машину, костюм и зубы заработаешь...

- Ещё есть молодые гомики, - решил не уходить от темы Егорыч, - те что, еще на машинах не ездят, а бегут с утра в институт, подтягивая спадающие с бедер джинсы, дабы прикрыть яркие стринги, не скрывающие их упругие задницы. А по вечерам эти юноши тусуются в известных местах...

- Давай сходим! - перебил его Михалыч.

- Куда?

- В места тебе известные, где тусуются молодые гомики, - поднял брови Михалыч.

- Зачем?

- Посмотрим, как они тусуются. Я люблю посмотреть на молодежь. - На морщинистых щеках Михалыча заиграл легкий румянец.

- Кто ж нас туда пустит? - задумался Егорыч.

- Почему не пустят? - пожал плечами Михалыч, - мы можем и обняться, чтобы не сомневался никто, что мы...

- Мы? А мы кто? Мы ж с тобой не ебёмся, значит мы не пидарасы, не геи, и не гомики. - заключил Егорыч.

- Может мы и старые, но мы не хуже их с тобой, - приподнял брови Михалыч.

- Ага. Два старых онаниста...

- Зато у нас ЛЮБОВЬ! - уверенно провозгласил Михалыч

- Ты что меня любишь?

- Угу, - Михалыч молитвенно опустил ресницы, - Никого, Петь, я так за всю жизню не любил.

- Э... Э, Сенька, ты что? Ты не плачешь? - Егорыч опустился на корточки и обнял колени Егорыча, положив голову ему на ладони, - Знаешь, Сень, я тож не могу вспомнить любви совсем, молодость прошла по-дурацки как-то, впопыхах. А ты, ты мне так дорог, с ума ведь тронусь без тебя, родненький мой.

В этот вечер влюблённые Егорыч с Михалычем впервые поцеловались. Поцелуй вышел неловким, не потому что они забыли как целоваться положено, а потому что волновались безмерно, сжимая друг друга в объятьях. Уж слишком запретной была их любовь в их собственном понимании.

В сентябре Михалыча взяли преподавателем черчения в колледж, обвешенный чертежами его работы. Егорыч немного ревновал даже, давал ценные указания, как себя должен Михалыч вести, чтобы никто не догадался, во-первых, о его любви к Егорычу, во-вторых, о его слабостях в принципе.

- Петя, ежели ты так волнуешься, может мне и не ходить вовсе? - Михалыч сел в растерянности на кровать, комкая галстук.

- Сеня, не раскисай. Хотел же работать, так? Иди, я верю тебе, верю. - Егорыч похлопал друга по плечу. - Но будь бдителен! А то эти молодые (он чуть не сказал "гомики"), да и старые крысы преподавательши...

Михалыч рассмеялся:

- Я до баб не охоч вовсе стал, да и на парней токмо посмотреть люблю, да и то всё больше по телевизору, у меня есть, кого любить, - он прижал к груди руку Егорыча, растрогав его до слёз.

***

Как ни странно, но дополнительную информацию по интересующим Михалыча вопросам он получал не от студентов, а от студенток. Ему было дико и непонятно, как девушки могут быть фанатками голубых парней, они таскали журналы с фотографиями, болванки с картинками, некоторые даже сами рисовали тонкие фигурки парней с юными лицами, называя это своё увлечение ненашенским словом - "яой".

Три его любимых студентки, почти круглые отличницы, бывали и у них с Егорычем в гостях, девушки не видели ничего предосудительного в нежной привязанности двух престарелых мужчин, слухов в колледже не распространяли, держались очень вежливо.

Егорыч слегка пожурил Михалыча в шутку:

- Девчонок тут привечаешь?

- Петь, они "за наших" и девочки хорошие, отличницы, - смущённо лепетал Михалыч.

- Смотри у меня! "Девочки хорошие". Ладно. Что там они тебе дали? - Егорыч развернул журнал, - О-о! Слышь, Михалыч, а давай в секс-шоп сходим?

- Зачем? - вытаращил глаза Михалыч. - Ежели тебе охота, я тебя и своим хуем поебу, резиновый не понадобиться.

