Глава рода - Наложница.

Митька пружинистым шагом шёл в сторону поместья, кивая на приветствия встречающихся по дороге жителей города. Если раньше его многие знали просто как внука Кирилла - сотника кованной рати, которую он привёл к расцвету и оберегал долгие годы своего управления ей, - то теперь его знали, как молодого парня, который стал главой рода и всеми силами поддерживал статус семьи, не давая ей упасть в бедность.

Прошедшие два года выдались для него тяжелыми. Увидев тогда на подворье телеги с телами погибших в сече мужчин рода, он чуть не упал на землю, враз осознав всю тяжесть обязанностей свалившихся на его плечи. День ушёл на похороны, справление тризны и прощание с погибшими. А уже на следующее утро Митька помчался по всему Яровому, спрашивая у всех про работу. Если в любом другом городке восемнадцатилетнего пацана могли шугануть или отвесить подзатыльника, чтобы не лез и не мешался под ногами, то в Яровом, городе воинов, который жил за счёт сотни кованной рати, такого не было, ведь воины держались друг за друга, а на том проклятом Маковом поле, многие были спасены сотником, который успел перестроить сотню и спасти основные силы Туровского князя и не смотря на лобовое столкновение с конницей врага не угробил сотню.

Поэтому каждый из сотни считал своим долгом помочь семье погибшего сотника. Но Агрофена была гордой женщиной и не позволяла опуститься до того, чтобы принимать помощь от других, когда они приходили с дарами. Даже друг детства Кирилла и Павла, Антип Говорун, был ей повёрнут вспять. Все быстро всё поняли, поэтому стоило Митьке прийти и спросить за работу, как ему тут же предлагали всё, что только могли.

За два года после Чёрного дня, когда сотня вернулась без сотника, Митька успел отработать везде, где только можно было: кузни, конюх, бортник, мельник, работник при стройке, охотник... И это несмотря на то, что брат Антипа - Тихон, получив завет Кирилла и Павла помогать отроку в обучении, после их смерти полностью взялся за него, поэтому гонял, как сидорову козу. Иногда после работы и тренировок, Митька возвращался в поместье едва живой, но увидев, как женщины возятся с чем-то тяжелым или тем, что он считал им делать не стоило, как он тут же включался в работу, но после падал на лавку полумёртвый и тут же проваливался в глубокий сон до самого утра, и всё повторялось.

Так и получилось, что Митька стал основным кормильцем рода, хотя Анна-старшая была хорошей швеей и ей работы хорошо продавались, но всё же основной заработок был на Митьке, так же как и все работы по дому. Женщины же обеспечивали уют и занимались своими домашними делами. Иногда складывалось впечатление, что семья всё так же полна и ничего ужасного не происходило.

За два года Митька ещё вырос, ещё оброс мышцами и в нём стало ещё больше чего-то звериного, хищного. Многие бабы засматривались на него: кто представляя рядом свою дочку, а кто-то и себя, мечтательно вздыхая и отмечая, как притягательно смотрится этот не по годам взрослый отрок, который был прекрасен, как мирно и спокойно отдыхающая рысь и в то же время мог уже в следующую секунду превратиться в смертельно опасного хищника.

Отрок замер на перекрёстке и секунду подумав, повернул направо, хотя поместье Лисовых было впереди. Он прошелся вдоль улочки и подойдя почти к тыну, ограждающему город, свернул к стоящему немного в отдалении домику. Это был дом лекарки Настёны и Митька хотел с ней поговорить. После того, как ему исполнилось 20 и чем ближе был тот момент, когда ему должно было вступить в ряды новиков сотни, он начал замечать странные взгляды, бросаемые на него бабушкой, мамой и тёткой. Какие-то странные грустно-задумчивые и в то же время сожалеющие взгляды.

Дом Настёны совершенно не изменился с того момента, как он оказался здесь в первый раз, ошпаренный маслом. Всё такой же простор, всё такой же полумрак в соседней комнате и приятный запах трав. Пока Митька стоял и осматривался, с чердака выглянула лекарка и кивнув, начала спускаться по лестничке, ведущей наверх. Отрок подошёл поближе не в состоянии оторвать взгляда от мелькающих под подолом сарафана стройных ног и обтянутой тканью округлой задницы.

Не удержавшись, Митька протянул руки и когда Настёна оказалась близко, снял её с лестницы, держа на руках. Одна его рука легла на грудь женщины, словно между делом несколько раз сжавшись, а вторая, слегка скользнув по бедру, сжала половинку гузна. Она улыбнулась и зная, что отрок удержит её, сменила позу, теперь он держал её за задницу, чувствуя, как её мягкая грудь упёрлась в его, как её бёдра обхватили его бока, скрестившись за спиной, чувствовал, как нежные руки лекарки обвили его шею, а от её тела исходил нежный аромат цветов. Отрок улыбнулся и поцеловал женщину, привычно ворвавшись своим языком в её рот, где её язык тут же составил ему компанию во влажном танце удовольствия.

Это был их самый страшный секрет. Митька Лисов, , внук сотника, и лекарка Настёна, ровесница его матери, у которой есть дочь, были любовниками. Они страстно отдавались друг другу, вознося партнёра на волнах удовольствия в Ирий, но было одно незыблемое правило - не вторгаться в лоно.

Вот и сейчас, разорвав поцелуй, Настёна соскользнула с сильного тела отрока и опустившись перед ним на колени, спустила штаны. Тут же перед её лицом упруго выпрыгнул наливающийся силой и твёрдостью орган парня, а она в который раз подивилась его размерам. Женщина не долго думая освободила свою грудь из сарафана и провела по уже возбуждённым соскам налившимся кровью навершием его дубины, чувствуя, как на коже остаётся влажный след.

