Луиза дормьен: причуды секса - ч. 1-4

Окончание первой главы «ПРЕДЛОЖИТЬ»

IV

ЖЕРТВЕННОСТЬ

Ах! Этот ужин! Около полуночи Луиза возвращалась в свою комнату, ноги устали, сердце переполняли желания, никто не знал, какие угрызения терзали подавленную девочку. Переполненной в душе новыми впечатлениями, тревогами и замыслами то расплывчатыми, то чёткими, ей следовало придерживаться приличных манер, как дочери финансового магната на приёме друзей и соратников.

Это было настоящей пыткой. Самое любопытное заключалось в том, что в тот вечер у Луизы было более живое, чем обычно, лицо, глаза блестели ярче, жесты более плавные и улыбка несомненно менее дежурная. И все замечали. Более того, не смотря на сдержанность окружающих и саны большинства присутствовавших гостей, юная девушка была осыпана похвалой, что было мучительно. То, что она краснела, вызывало ещё большее оживление, и цвет её лица притягивал взоры ещё сильнее.

Раздевшись и готовясь ко сну, Луиза вспоминала события вечера. Она сидела в постели, подтянув ноги, уперев подбородок в колени, и в этих воспоминаниях радость перемешивалась с тревогой.

Во-первых, во время ужина, где её лицо было в фокусе десятка очень внимательных взглядов, она содрогалась от мыслей из глубин, где мы прячем свои секреты, о спектаклях сегодняшнего вечера и о её приключении с Жаком де Лайзе. Она старалась казаться безразличной. Если только никто не заподозрил, что эта холодность фальшивая… Говорили о бизнесе и людям, которые, как дочь маркиза, не имели обыкновения держать в руках счета, логично не задавали вопросов на темы, которые им не интересны.

Луиза не ведала, что хорошенькие девушки непроизвольно притягивают к себе внимание мужчин, и что все те безобидные, порой нелепые вопросы, с которыми к ней обращаются, в общем-то проявления любви. Но тот вечер привёл её в сильное замешательство, хотя ещё днём ранее это бы тысячу раз удовлетворило её самолюбие.

За несколько часов на глазах у людей она превратилась из бесцветного подростка в привлекательную женщину. Как все те люди не смогли заметить, что маленькая девочка стала женщиной после своих открытий?

Всякий раз, когда эта мысль приходила к ней во время перемены блюд, она чувствовала прилив крови к щекам. Она исподтишка бросала пристальные взгляды на соседей, чтобы убедиться, что её волнение не замечено… Увы! Со всех сторон настойчивые взгляды сходились на Луизе де Беске, которая еле сдерживала слёзы.

После ужина она пошла в оранжерею. Среди пальм и экзотических растений, источающих дерзкие ароматы, всплывает слово «оазис»… Оазис — это чаще у людей, которые через пару часов в автомобиле оказываются в Париже — авеню Бой де Болонь, или Ла Бурже, или у их дам авеню де Виллёр, или рю де Куршель.

Полагая, что мужчины теперь будут беседовать о делах, а дамы о нарядах или поэзии, Луиза надеялась уединиться.

Эти планы сорвались. Тут же, не глядя, не полюбопытствовав, пусто ли, пришла и села герцогиня де Сплигарси. Это была еврейка из Чикаго, урождённая Селиджман, которая с приданным в тридцать миллионов досталась герцогу де Сплигарси, джентльмену с правами на престолы в Венгрии и Богемии, впрочем до женитьбы жившим, как Иов, в меблированных комнатах на рю Фонтэн

После брака с Заниполла Дандолло старшие де Беске помимо имени Тимолеон носили венецианское имя де Зани. Как любовницу старшего де Беске, Джулию признали роднёй. Для Луизы, соответственно, она по иронии называлась «невесткой». Итак, еврейка сидела и верила, что одна, не видя за густой пальмовой листвой Луизу в шезлонге.

Тут к любовнице пришёл Зани де Беске. Это был высокий молодой человек, довольно худощавый и очень красивый, если не считать глубоких морщин, изрезавший двадцатипятилетний лоб. Он сел рядом с Джулией Сплигарси. С минуту они беседовали, а потом Луиза увидела, что «невестка», как та крестьянка вечером, положила вдруг руку мужчине на сокровенное место. Она запустила её в ширинку и замерла. Видно было только, как слегка оттопырилась ткань над пальцами.

