Life is pain. часть 3

Посвящается девушке, которая послужила прототипом для героини истории и заодно навеяла идею рассказа.Смуглое тело извивалось под ударами плети, хриплый, срывающийся девичий голос считал удары. Атмосфера комнаты в багровых тонах была тяжела и напоена запахами боли, холодного металла, горячего воска и страсти. Черная с красным плетеная плеть-семихвостка, казалось продолжением руки, изгибалась как живая и жалила точно и выборочно — бедра, лопатки, большие упругие ягодицы, едва прикрытые черными стрингами, благодарным красным цветом отзывались на мою ласку.

Я чувствовал себя скрипачом, которому попала в руки скрипка великого мастера Страдивари и который с великой осторожностью и огромным восторгом гладит ее смычком-плетью, а она в ответ дарит ему чудесную мелодию, симфонию боли и страсти. Мариям была великолепна: смуглые, полные упругие бедра, красивая большая грудь с крупными сосками, на которых в этот момент висели зажимы. Руки и ноги, закованные в кандалы на скамье для порки содрогались с каждым ударом, на шее широкий сессионный ошейник, капли пота на исчерченной красными полосами спине. Хриплые, прерывистые стоны в ответ на мои удары — все это размывалось перед глазами в один яркий поток и мелодию звуков, меня несла волна возбуждения, страсти, ярости желания ударить и приласкать одновременно, все эти эмоции выходили из меня острым кинжальным потоком с каждым взмахом плети, вонзаясь в податливое, стонущее тело девушки, которая, впитав мою ярость, щедро отдавала в ответ податливую, покорную истинно женскую страсть. Мы были альфой и омегой в этот момент, слиянием инь и янь, женского начала и мужского. И это был не банальный секс, а нечто гораздо более глубокое, древнее и честное, что может быть между мужчиной и женщиной.

Мой древний замшелый ящер, дикий зверь, рвался из глубины моей психики, жадно пил чужую боль и покорность, подталкивал в руку: ударь сильнее, ударь сильнее, ударь сюда, чтобы изогнулась как можно сильнее. Кроваво-красный туман сгущался перед глазами, плеть изгибалась и хищно тянулась хвостами к беззащитному смуглому телу подобно живой гидре.

— Стой, что ты делаешь? — набатом вдруг ударил голос разума. — Совсем с ума сошел: пороть так сильно молоденькую, неопытную неофитку? Да она сбежит от тебя, как только ты ее отвяжешь!

Я с всхлипом вздохнул, покачал головой, развеивая кроваво-красный туман перед глазами и с беспокойством и нежностью посмотрел на распростертую на скамье девушку, и сознал вдруг, что уже с полминуты она почти не реагирует на удары, а только слегка содрогается всем телом, ниточка слюны тянется с искусанных губ до самого пола, глаза полузакрыты, руки и ноги обмякли.

Я с проклятием отшвырнул плеть и бросился к Мариям, приподнял, баюкая, на ладонях ее лицо и позвал по имени. Она среагировала с трудом сфокусировав на мне мутный взор

— Да разве такое бывает? Фантастика, Мариям ты чудо!

Девушка только промычала что-то невнятно заплетающимся языком и снова содрогнулась всем телом. Я положил ее голову себе на колени и, улыбаясь во весь рот, гладил ее по волосам, пока она приходила в себя:

— Что... что это было? — слабо спросила Мариям спустя пять минут хриплым от крика голосом.

— Это был сабспейс, звездочка. — ласково ответил я ей, наливая в стакан воды и поднося к губам. — Неужели ты не читала про этот всеми желаемый «спейс»? Ты достигла его на первой же порке, на первой в твоей жизни сессии, я всегда считал, что это фантастика. Ты просто золото, детка...

— Я думала, что это будет наказание за мое поведение... — уже нормальным голосом, с нотками кокетства отозвалась девушка.

— Я тоже думал, что это будет наказание. — хохотнул я. — А получилось поощрение. Ну ничего, девочка, раз порка для тебя — это удовольствие, значит я накажу тебя как-нибудь по-другому.

— Поставите коленями на горох? — дерзко хмыкнула дрянная девчонка. — Этим меня не сломить, я на горохе по пятнадцать минут стояла, сама...