Митька с нежностью гладил её волосы, в то время, как лекарка ухватившись двумя руками за его орган, принялась мять его, скользить пальчиками по длинному и толстому стволу, чувствуя, что он налился силой, став твёрдый как сталь и горячий, как раскалённый метал, в то же время под пальцами бугрились вздутые вены и весь орган пульсирует, словно в нетерпении ожидая предстоящие ласки.

Уже через пару минут Митька восторженно вздохнул, когда горячие и влажные губы Настёны сомкнулись на бардовом навершии его копья любви. Отрок с удовольствием отдался ощущению мягкости и тепла губ партнёрши, её влажного и шустрого языка, который облизывал его орган, как сладость персидских купцов, как её горячее дыхание горячим суховеем обдувает вздыбленную плоть, как длинные тонкие пальчики мнут его внизу, доставляя неимоверное удовольствие.

Ему нравилось смотреть на эти красивые, затянутые поволокой глаза, развратное выражение лица, с вытянутыми губами обхватившими его чресла, растрепавшиеся по плечам волосы, красивую грудь, колыхающуюся в ответ на каждое движение головой хозяйки, тонкую талию, выгнутую спину и немного оттопыренное округлое гузно, слышать прерывистое тяжелое дыхание.

А Настёна с блаженством орудовала над плотью отрока. Она сосала, облизывала, целовала, мяла, гладила, тёрлась щеками и грудью. И этот крепкий вздыбленный стяг любви разгорячённым куском плоти касался её, вызывая дрожь и мурашки по всему телу, заставлял её желать этот орган в себя, но женщина знала, что нельзя. Может быть потом, если он вернётся из первого похода, но не сейчас.

Лекарка зная, что Митьке нравится, обхватила своей грудью его орган и принялась скользить ей по всей длине блестящего от её слюны ствола, в то же время склонив голову она обхватила губами бардовое навершие и с упоением развлекалась с ним, играя языком свою, только ей известную мелодию.

Дом наполнили звуки тяжелого, прерывистого, а иногда и хриплого дыхания, и чавкающие, влажные хлюпающие звуки. Настёна не удержалась и всё же проникла рукой под подол сарафана, чувствуя, как по ляжкам течёт горячая влага и тут же её пальчики коснулись невероятно горячих и мокрых мясных врат, которые даже припухли от ожидания предстоящего, а женщина, в который раз, про себя вздохнула.

Нельзя. Нельзя ей пока впускать этого отрока в своё лоно. Поэтому как и всегда лекарка погрузила внутрь себя пальчики и принялась с остервенением двигать ими внутри себя, иногда отвлекаясь и поглаживая горошинку, чуть выше входа в её глубины.

Митька почувствовал, что скоро будет готов взорваться и решил прервать партнёршу, чтобы продлить их совместное удовольствие

Лекарка была прекрасна - женственная, со зрелым телом и такая покорная, с покрасневшими щеками и припухшими губами, с тяжело вздымающейся грудью, которую украшают два крепких соска, с женственным животиком и смущённо сдвинутыми ногами, закрывающими вход в её святая святых.

Отрок наклонился и поцеловал Настёну. Долго, страстно, жарко. Она отвечала на его поцелуй, но уже через мгновение он разорвал его, начав опускаться всё ниже. Её горячая бархатная кожа пахла травами и лёгкими вздрагиваниями тела отвечала на ласки и поцелуи. Его губы нежно коснулись ушка женщины, вызвав у неё резкий вздох, перешедший во всхлип удовольствия, когда его зубы легко прикусили мочку.

Часто бьющаяся на шее жилка только сильнее запульсировала, когда он провёл по ней пальцем, а следом и языком. Три поцелуя протянувшиеся от ключицы до плеча вызвали у партнёрши серию вздохов, перешедших в возбуждённый стон, когда отрок провёл по коже своим горячим и влажным языком, в конце легонько укусив.

Настёна металась по лавке, чувствуя, как сбивается в ком под спиной и половинками гузна шкура, но ничего не могла с собой поделать. За два года Митька многому научился и теперь уверенно возносил её к самому Ирию, принося одну волну удовольствия за другой. Она вновь протяжно застонала, ухватившись за затылок Лисова и взъерошив волосы, в то время как второй рукой взлохматила свои, переживая очередную волну сладострастного жара и наплыв мурашек, пробежавших по коже. Лекарка чувствовала, как горячо и влажно в её лоне, влажно настолько, что капли текли по ляжкам и стекая по ягодицам собирались на шкуре. Её мясные врата трепетали желая большего, желая вторжения, чтобы их растянула горячая плоть, которая будет двигаться в её лоне, но... Сейчас она просто таяла и растворялась в урагане накрывшего её удовольствия.

Митька же наигравшись с грудью женщины, оторвался от неё, хотя долго сосал как титешник, и теперь оставив в покое покрасневшую грудь и припухшие соски, принялся опускаться ниже, покрывая горячую кожу поцелуями. Когда же отрок опустился к самому низу, ноги лекарки уже были разведены и он с довольствием впился ртом в её мясные врата, тут же принявшись губами, зубами, языком и пальцами доставлять ей удовольствие. Настёна только сипло стонала, когда губы парня впивались в секель, когда зубами он легонько покусывал её мясные врата и слизывал с них влагу, когда двигал пальцами внутри неё или же проникал языков вглубь её лона.