Луиза де Беске смотрела этот спектакль, как светский вариант того вульгарного. Конечно, жесты здесь были деликатные и гармоничные, но, в общем-то, не было ли это то же самое, что и у деревенских?

Ну, нет! Это было не то же самое потому, что тонкая белая рука со сверкающими бриллиантами не доставала орган на показ. Она делала всё изящно под одеждой, пока Зани не прошептал тихонько:

— Достань свой платок!..

Она высвободила руку и достала кружевной платок из лифа. Потом запустила его в брюки и возобновила свои манипуляции. Спустя пол-минуты Луиза увидела, что рука замерла. Женщина была очень заботливой и жадно страстной, но Зани де Беске не выдал ни жестом, ни словом, ни румянцем ни малейшего волнения.

Красивая еврейка достала платок и поднесла к своему носу. Она вдыхала с неистовой страстью. В глазах горела похоть. С пылающим от напряжения лицом она страстно слизала пятнышко белесой жидкости, которое осталось на указательном пальце

Луиза подумала: «Вот оно счастье от наслаждения любимого!»

Зани, не проронив ни слова, встал и вышел. Воздух оставался холодным на протяжении всех ласок Джулии. Луиза, движимая похотливым любопытством, протянула сквозь ветки руку и коснулась плеча невестки. Та раздвинула ветви и увидела любопытную. Её лицо исказила натянутая улыбка:

— Маленькая шлюшка, ты всё видела?

Луиза кивнула.

— Иди ко мне, нам надо поговорить.

Луиза обошла заросли и села на место, где сидел брат

— Ты плохо кончишь, — сказала принцесса. — Что за идея искать удовольствие в любви других!

— Простите! — Возразила Луиза. — Я была тут раньше вас и не знала, что вы должны прийти.

— А! Так это первый раз?

— Конечно!

— О! Так это ничего, мы делали лучше… — Она рассмеялась своими белыми зубами. — Или хуже…

Луиза спросила:

— Это значит так приятно, это занятие?

Еврейка опят засмеялась с хитрыми глазами.

— Это меня раздражает, Луиза, но да.

— Я бы все же думала, что ему это было безразлично, а вот вы любите это. Его вид не изменился, но ваш…

— Он знает, как доминировать, но не любит ту комедию, что ты увидела. В остальном он воспринимает это только как повод.

— Он любит вас, Джулия?

Она пожала плечами.

— Он любит только одних женщин в мире, таких же сильных, как он, и таких же независимых, которые занимаются грязной проституцией. Это его возбуждает.

— Но, если это вас в самом деле так раздражает, зачем же вы соглашаетесь? Без любви это никакая не поэзия

Она не решалась сказать. Наконец, пожала плечами и произнесла:

— Чепуха! Надо будет то, что ты видела, закончить. Я потом конечно тебе расскажу.

— Расскажи, Джулия.

— Хорошо! Если я делаю такие маленькие штучки твоему брату, не взирая на то, что они не приносят мне удовлетворения, а только действуют на нервы, то это только потому, что я как-то осталась здесь, и меня в тот день застали с Симонин…

— Охрана?

— Сам! Я испугалась, что он расскажет своему отцу и пошла его искать. Он вложил мне в руку … свой … конец, ты видела, как я ласкаю, и с тех пор я вынуждена этим заниматься. Впрочем, это не больно, и я люблю кое-что в конце. Наверное ни одна женщина в мире не делает это так сладострастно, как я. Но, признаюсь, этого мне не достаточно.

Смущённая Луиза слушала, не дыша:

— А Симонин? Что вы с ним делали?

— Ах, Луиза! Я должна буду доверить тебе слишком много. Ладно, раз уж начала… Боже мой! Как неловко… Так вот: Симонин — единственный человек, который на самом деле удовлетворял меня…

— Как это?

— Вот так! Мне надо … э-э-э … такой … конец, такой большой … потому, что…

— А они не одинаковые у всех мужчин?

