Принц и кучер. третья серия: бутылочко

Проснулся я среди ночи, горячее кучерово тело хоть и грело, однако чувствовалось, что стало заметно холоднее. Скомканная простыня валялась в дальнем углу, в номере стоял невыветрившийся травяной дух, волосатая лапа тихонько похрапывающего Коляна лежала на моей заднице, на небритом его подбородке поблескивала в лунном свете тонкая струйка слюны. В спящих людях есть что-то трогательно беззащитное, вот и вдруг матюгнувшийся во сне Кучер увиделся мне милым, слегка гориллоподобным мальчуганом, из которого суровая жизнь сделала такого вот быдловатого работягу. Поднятый с пола айфон показал половину третьего. Спать не хотелось.

— А пошли купаться, — не открывая глаз вдруг произнес Кучер. — Я вот, например, и не окунался нынче.

— Ночь же! — опешил я, — и ваще, ты же спал!

— Я чуткий, — улыбаясь, открыл глаза Колян. — Не, ну а чо, красота же! — шлепая голыми пятками, он подошел к балкончику (довольно странной части нашего номера, учитывая первый этаж) и подманил меня следом.

Месяц был непривычным для русского глаза, он казался отражающимся в зеркале. Да уж, попал ты, Макс, в Зазеркалье — ухмыльнулся я про себя, чувствуя, как Кучер словно невзначай кладет мне руку на попу.

— Коль, да ну его, одеваться лень... — заканючил я.

— А мы и не будем! — Кучер уже выходил на балкон, — Кто нас тут разглядит? Темень же, а море — вон, через дорогу! Все порядочные вьетнамцы спят, а все порядочные туристы давно ужрались в зюзю, — хохотнул Колян, протягивая бутыль с остатками рома. Я пригубил.

Кучер вдруг сграбастал меня в свои волосатые ручищи и, тем манером, которым женихи носят невест для памятной фотосессии, быстро пронес через балкон и, перешагнув через оградку, спрыгнул вниз, аккуратно выпустив меня из рук.

Мокрая трава бодрила. Сверкая голой жопой, Колян побежал через пустынную дорогу. Я, осторожно ступая по траве, потопал за ним.

Пляж действительно был в двух шагах, правда, это была дикая, неухоженная его часть. По берегу были разбросаны коряги, пятки больно кололи острые камни.

— Парное, бляха, молоко! — Колян, как пятнадцатилетний пацан, дорвавшийся-таки до моря, шумно забежал в воду. — Давай скорей, Максик, тут ахуенно!

Чтобы можно было плавать, следовало изрядно пройти, достигнув достаточной глубины; проделав изрядный путь, я плюхнулся в воду (море и правда было теплее воздуха) и поплыл от берега. В моей голове вдруг заиграла рождавшаяся тут же, в эту секунду, прекрасная, неповторимая мелодия, которую, казалось, играл и ярко-желтый месяц, и плеск воды, и едва заметный, теплый ветерок. Вдруг я почувствовал, что подо мной кто-то плывет. Сердце екнуло, однако, уже через мгновение поднырнувший под меня Колян с фырканьем всплыл на поверхность, подхватив меня; я, шутливо ругнувшись, оттолкнул его, мы забарахтались в теплой воде, пиная друг дружку

Потом то же самое проделал хохочущий Кучер, не забывая по возможности полапать интересующую его часть моего тела. Я подумал о том, что в свои двадцать девять я вновь ощущаю себя мальчуганом.

Накупавшись, мы двинули к берегу. До кромки оставалось еще метров сорок, как вдруг ступня моя почувствовала резкий укол.

— Бля, Кучер, тут же ежи небось! — заорал я, хватая уколотую ногу. — Пиздец, теперь всё распухнет, слушайся тебя, мудачину!... — Я едва не заплакал. Стало страшно. Эти колючие ядовитые суки, о которых я совсем позабыл, на диком пляже могли быть повсюду, а разглядеть их в ночи не было никакой возможности.

Колян заспешил ко мне.

— Где больно? — заботливо спросил он.

— Блядь, я не пойду никуда, еще снова наткнусь! — истерил я. — И ты щас напорешься, придурошный!

Колян вздохнул, взял меня на руки, прижал к себе и, умудряясь на ходу полапывать мой задок, понес к берегу. Я умолк и инстинктивно прильнул к его мокрому телу.