- Ох... Соколик мой... Как же хорошо... Прекраснооооо!!! - вздохи женщины переросли в громкий протяжный вскрик.

Руками она вцепилась в волосы Митьки, вдавливая его лицо в своё лоно, где он во всю орудовал языком, ухватившись за половинки её гузна, в то время как её бёдра и лоно трепетало, а влага обильно потекла прямо на горячий язык отрока. Настёна тяжело дышала пытаясь прийти в себя после нахлынувшей волны удовольствия, но Митька даже не дал ей опомниться. Его сильные руки вздёрнули её ноги к себе на плечи, а его пульсирующий и словно готовый лопнуть орган начал приближаться.

Лекарка уже было подумала, что в порыве страсти он забыл про запрет, но отрок прекрасно его помня, продолжил доставлять ей удовольствие. Горячее и влажное навершие его дубины нежно и мягко ткнулось в её грязную дырочку, пару раз надавив и отстранившись, в то время как Настёна, на два года привыкшая к таким толчкам и начавшая получать от них удовольствие - застонала, всё ещё не отойдя от прошлой волны сладострастного и греховного удовольствия. Митька же ещё несколько раз ткнув её дырочку, устроил свою горячую плоть между ей мясных врат, задев секель и сжав её бёдра начал двигаться. Уже второй год он так и получал удовольствие - тёрся между её бёдрами и мясными вратами, ведь пускать его в лоно нельзя, а пускать его в свою попку она не собиралась, пусть этим девки в хмельных домах занимаются.

Эти мысли пролетели в голове Настёны словно встревоженные птицы и тут же все они были смыты яркой и умопомрачающей волной наслаждения, когда здоровенный, горячий и твёрдый орган Митьки начал быстрее и жестче тереться о неё, каждый раз задевая секель, из-за чего в глубинах её тела вспыхивала волна удовольствия, которая горячим потоком проносилась по всему тело, от макушки до кончиков пальцев.

Митька всё ускорялся и ускорялся, уже тараня её так, что лавка под ними ходила ходуном, пока всё же не достиг пика, одновременно с лекаркой. Он сильнее вжался в её мясные врата, которые обхватывали его плоть, сильнее сжал её бёдра и утробно зарычав принялся изливаться. Жирные жемчужные струи семени с силой вылетали из бардового навершия его копья любви и покрывали тело женщины. Первые струи вылетели с такой силой, что заляпали ей лицо, оставив линию от левого глаза к подбородку и жирным шлепком упав на губы, а последующие уже покрывали её грудь и живот. Семени было столько, что Настёна даже начала переживать за отрока, но волнение было ей привычно успокоено, ведь для него это было нормально. Его ядра отдавали столько семени, что казалось, он может заставить забеременеть и лошадь.

Наконец уд Митьки прекратил пульсировать и начал опадать, а он тяжело дыша упал рядом с женщиной.

Лекарка расслабленно и с негой во всём теле потянулась и облизнулась, собирая языком семя парня, которое попало ей на губы. Солёно мускусный вкус тут же наполнил её рот и горячим сгустком скользнул в горло, после того, как она его покатала языком во рту.

- "Да уж... Если он будет так кого-то сношать, как меня в конце, то как бы не навредил бедняжке". - подумала Настёна, собирая пальчиком семя отрока и направляя его в рот.

- Настёна, - хрипло сказал Митька, устроившись на локте и принявшись играться с её секелем. - Я пришёл спросить. Ты не знаешь, почему после того, как мне исполнилось восемнадцать, бабушка, мамка и тётка начали на меня как-то странно смотреть. и почему-то чем ближе день принятия меня в новики и первого похода, тем больше в их взглядах обеспокоенности?

- Это связанно с тем же, почему я не пускаю тебя в своё лоно, - через долгую минуту молчания ответила лекарка, начав поглаживать орган отрока. - Это старый обычай. По нему в первый бой нельзя идти... не познав женщину. Злые духи будут мешать, хватать за ноги или же толкать оружие, мешая попасть по врагу. Новики отправившиеся в первый поход невинными умирали, ведь для злых духов невинная душа невероятно вкусная. А ты после смерти всех мужчин семьи, стал старшим. А порядки таковы, что женщины должны подчиняться мужчинам. Жена мужу, сестра брату, мать сыну... А ты так и не познал женщины, ведь всё время был занят поддержанием семьи и тренировками.

- Подожди, Насть, - трухнул головой как пёс Митька, позволив себе так обратиться к женщине. - Как это я не познал женщины? Мы ведь с тобой...

- Познать женщину - стать мужчиной. - растолковала лекарка. - А мы с тобой просто доставляем друг другу удовольствие.

- Тогда почему ты не можешь сделать меня мужчиной? - вопросительно изогнул бровь отрок.

- Потому что у лекарок есть страшная клятва, которая запрещает им такое делать. Мы можем делить ложе только с мужчинами и то не всегда. Поверь, Мить, у нас тоже не мало запретов. - тяжело вздохнула Настёна.

- Хорошо. Тогда почему мои бросают на меня такие взгляды? - всё никак не унимался парень, стараясь докопаться до сути.