- Я те поебу. Кто еще кого поебёт, - сделал серьёзную мину Егорыч, - я говорю, давай сходим в секс-шоп, ознакомимся. Что мы всё с тобой картинки-то смотрим?

- Я стесняюсь, - еле выдавил Михалыч. - Мы же два мужика, сразу там подумают...

- Там-то, в секс-шопе, пусть думают, что хотят, нам с ними детей не крестить. Пошли завтра. Знаешь, у рынка с той стороны... - Егорыч начал показывать руками.

- Знаю. Воля твоя, давай сходим, - сдался Михалыч.

***

Михалыч с Егорычем вывалились из секс-шопа, оба красные как раки от стыда, но не без покупок.

- Всё ты, Сенька! - игриво ворчал Егорыч, - у меня была полная импотенция до твоего прихода, я только трепаться мог о сексе, да и то с эльфами. И до чего ты меня довёл?

- До чего? - невинно захлопал глазами Михалыч.

- Будем сегодня заниматься сексом с тобой. Как порядочные геи, в жопу и со смазкой. Ух, уже хочется, - Егорыч наблюдал за реакцией друга. - Не боишься, Сенька?

- Порядочные геи со смазкой сексом занимаются? - решил уточнить зачем-то Михалыч.

- Ну, ты ж читал сам, - развёл руками Егорыч.

- Петь, ты бы не орал так, народ оглядывается на нас, - ещё больше покраснел Михалыч.

"Боится, Сенька, - решил про себя Егорыч, - надо с ним как-то по-ласковее."

***

Несмотря на то, что Егорыч весь кипел от страсти и расцеловал Михалыча всего аж до ниже пояса, вставлять в зад у него что-то плохо получалось, переволновался видно не на шутку.

Он в третий раз смазал уже хлюпающую от смазки дырку Михалыча, капнул на смазки на свой измученный холостыми попытками член и надавил. Член потихоньку входил, Михалыч лежал смирно, но потом почему-то хозяйство у Егорыча опадало.

- Не могу! - Егорыч в бешенстве скину подушку на пол, - жалко мне тебя Сенька, я ж люблю тебя. По что мучаю, сам не знаю, ну его этот трах.

- Ну не надо, раз не хорошо тебе, - успокаивающе погладил друга Михалыч, - а если хочешь, наоборот попробуем.

- Наоборот! - вскочил Егорыч, - ты меня в жопу?!

- Я спросил только, сам знаешь, мне лишь бы совет да любовь, а секс это нам с тобой вовсе не обязательно, - примиряющее зашептал Михалыч, заваливая друга рядом с собой на кровати.

- Сень, а что? Может попробуем? - Егорыч погладил крепкий штык Михалыча, - Ты уж там осторожно, Сенечка, хотя елдачок-то у тебя и не велик, но всё ж таки в жопу же...

- Сперва больно маненько будет, потерпи, потом проходит боль, - пояснил испробовавший три вторжения Михалыч, легонько загоняя пальцем смазку в дырочку.

- Ух! Ё-ё-ё-ё-ё! - Егорыч дернулся от Михалыча, что было сил, когда тот вогнал ему без предупреждения, но Михалыч предвидел, подался пахом вперёд и из норки не вылетел.

- Сладкий мой, Петька, - шептал Михалыч на ушко, мягко двигаясь в тугой горячей дырке Егорыча, - Потерпи чуток... ауа-а-а... потерпи миленькай, ах-ах...

Егорыч терпел, стиснув зубы, роняя в подушку слёзы, и всё было совсем не так быстро, как он надеялся, намного больнее и обиднее. Михалыч сладко сопел сзади, налегая на дупло Егорыча, осыпая его комплиментами, которые показались Егорычу вдруг противными.

- Вынимай! - крикнул Егорыч, почти не отдавая себе отчета, зачем он даёт такую команду, - Вынимай, Сенька, сейчас же!

Михалыч послушно прервал сношение, и растерянно сел на кровати.

- Обиделся? - спросил Егорыч.

- Нет, - грустно отозвался Михалыч, собираясь пойти в ванную.

- Э, Сень, погоди, давай доёбывай уж, я ж понимаю, - Егорыч снова начал моститься задом вверх и на этот раз положил под живот подушку.