Трое ошалелых туристов, переговариваясь по-немецки, смотрели с обочины дороги, как один голый мужчина, постарше и покрепче, бережно вынес другого голого мужчину, помоложе, из моря, и, шепча какие-то успокоительные слова, пересек проезжую часть, газон и занес своего спутника на сияющий в свете луны белыми балясинами балкончик.

— Глупыш, может на стекло просто наступил или там мало ли на колючку какую, — не без тревоги в голосе шептал Кучер, обрабатывая мне ранку йодом из своей предусмотрительно положенной в его старую спортивную сумку аптечки, — вроде не распухло ничего, просто царапина. Может, еще курнем, у тебя там осталось?

Мы закурили, лениво валяясь на измятой кровати, доброе расположение духа вернулось, мы подъебывали друг дружку, бесстыже соприкасаясь всеми частями тела.

Я завалился на Кучера сверху, погрузив нос и губы в заросли на его широкой груди. Под ухом уверенно бухало кучеровское сердце. Одной рукой Колян держал бутылку рома, на донышке которой еще, видимо, кое-что оставалось; это кое-что он смаковал, гоняя во рту; второй же рукой он по-хозяйски лапал мою задницу, уделяя особо внимание дырке, которую он нежно, но настойчиво теребил всеми пальцами по очереди. Я подумал, что, не будь у него столь длинных, обезьяних рук, — фиг бы он дотуда дотянулся.

— Мне бы хоть предложил, животное, — сказал я, попутно выплевывая кучеровских волоски, тут же забравшиеся мне в рот.

— М-м-м... — промычал Колян, показывая, что бутыль уже пуста. Он поставил ее на тумбочку и пальцем подманил меня, вроде как собираясь что-то сказать на ушко. Я подался вперед. Колян ненадолго оставил в покое мой заласканый зад, подтянул меня за уши к себе и, прижал мои губы к своим и перелил мне в рот разбавленные слюной остатки рома.

— Всё для братишки, — нахально улыбнулся Кучер и, упершись локтями и пятками в кровать, крякнул, приподнял нас обоих над ней и раскатисто перданул.

— Фу-у-у, урод! — наиграно возмутился я, капая ромом Коляну на грудь.

— Не всё коту масленица! — захохотал Колян, снова шлепаясь на кровать и разгоняя испорченный воздух ладонью. — Подкатило, а тревожить тебя, Максик, не захотел — вон ты как уютно устроился...

— Холодно просто стало, а ты — теплый... — не слишком убедительно объяснил я.

Мне было клево, я чувствовал, что совершеннно свободен, что все условности, соблюдаемые людьми в общении — шелуха: можно ходить голыми; смеясь, пускать газы, трогать друг дружку за любые места и говорить что угодно. Чувствовал, что нет ничего пошлого и непристойного — всё это просто игра, принимать которую слишком всерьез попросту глупо. Ощущение было настолько классным, что захотелось и дальше, по нарастающей, нарушать все барьеры, дабы удостовериться, что они — существующий лишь в нашем сознании мираж.

— Не, ну ты же можешь отомстить, или принцы не пукают? — ухмыльнулся Колян, возвращая руку на мою задницу, — баш на баш, что б никому не обидно было...

— Думаешь, слабо? — спросил я, принимая вызов.

— Ну... ты ведь у нас джентльмен, — подначивал Кучер, — а они не всё могут себе позволить — воспитание, все дела...

Я встал на четвереньки, выпятив зад прямо перед кучеровской физиономией. Колянов хуй, находящийся теперь между моих упирающихся в кровать рук, тут же заметно стал наливаться кровью.

— О-о-о, какой вид... ты мне так угрожаешь, да? — я почувствовал промежностью теплый воздух, вылетающий из колянова рта. — Ну давай, давай, паренек, мне нравится... — Кучер запустил пальцы в мои полужопия, — давай, Максик, накажи меня, засранца...

Я напряг анус. Как назло, ничего не получалось. Задница, увы, была пуста.

— Мне кажется, или ты меня соблазняешь? — спросил Кучер, и, хоть лица его и не было мне видно, я отчетливо представил себе, как губы его расплылись в иронично-блядской улыбочке.

— Если б я тебя соблазнял, Коля, я бы делал как-то так, — сказал я и с максимальной амплитудой завилял жопой. — А так-то это ты же меня всю дорогу соблазняешь,...