- Потому что старейшины уже давно дали своё слово по таким случаям. Они могли бы купить тебе наложницу, но не могут этого сделать, потому что есть строгий завет, что пока ты не выдашь замуж своих сестёр, как это должен был сделать Кирилл вместе с Павлом, ты не можешь тратить жизнь на себя. А теперь подумай Анне-младшей и Машке по восемнадцать, они уже в старых девах сидят. Но выдать ты их сможешь только с наставления Агрофены и матери. Твоим младшим сёстрам уже по двенадцать. Даже если вы выдадите старших в течении года, то пока дойдёт очередь до младшых, пройдёт ещё год-второй. Считай, что женщину ты не познаешь ещё года два-три. А теперь подумай, сколько походов будет у князя Туровского за это время? Степняки, сарацины, нурманы, полыняне и сколько ещё врагов за границами княжества? Теперь ты понимаешь их обеспокоенность? - объяснила всю ситуацию Настёна.

Митька уже просто сидел на лавке и бездумно водил пальцем то по бедру, то по мясным вратам женщины и был погружён в свои тягостные думы.

- Иди домой. Тебе стоит подготовиться. Я сегодня слышала от Беляны, что скоро будет приём новиков и новый поход. Тебе стоит готовить бронь, оружие и коня

- Да какой там конь? Кобылка обычная, - хмыкнул Митька вставая на ноги и быстро одеваясь.

***

Вернулся домой Митька уже когда солнце ушло за горизонт и тут же направился в конюшню. Внутри в загонах стоял бык, пара коров и в дальнем стояла лошадка. Идти в дальние здания ему не хотелось совершенно, да и только одна лошадь знала его как седока. Пегая, с длинной гривой и умными глазами. Отрок приблизился к ней и погладив животное по морде, тут же принялся готовить ей к тому, что завтра нужно будет навесить на неё седло. Быстро закончив, он проверил не стоит ли подковать Пегую, в порядке ли седло и прочая сбруя. После этого он направился в кладовку, где вытащил на свет доспех и оружие. Закончил он уже когда на небе ярко сияли звёзды.

- Мить, иди в баню, она истоплена,- раздался сзади голос.

Отрок настолько глубоко погрузился в свои думы, что даже и не услышал, как со спины подошла бабушка. Развернувшись и всё ещё держа в руках меч, который он точил, Митька наткнулся на её полный волнения и печали взгляд.

- Хорошо. Спасибо. Сейчас пойду, - кивнул он, ответив отрывисто, словно выталкивая каждую фразу.

Митька сложил всё недалеко от входа в кладовку, чтобы можно было быстро подхватить и заскочив в комнату, быстро скинул с себя сапоги и штаны, оставшись только в пропотевшей длиннополой рубахе с закатанными рукавами.

Баня была не просто истоплена, а натоплена, казалось, специально для него, потому что стоило ему войти в предбанник, как он сразу почувствовал жар. Улыбнувшись тому, что сейчас сможет расслабиться и отдохнуть, Митька быстро сбросил рубаху, которая уже начала липнуть к телу и вошёл в парилку, где было темно, потому что лучина не горела. Поленившись её зажечь, отрок уселся на скамью и расслабленно сидя, снова погрузился в свои мысли.

В принципе, он был и не против продолжить так же встречаться с Настёной, пусть даже до того момента, пока и не выдаст замуж сестёр. Но вот его больше... нет, не пугало, а скорее смущало то, что говорила лекарка про первый поход. И он с ней согласен. Если то, что она сказала подтверждается, тогда все предстоящие походы, а их действительно будет ещё не мало, он будет как канатоходец на ярмарке - то ли вернётся, то ли нет.

Да, уж... Идти в поход ему придётся. Проситься к Тихону, чтобы взял под свою руку. Поход это лучший способ быстро поправить дела семьи.

Старейшины не смогут запретить ему идти в бой, но вот дядьке Тихону они накажут следить за отроком, зная, как у него обстоят дела в семье. Он будет отвечать за Митьку головой, уж очень не любили старейшины, когда их наказы не выполнялись.

Как-то по осени на народном вече, куда Митька был допущен потому что стал главой рода Лисовых, один из старейшин прилюдно сказал ему, что отец и дед гордились бы им. Отрок тогда зарделся от гордости, видя, что многие присутствующие тогда поддержали его одобрительным гулом - погибшего сотника любили и уважали все, а сноровистость, с которой вчерашний пацан взялся за дела семьи внушила уважение и к нему. Да, он многое смог тогда сделать за полтора года. Поднял семью. Отстроил конюшни, скотный двор и амбары, погреба и птичник, взрастил урожай и заполнил всё скотиной и птицей. Снова всё вернулось, после того, как Агрофене пришлось немало продать, чтобы семья хотя бы первое время была на плаву.

Мысли Митьки снова вернулись к другому. Наложница... Он знал некоторые правила и обычаи, поэтому уже подумывал об этом, но... Молодая женщина стоит дорого. Раза в два дороже такого же холопа. Он подумывал через год, когда получит прибыль с хозяйства приобрести одну рабыню, благо, как сказали мужчины наложница обойдётся ему в гривну полторы, а он планировал получить с хозяйства три гривны, ещё останется кое какой запас и будут деньги с других его задумок. Но сейчас тратиться не имело смысла, потому что у него были другие планы. Вдовушек после того гиблого похода было много и Митька знал, что многие заглядывались на него не только ради своих дочерей. Но ушлые старейшины быстро всех переженили используя всевозможные поводы, даже обычай брать родственнику или кровнику, погибшего мужа, его женщину как свою жену и заботиться об оставшейся без кормильца семье.

Прервав его размышления скрипнул дверь в парилку. Митька замер, даже не зная как поступить. Кто бы не зашёл в баню, это был не мужчина, а значит стоило сказать, что он здесь, но почему-то он просто замер и затих.