Я хищно ухмыльнулся и почувствовал, как мой зверь, вроде бы сытый, шевельнулся внутри и снова открыл глаза — еще пять минут она лежала пластом, а теперь снова дерзит? Ну погоди у меня! Знакомо зачесались руки, в ушах набатом.

— Неет, милая, — ласково улыбнулся я ей так, что ухмылка с ее лица куда-то пропала. — Раз наказание тебе в радость, я тебя наказывать сегодня не буду. Я тебя сейчас приласкаю, моя сладкая девочка.

С этими словами я разомкнул кандалы и повел ее, слабую, вялую в дальний, темный угол, где черным иксом раскинулся крест. Пристегнул руки и ноги, потом снял с крючка плотную, черную повязку и завязал глаза.

— Зачем это? — дрожащим голосом спросила Мариям. — Почему мне нельзя видеть?

— А это затем, моя рабынька, чтобы ты лучше ощущала все то, что я с тобой сейчас сделаю! — зловещим шепотом ответил я.

— Не надо, прошу вас. — голос девушки дрожал. — Я боюсь темноты!

— Неужели я нашел что-то, чего ты на самом деле боишься? — мой голос был мягок как тополиный пух. — Если тебе страшно и больно, ты в любой момент можешь прервать экшн, помнишь про стоп-слово?

Девушка быстро кивнула, ее обнаженная грудь вздымалась, капельки пота катились и падали на пол. Мариям закусила многострадальную опухшую губу, но ничего не сказала.

Я прерывисто выдохнул и взял свечу. Когда девушка, распятая на кресте услышала чиркание зажигалки, то, казалось совсем перестала дышать. А когда первые капли воска упали на ее смуглую кожу...

Никогда я не видел и не слышал такой реакции на банальнейшую в общем-то практику. Это был какой-то экзотический восточный танец, танец в оковах, танец боли и экстаза. Казалось, каждая мышца зажила своей жизнью и танцует, пляшет под струйкой горячего стеарина, хриплые крики боли и экстаза — это было неописуемо, эмоции изливались из девушки рекой, я ощутил, что брюки натянуты так сильно, что вот-вот лопнут. Когда я провел дорожку стеарина до ее лобка, а потом капнул пару капель на нежную кожу внутренней поверхности бедер, то Мариям взвыла и рванулась так, что я испугавшись, что она порвет сейчас кожаные наручи, или того хуже — связки, убрал наконец свечу.

Девушка тотчас обвисла на ремнях, тяжело дыша.

Я дрожащими от возбуждения руками отложил свечу и стремглав выбежал из комнаты. Зашел в ванную, умыл пылающее лицо холодной водой и глянул в зеркало — ну и дикие же у меня были глаза! Чисто маньяк какой... Нет, пора заканчивать, или я сорвусь и не знаю, что еще натворю! Пошел на кухню, достал из холодильника хищно блестящий, острый нож.

Когда я вернулся, Мариям обвисла на ремнях и тихо постанывала, как щенок или котенок. Сердце вдруг пронзила острая игла жалости и нежности к этой смелой девушке, вытерпевшей и вынесший столько, сколько никто на моей памяти не выдерживал на первом экшене.

— Потерпи милая, я только уберу стеарин. — шепнул я ей на ушко.

Холодная острая сталь коснулась смуглой кожи и плавно двинулась вниз, снимая капли и подтеки застывшие на ней. Мариям вскинулась было, открыла рот, но вместо крика послышалось сдавленное сипение — кричать она уже не могла и только всхлипывала, и часто дыша, поводила боками, как загнанная лошадка. Пару раз, когда я нажимал слишком сильно и лезвие целовало ее кожу глубже она жалобно всхлипывала, каждый раз наполняя мою душу жалостью и нежностью. Я шептал ей нежные слова, утешал как мог, но к концу процесса Мариям просто отключилась и повисла на ремнях.

Я подхватил девушку на руки и стремглав понес в спальню, закутал в теплый плед, принес горячий чай и устроился рядом, поглаживая ее по голове. Обморок сменился глубоким сном, лицо Мариям разгладилось и стало совсем детским. ...