- Не передумаешь опять? - вздохнув, спросил Михалыч.

- Нет, не передумаю, жарь!

Михалыч вошёл очень деликатно, как показалось Егорычу, фактически он вставил, так же как и в первый раз, но норка уже была немного разработана, и закрыться полностью еще не успела, поэтому Егорыч особой боли от вторжения не испытал.

Михалыч очень плавно гонял член по смазке, сильно не вынимая из норки, нежно, едва ощутимо придерживал Егорыча за задницу, время от времени почти опускаясь на его спину.

А дальше и вовсе начались какие-то чудеса: Егорычу жутко захотелось подрочить

- Сень, возбужденье мне твоё передаётся, - тихонько засмеялся Егорыч, обхватывая член под головку. - Давай, давай не останавливайся!

- Уфхфхфхфхххххх.... О! У-у-уу... - Михалыч был почти у цели. - Петенька-а-а...

Егорыч пропел что-то невнятное и начал постепенно опускаться на подушку, вздрагивая и прихватывая сфинктером разгоряченный штык Михалыча.

Михалыч, постанывая, качнул еще раза три с размахом, и повалился на Егорыча сверху, подталкивая его слегка в такт своему выстреливающему орудию.

- Спасибо, спасибо тебе, Петенька. Спасибо, любимый, - жарко шептал Михалыч, утыкаясь в шею друга.

- Сень, Сенечка, чудо моё, - Егорыч погладил его по бедру, - Сенька, ужас как приятно с тобой, тебе Сеня, спасибо-то полагается...

Долго они еще валялись в испачканной постели, умилённо вздыхая, и нежно поглаживая друг друга.

***

- Вот так пенсия? - удивился Михалыч, пересчитывая в который раз, оставленные почтальоном на столе деньги, словно не веря в их наличие. - Мне никогда столько не платили. Мне ж не платят за северный стаж, у меня там бумаги что-то не в порядке были...

- Теперь в порядке, - отозвался Егорыч, - хоть и медленно бюрократы поворачиваются, но всё ж таки раскопали бумажки.

- Ты помог? - Михалыч и не сомневался, а кто еще в целом свете мог заботится о его благосостоянии настолько, чтобы отправить в Якутск запрос и каким-то образом уговорить тамошних чиновников поискать информацию о работниках несуществующего ныне предприятия на севере Якутии.

"И ведь нашлось официальное подтверждение! Ох, коммуняки, всё-то у них было записано", - подумал улыбаясь Михалыч.

- Я же понимаю, Сенька, ты ужасть скромный какой, своё требовать никогда не станешь с боем... - начал было Егорыч.

- Дай, поцелую! - налетел на друга Михалыч, - Ну ты молодец! Не пропадёшь с тобой нигде. Ведь надо же, в молодости мы с тобой и не дружили вовсе, встречались только на комсомольских собраниях, а тут как жизня повернула...

- Да-а, - протянул Егорыч, принимая друга в объятья. - А жизнь?! Жизнь у нас с тобой, Сенька, только начинается. Родине мы с тобой все долги отдали. Нам с тобой теперь жить да радоваться!

***

- Отец, приехал бы в гости, Москву посмотрел бы, - говорила Егорычу по телефону дочь. - А то, до седин дожил, ни разу из нашего задрипанного городишки не выезжал.

- Мы бы приехали, - почесал затылок Егорыч, - только вот кот да кобель тут одичают одни, испужаются, что мы их бросили...

- "Мы?" - недоумённо спросила дочь, - Ты женился на старости лет?

- Не женился, как бы тебе объяснить-то, - замялся Егорыч.

- Живёшь гражданским браком? - подсказала дочь.

- О! - Егорычу понравилась интерпретация, - да, гражданским.

- А ты один-то приехать не можешь? Твоя дома посидит с кошкой да собакой, а ты к дочке. Неужели не отпустит? - удивлялась дочь.

- Ни! Даже не думай, дочка, я без своей половины никуда не поеду. Я уже в поезде соскучусь и по рельсам домой вернусь...

- Вот та-ак любовь, - протянула дочь, посмеиваясь, - последняя любовь видно самая сладкая. Ну что ж, счастья вам, отец! Если надумаете приехать, позвони.