В темноте раздавалось какое-то шебуршение и возня, а потом слабо загорелась лучинка. Она едва давала свет неподалёку от себя, но это хватило, чтобы увидеть стоящую перед ней мать, одетую в тонкое платье, которое из-за влаги уже стало влажным и прилипнув к телу обрисовало все черты.

- Ма? - поражённо выдохнул Митька.

- Здравствуй, сынок, - нежно улыбнулась Анна-старшая, впервые видя сына за сегодня.

- Что ты здесь делаешь, ма? - спросил Митька и как бы между делом подтянул одну ногу к себе, что скрыть, что его естество ожило.

- Пропарю тебя. Видела только что Беляну. Завтра будут принимать новиков, а уже послезавтра вы все отправитесь в поход. В степь. - печально сказала женщина.

- Ясно. Но, ма, я же и сам могу помыться, не маленький. А ты здесь... как-то... это... - косноязычно пробормотал Митька, хотя за ним такого не водилось. Сама ситуация смущала его и сбивала, выбивая из привычной колеи хладнокровия.

- Ты не знаешь всех законов Ярового, сын. С давних пор удел женщины обустраивать очаг и дом, рожать и ублажать, а главное слушаться главу семьи. Матерям у нас часто выпадает участь быть наложницами сыновей, ведь мужчины часто погибают в войнах. Глава обязан поднять семью, выдать девушек замуж и уже потом жить для себя, ведь только после этого ему разрешат жениться, если, как у нас, главой семьи стал старший сын. Если состояние семьи не позволяло покупку наложницы, то мать заменяла её. Старейшины знают об это, как и святые отцы, но все они смотря на это сквозь пальцы. Отцы понимают, что Яровое здесь со времён Бешенной волчицы громившей дреговичей, а старейшины, косясь на монахов, делают вид, что ничего не знают. - с мягкой улыбкой сказала Анна, подойдя чуть ближе и останавливаясь на границе между освещённым лучиной участком и темнотой, где сидел её сын.

- Погоди... - буркнул Митька, начиная осознавать появление матери и весь разговор. - Ты хочешь сказать, что ты здесь, потому что... А завтра сбор новиков...

- Да... - тихо выдохнула женщина, потупив взгляд. - И я долго не решалась.

- То есть ты... станешь моей наложницей... и... - словно мешком пришибленный пробормотал отрок.

- Давай я тебя помою. - сказала Анна.

Вот теперь Митька перестал блуждать взглядом, стараясь смотреть куда угодно только не на мать, уставился на не ё и чуть не задохнулся от раскрывшегося вида.

Анна стояла в полумраке, но он только резче обрисовывал черты её фигуры.

Длинные, до поясницы волосы цвета пшеницы, обычно собранные в тугую косу, разметались по спине и плечам, слипаясь от влаги властвующего здесь пара. Простая белая сорочка облепила её тело. Узкие красивые плечи, высокую, тяжелую грудь с топорщащимися сосками, которая тяжело вздымалась из-за материного дыхания, узкая талия с небольшим женственным животиком, широкие бёдра и блинные стройные ноги. И дразня воображение ткань облепила самое сокровенное, но скрытое в полумраке так, что не разглядеть.

- Тогда может тебе стоит раздеться, раз мы в бане? - хрипло прокаркал Митька, сам удивляясь откуда у него взялась подобная наглость.

Анна молча принялась стаскивать сорочку, которая липла к телу, словно не желая покидать прекрасное тело хозяйки. Всего пара секунду и она подхватив подол сорочки стянула её через голову, слегка развернувшись. Митька с немым восторгом разглядывал пухлые ягодицы матери, ноги и спину матери, покрытые капельками пота, от чего в свете лучины её кожа словно светилась. Парень поражённо рассматривал мать стоящую к нему в пол оборота, от чего свет лучины резко и чётко обрисовал её большую высокую грудь с топорщащимися сосками, животик и бёдра.

Анна поправила волосы, откидывая их за спину, от чего её грудь колыхнулась и повернувшись к сыну, покраснела и стеснительно прикрыла ладошками низ живота.

- Мить, я не могу пока стать твоей наложницей. - едва слышно прошептала Анна. - Мы должны совершить обряд

- Что за обряд, - спросил Митька изобразив интерес, хотя больше всего хотел разрядиться, потому что его уд, казалось готов лопнуть от напряжения.

- Думаю, что у тебя, пылкого молодого юноши, будет играть горячая кровь и ты не будешь изливаться на меня, а скорее в меня. Мужчины у нас в семье очень плодородны, поэтому, думаю, что рожать мне придётся часто. По наказу старейшин дети от матерей-наложниц будут после четырнадцати лет отправлять в Киев в соборы, а до этого они будут учиться здесь в духовном семинарии. - вздохнула женщина. - А обряд...

Она наклонилась подбирая что-то с пола. У неё это получилось до умопомрачения возбуждающе: грудь провисла под собственной тяжестью, ноги чуть напряглись, попка блестящая от капель пота и влаги словно сияла, а прогнутая спина вызывала лишь дикое желание. Анна распрямившись и сделав несколько шагов протянула сыну розги.

- Сын, я твоя мать, - заговорила она с лёгким придыханием, но всё же в её голосе была некая строгость и торжественность. - Я не могу добровольно принять твою плоть и твоё семя, но ты, как глава семьи, можешь мне приказать, сделав своей наложницей. Чтобы не нарушать законов Ярового и Церкви, ты можешь провести со мной обряд. Поставь меня на колени и ударь розгами по груди, объявив Небу, что тебе не нужна больше грудь вскормившая тебя как младенца и тут же поцелуй её, принимая эту грудь как грудь женщины для своего удовольствия. Поставь меня на четвереньки и нанеси удар по спине и ягодицам, сказав Небу, что не нужна тебе более спина, за которой ты закрывался ребёнком и не нужно тебе больше гузно, потому что не буду я тебе более матерью, а стану послушной рабой. После поклади меня на спину и приставь свой уд к моему лону, заявив Небу, что оно для тебя более не священно, как материнское, но как женщины твоей и для рождения детей твоих.

Митька встал с горячей полки и подойдя к Анне, тут же приступил к обряду. Надавив на плечи женщины он опустил её на колени и в ту же секунду её глаза поражённо распахнулись, когда она увидела его вздыбленную плоть всего в полулокте от себя.

Сын тем временем нанёс удар поданными ему розгами по груди матери, оставляя небольшой багровый след.

- Мне эта грудь больше не нужна, как материнская, а теперь она принадлежит мне, как грудь женщины для моего удовольствия, - сказал он вскинув голову вверх и тут же наклонившись поцеловал сосок, слегка прокатив его в губах.

Дальше с обрядом проблем не было и он быстро закончился. Поднявшаяся на ноги Анна стрельнула глазами на всё ещё вздыбленный орган Митьки и потупив взор, слегка склонилась, ожидая приказаний своего хозяина.

- Раз с этим разобрались, тогда можно и помыться, - сказал Митька, хотя первым делом он хотел овладеть своей новой наложницей, но ему нужно было время, чтобы свыкнуться с этой мыслью и перебороть нежный трепет перед женщиной, переставшей быть для него матерью. - Помой меня.

Сказав это, отрок сел на скамью неподалёку от бадьи с горячей водой. Анна молча подошла к ней и намочив тряпку, принялась омывать тело своего сына. Нет, своего хозяина. Митька молча сидел как статуя, а женщина проводя тряпкой по его телу про себя дивилась, какое сильно и крепкое у него тело, какие красивые и твёрдые мышцы бугрятся под кожей, как витает вокруг него некая хищная аура. Но всё же иногда её глаза соскальзывали вниз и замирали на вздетом вверх, словно стяг органе. Он был невероятно большим: длинным и толстым, покрытый вздувшимися жилами, с большим и бардовым, кажущимся чуть не чёрным из-за полумрака навершием, и он пульсировал, словно живя своей жизнью. Невольно женщина подумала, что этот орган намного больше чем у её падшего мужа.

Через пару минут всё тело юноши было омыто и Анна принялась мыть его орган. Митька всё так же сидел как статуя, не шевелясь. Женщина провела по вздыбленной плоти тряпкой и поняла что это неудобно, слегка растерев между ладоней корень чистотела, продолжила своё занятие. Уд отрока был невероятно горячим и твёрдым. Он пульсировал в её руке, словно прося не замирать и продолжать. Женщина сполоснула руки и омыв чистой водой орган Митьки, снова села перед ним на колени и взявшись за его член двумя руками принялась мять его, нежно сжимая пальчиками и гуляя своими ладонями по всей длине ствола, а в довершение мягко проводя пальчиками по его горячему навершию.

Митька сидел на лавке и с удовольствием смотрел на раскинувшуюся картину. У него между широко расставленных ног сидела его прекрасная мать. Её колени были широко расставлены, а спина прогнута, из-за чего красивая округлая попка была замечательно видна. Налитые груди колыхались при каждом движении хозяйки. По спине и плечами разметались мокрые волосы. Мягкие и горячие руки Анны гуляли по его члену доставляя неимоверное удовольствие, особенно, когда её длинные пальчики мяли самый его конец.

- Ускорься, - коротко сказал Митька, чувствуя, что из-за царствующей в парилке ситуации он уже возбужден до предела, не говоря о том, что сейчас ему доставляет удовольствие родная мать.

Анна услышав его, принялась быстрее работать руками. Большие ядра юноши поджались и спустя полминуты таких ласк, стиснув зубы, он утробно зарычал, начав обильно изливаться. Длинные тугие и жирные струи молочного цвета подлетали вверх падая на его живот, руки матери, её лицо, волосы, грудь и шею.

Анна радовалась этому про себя и с удивлением и нарастающим возбуждением выдаивала из него всё до последней капли, чувствуя, что при каждом падении горячих капель на её кожу, её и без того горячее и влажное лоно вздрагивает, отзываясь волной жара возбуждения, растекающегося по всему телу, влага течёт по ляжкам, а соски покалывает. Она собрала немного его семени и отправила в рот, чувствуя мускусно-солоноватый вкус, который тут же затопил весь её рот.

Мммм... - простонала она.

Митька поражённо и в то же время возбужденно смотрел на заляпанную его семенем мать, на то, как оно белеет на её коже и ему нравился её вид: затянутые томной поволокой большие глаза, слипшиеся взлохмаченные волосы, прядями закрывающие лица, приоткрытые пухлые губы, за которыми влажно блестел жемчуг зубов.

Анна вынырнула из своего неосознанного возбужденного состояния и её глаза с удивлением и тайной радостью наткнулись на возбуждённый член сына, который и не собирался опадать.

- Ты всё ещё твёрдый, - тихо сказала она.

- Так всегда, если я не спускал весь день. - сглотнув, признался Митька. - Иногда приходится делать это по два или три раза подряд, чтобы напряжение ушло.