- Ага, - Егорыч немного растерялся, подбирая слова, - Будь здорова, дочка!

- Буду!

В трубке пошли гудки. Егорыч посмотрел на часы: "Ёлки-палки, через полчаса Михалыч с колледжа, а я... Стол-то у меня еще вовсе не накрыт."

- Шутка ли сказать, - говорил он коту, следящему за нарезкой грудинки, - день рождения у любимого друга! Всё должно быть по-особому сегодня, чтобы он счастливым себя чувствовал. Сколько исполняется ему? А это, Шустрик, не твоё кошачье дело, так-то!

***

Михалыч совершенно не надеялся на то, что кто-то и даже Егорыч помнит о его дне рождения, поэтому зашёл в магазин и купил любой Егорычем "Перцовки", взял баночку красной икры ради праздника, симпатичных маленьких огурчиков маринованных, выбирая палку хорошей колбасы, он нечаянно толкнул локтём старушку.

- Простите, - их взгляды встретились.

- Семён, ты что ли? - недовольно проворчала Анна Ивановна.

- Я, - Михалыч, еще больше растерялся.

- Не сбежал ещё от дурака моего старого? - ухмыльнулась она.

- Да мы с ним по-мирному, - признался Михалыч, - много ль нам, старикам, надо-то?

- Тебе бежать некуды, вот ты и терпишь его окаянного, а так бы...

- Нюр, а ты, сама-то как? - осторожно поинтересовался Михалыч.

- Хвораю, Сенька. Всё здоровье на этого изверга извела, так и помру, жизни не видимши, - она взяла банку паштета и пошла к кассе.

- Эх, Нюра, Нюра, жизнь-то была у тебя, токмо проглядела ты её, - вздохнул Михалыч себе под нос, - да и я всё спешил по жизни, не приглядывался, не случись со мной беды, навряд разглядел бы счастье.

***

Михалыч шёл домой хоть и с покупками, но в каком-то не праздничном вовсе раздумье. Пёс приветно гавкнул за дверью, он вставил ключ и услышал любимую свою музыку, Егорыч включил её заслышав именинника.

- Вивальди, "Лето", часть третья, "Престо", - растерянно произнёс он, входя в квартиру.

- С Днём Рождения, Сенька! - налетел на него с порога Егорыч.

- Ой, - на глазах у Михалыча навернулись слёзы, - ты не забыл?

- Я готовился, щас отмечать будем! - Егорыч взял у друга пакет и рабочий портфель.

Михалыч решил, что не стоит рассказывать Егорычу о Нюрке и её неостывшей злобе на него, и вовсе не упомянул о встрече с Анной Ивановной.

А в ноябре Егорыч с Михалычем посетили столицу, оставив живность под присмотром доброго человека, бывшего сослуживца Михалыча.

Не то, чтобы дочь Петра Егорыча была в шоке, нет, она посмеивалась и шутила на тему их стариковской привязанности друг другу, и в этом смехе не было скрытого упрёка или злости, а была какая-то странная приглушённая грусть.

Утром, собираясь на работу, она заглянула в спальню отведённую гостям, увидела своего отца, мирно дремавшего в объятьях Михалыча, и задумалась.

"А ведь был какой! С матерью воевал, бывало, а со своим тихий как ягнёнок. Может, и вправду влюбился на старости лет по уши", - размышляла дочь, - "что делается? Скоро мы бабы, будем никому на хер не нужды, даже таким старпёрам, как эти двое."

Она давно стала замечать, что мужчины ускользают от неё как угри, слегка повеселившись, они престают звонить, теряются из виду, а через год не могут вспомнить её имя при встрече.

"Нет, конечно, - думала она, - не все сплошь мужики голубые, но мысль о том, что "без женщин жить нельзя" давно покинула их головы, впрочем, отогнать эту мысль им помогли..."

Она уже одевала сапоги в прихожей, когда из спальни послышались характерные охи, вздохи, звуки поцелуев. "О! Даже так, - усмехнулась она, - матери говорить ничего не стану, в её голове это не уложиться точно". Тридцатилетняя бизнесвумен захлопнула за собой дверь, оставляя влюблённых в полном распоряжении друг друга. <