Анна снова принялась двигать рукой по липкому от семени стволу, убеждаясь, что твёрдости не уменьшилось.

- Ты просто чудо, - прошептала она.

Анна прекратила свои движения, но лишь для того, чтобы снова набрать пальцами семени и снова отправить в свой рот, словно изысканное яство смакуя его. Её большая грудь с большими ареолами и твёрдыми от возбуждения сосками потёрлась о члён отрока, тут же отозвавшемуся на это, он дёрнулся словно живой.

Рука снова туго обхватила член, и удовольствие стало накрывать Митьку с головой.

- Давай, мой сладкий, - прошептала женщина. - Я хочу посмотреть, как много ты изольёшь на этот раз.

Митька словно пьяный наблюдал за движениями её руки и за призывно покачивающимися грудями.

- Что, нравятся? - улыбнулась Анна, проследив за направлением его взора.

- Очень.

- Никогда не видел женской груди.

- Такой красивой и так близко нет. - соврал Митька

- Значит, тебе нравиться моя грудь? - продолжала дразнить его Анна.

Она слегка приподнялась, подалась вперёд, и через мгновение массивный член парня уже был зажат между её тяжёлыми грудями.

-Оох, - вырвалось у него.

- Ммм. - Анна взяла свои груди и плотнее прижала друг к другу, обеспечивая идеальную тесноту для члена сына и чувствуя, как её возбуждённые соски иногда трутся друг о друга доставляя ей удовольствие, а его разгорячённая плоть, словно кусок раскалённого металла лежит между её грудей. - Хорошо тебе, сладенький?

- Да, голубка моя.

Следуя инстинктам и знаниям приобретённым с Настёной, Митька задвигал тазом, и член заскользил, замкнутый в тесном плену грудей матери.

- Да, мой хороший. Вот так!

Анна стала помогать ему, то поднимая грудь вверх, то опуская её. Семя, что покрыла её после извержения Митьки, служила отличной смазкой.

- Давай, мой милый. Я помогу тебе успокоиться и разрядиться. - то ли сказала, то ли взмолилась она.

Митька работал тазом, сношая чудесную грудь своей наложницы

Развратное лицо женщины было устремлено к нему. Глаза смотрели прямо в душу. Временами она закусывала губы, и этот жест дико заводил юношу.

Анна ослабила хватку, и член парня освободился от упругих тисков грудей. Она взяла его у основания и внезапно лизнула языком от низа до самой вершины. Митька застонал. Увидев его красноречивую реакцию, женщина с довольным видом принялась вылизывать объёмные, полные семени, ядра, затем снова прошлась языком по члену, кончиком подразнила головку и взяла её в рот. Пухлые губы плотно обхватили стержень.

Митька закатил глаза, ощутив, как его ствол начал погружаться в тёплый гостеприимный ротик наложницы. Она сделала сосущее движение и, слегка причмокнув, выпустила член изо рта, но лишь для того чтобы спустя мгновение снова принять его обратно. Пока её рука двигалась у основание его уда, рот старательно трудился над верхней частью юношеского достоинства. Он чувствовал её горячий язык, ласкавший его орган и описывавший круги вокруг головки, ощущал, как упирается в горло, когда мать заглатывала член чуть глубже, и как обильно выделяющаяся слюна стекает по стволу вниз, пузырясь и пенясь на её губах.

- Я сейчас... - прорычал возбуждённый Митька, когда сил сдерживаться уже не осталось.

- Умгум, - промычала она, не вынимая члена со рта.

Он ничего не понял, но ощутил, как вместо того, чтобы перестать сосать, она наоборот удвоила старания.

Его тело дёрнулось от внезапно нахлынувшего удовольствия и облегчения. Мысль о том, что он сейчас изольётся прямо в рот своей матери, заставила пробудиться животные инстинкты. Митька сделал толчок вперёд, заставляя свой раздувшийся орган проникнуть ещё глубже в глотку женщины, и в этот момент семя хлынуло наружу. Член сокращался, выпуская струю за струёй. Закатив глаза, Анна жадно глотала каждую порцию спермы, что поступала ей в рот. Когда поток иссяк, она с сытым видом оторвалась от слегка опавшего органа сына.

Тяжело дыша, женщина слизывала кончиком языка густые капли, повисшие на губах. Несколько свисали с подбородка, капая на грудь.

У Митьки мелькнула мысль ублажить свою наложницу ртом, но его возбуждение вернулось с новой силой и все мысли были направлены лишь на то, что бы поскорее пристроить свой уд в горячее и влажное лоно.

Подхватив мать на руки он устроил её на полке. В полумраке она была прекрасна: заляпана его семенем, раскрасневшаяся, со взлохмаченными волосами, с часто бьющейся жилкой на шее, тяжело вздымающейся грудью и прерывистым возбуждённым дыханием, которое заполнило парилку и с раздвинутыми ножками, дающими доступ к её раскрывшимся лепесткам лона.

Митька ощутил его жар, едва коснувшись головкой входа. Чувство это было столь острым и соблазнительным, что он не удержался и качнулся вперёд.

Бутон раскрылся ему на встречу и жадно проглотил твёрдый ствол. Скользкие стенки плотно сжались вокруг, и юноша испытал настоящее блаженство, не веря тому, что может быть человеку так хорошо. Тугое лоно зрелой женщины растягивалось под давлением его толстого стержня, орошая его соками и жадно всасывая вглубь.

- Митенька, какой же ты большущий, - завыла Анна, когда член парня погрузился чуть сильнее, чем наполовину.

- Тебе больно? - спросил он.

- Мне хорошо.

Она сжала руками его маленький твёрдый зад и надавила на него, вынуждая войти в неё ещё глубже. Снаружи осталось совсем немного, когда Митька почувствовал, как конец где-то там, в глубине, упёрлась во что-то.

- Любииимый! - вскрикнула женщина в ответ на это и её бёдра мелко задрожали.

Дождавшись пока дрожь пройдёт, парень начал медленно двигать задом, то вынимая, то погружая свой огромных размеров орган в мокрое, когда-то давно уже рожавшее, но позабывшее мужскую ласку, влагалище.

Анна выгибалась под ним, царапала его спину ногтями и умоляла не останавливаться.

Она выпрямился, взял наложницу за талию и начал резкими толчками насаживать её тело на свой штык. Женщина, ухватившись за его плечи, громко кричала, но то были крики не боли, а удовольствия, что растекалось по всему её раскрасневшемуся телу.

Почувствовав приближение волны её удовольствия, Митька остановился, вынул член и начал водить твёрдым навершием своей булавы любви по секелю и опухшим от мясным вратам. Анна дёрнулась, и соки обильной струёй брызнули из её тела, поливая плоть сына и раскачивающиеся на весу его крупные ядра.

- Митенькааааа! - закричала она.

Как только струя иссякла, он уверенным движением задрал её ноги высоко, до самых ушей, и, обхватив их под коленями, направил свой детородный орган обратно в её сокращающееся лоно. Юноша задвинул член одним толчком до самого донышка, так, что там что-то мягко смялось под его напором, но это не остановило парня. Он собирался этой ночью наполнить лоно своей наложницы до краёв.

В такой позе проникновение выходило даже глубже. Раскачавшись, Митька начал методично долбить чавкающее от обилия влаги лоно матери. Его член двигался с огромной амплитудой, выходя наружу почти полностью и снова вторгаясь внутрь по самое «не могу».

Каждый раз, когда его детородный орган врезался в жаждущий семени золотник женщины, та вскрикивала.

- Ты так завелась... Тебе нравится мысль, что ты можешь забеременеть от своего молодого хозяина?

- Да! - выкрикнула она. - Я ведь люблю тебя! Люблю твой огромный уд! Люблю, когда ты берёшь меня!

- Ты моя! Моя! - как сумасшедший повторял Митька продолжая в бешенном темпе сношать мать.

Всё тело отрока было мокрым от пота. Напряжённые мышцы верёвками проступали наружу. Жар, исходивший от двух тел, казалось, мог расплавить всё вокруг.

Анна успела трижды вознестись к Ирию, прежде чем парень первый раз вознёсся на волнах удовольствия. Он вошёл в мягкое и податливое от длительного сношения лоно до упора и с рыком начал изливаться внутрь, наполняя животик лежащей под ним счастливой женщины густым плодородным семенем.

Ноги Анны легли ему на плечи, когда он, прижавшись к ней, из последних сил вдавливал твёрдый член вглубь горячего и такого желанного тела. Отдышавшись, Митька впился поцелуем в её губы и слега ущипнул за сосок. Мать обнимала его торс своими ногами и посасывала его язык. А потом она ощутила, как сильные руки настойчиво переворачивают её на живот и улыбнулась.

- Ну, ты и кобелина, Митька. Мы же только закончили.

Перевернув её, он хлопнул ладонью по упругой заднице, которая тут же закачалась от удара.

- Мы только начали, - возбуждённо прорычал он.

Митька уложил её животом на полку и взяв в руку её светлые волосы, слегка натянул их и принялся снова двигаться внутри её влажного лона, сначала медленно, а потом всё ускоряясь и ускоряясь, пока женщина снова не стала исходить сладостными стонами и криками.

Тяжёлые груди свисали вниз и качались из стороны в сторону, почти что елозя сосками по поверхности мокрой полки. Анна помогала своему любовнику, сильнее выпячивая зад и временами тоже совершая встречные движения.

Митьке нравились раздающиеся в парилке шлепки влажных тел, чавкающие звуки, когда он проникал в глубины своей наложницы и он начал ещё тщательнее сношать брызжущую соками щель своей пышногрудой матери. Когда она закричала и снова вознеслась на волнах греховного удовольствия под его натиском, он тоже был готов. Отрок вдавил член поглубже, слегка протолкнув кончик головки в раскрывшийся зев золотника, и снова излился вглубь её чрева.

В ту ночь он овладел ею ещё много раз. В небе уже забрезжил рассвет, когда утомлённые любовники, наконец, перебрались в дом. Впервые за долгое время Митька чувствовал себя по-настоящему опустошённым и... счастливым. Анна лежала и тихо посапывала на его груди, улыбаясь чему-то во сне.

Она его разбудила уже как мать, хоть и было видно, что несмотря на почти полное отсутствие сна, она выглядит помолодевшей.

- Жду тебя из похода, - сказала она, провожая облачённого в доспехи Митьку, за которым заехал Тихон, сказав всем, что посыльный человек князя ускоряет сборы и уже к вечеру нужно быть в стольном граде.

Он увидел её взгляд полный любви и ещё чего-то, едва уловимого... Раньше Анна глядела на него с лёгкой усмешкой, видя в нём молодого неопытного юношу. Теперь же это был взгляд удовлетворённой женщины. В нём читалось обожание, но в то же время уважение и некая гордость.

Выходя из дома, Митька ясно чувствовал, что его ждут большие перемены. А ещё он прекрасно знал, что точно вернётся из боя.