— Нет, не так! Есть большие и маленькие, длинные и короткие, ровные и кривые, или вообще несуразные.

— И зачем вам нужен очень большой?

— Потому, что в Америке у меня любовником был негр.

— И как?

— У негров, моя маленькая Луиза, это… размером с твою руку и больше.

— Как вам, дочери влиятельного торговца, получавшей все удовольствия на любой каприз, пришло в голову взять негра?

— Я соблазнилась, Луиза. Он был боксёр. У него был э… член — скажем так, в конце концов глупо запинаться на слове в каждой фразе, — он у него был с пол-бутылки шампанского. Что ты хочешь? Я была пылкая, невинная, я хотела удовольствий. Мне казалось, что мужчина, чтобы быть вершиной моих помыслов, должен быть одарён таким потрясающим органом. Мной правила гордыня. Я думала, я первая дева, которой овладел мужчина подобный тому.

— И тогда…

— Ах! Это была комедия. Негр боялся, что его линчуют, и не хотел. Я заставила его подписать бумагу, подтверждающую, что я отдалась ему самопроизвольно, и что я требовала лишения девственности. Он аккуратно убрал бумагу и… Ах! Моя дорогая Луиза, я думала, я умру. Я была буквально вскрыта, как консервным ножом. Потом, наконец пришло удовольствие. Когда я вышла за герцога, поскольку я ревновала этот замечательный пенис, но не могла взять негра с собой, я его отравила. Доктор отделил орган и обработал его так, что я ещё два года, как и раньше, кончала так, как ни одна женщина, я полагаю, не могла быть удовлетворена.

Ошарашенная такими признаниями Луиза оставалась с открытым ртом.

— Ты думаешь, я развратная, Луиза? Ерунда! Я знаю, что ты холодная, и никогда не найдёшь большого любовника. Хотя, что я тебе говорю, ты вероятно будешь сторониться определённых дерзостей, а я темпераментная…

— А что Симонин?

— У него член необыкновенный, почти такой же прекрасный, как у негра. Но он слишком быстро кончал.

— Что это значит, Джулия? Мне… я ничего не знаю. Для меня это удивительно.

— Мужчинам, Луиза, не нравятся продолжительные контакты. Многие получают наслаждение сразу же

Мы женщины, нам нужно больше времени, и мы не получаем от них удовлетворения. А негру требовалось четверть часа фрикций. Вот бы нам договориться! Симонен не даст того, что мне нужно в «трех сетах». Два потеряет.

Луизе было смешно.

— Слушайте, какие вещи говорит герцогиня Сплигарси…

— Дитя моё! Узнай других, таких, что относятся не только к графам и маркизам, не таких крутых. Я бы тебе больше сказала, но…

— Скажите…

— Нет, Луиза! Я не хочу рассказывать только о себе. Весь мир вокруг страстный и сексуальный, и не сидит сложа руки.

— У доктора де Лайзе, скажите, есть в замке любовница?

Джулия засмеялась.

— У де Лайзе будет столько любовниц, сколько он захочет — я не хочу тебе говорить больше — потому, что это любовник, чей рот знает секреты и умеет пылкими ласками доставить абсолютное счастье.

Луиза отчаянно покраснела. Это не осталось незамеченным, и еврейка спросила:

— Ты пробовала?

— Ну, да! Здесь нет такой женщины, чтобы ещё не пробовала.

Луиза подумала, что герцогиня хотела назвать маркиза де Беске, и внезапно вспомнила, как де Лайзе долго оставался с вдовой в пещере во время экскурсии в горы. Госпожа де Беске вышла оттуда с безумными глазами и странным поведением… Как всё проясняется, когда знаешь, что скрывается за словом «любовь»!..

Все эти вопросы и ответы метались в душе молодой девушки, сидящей в постели. И конечно были слишком откровенными. Её разум тонул в тех мерзких и отвратительных тайнах.

Таким образом Луиза де Беске уверовала в презрение к любви потому, что она порождает некий тип универсально лжи, чтобы оправдать удовольствие. Мужчина, как де Лайзе, который сделал ей сегодня признание, несомненно искреннее, тут же может оказаться бабником. Провёл ладонью, и всё тело половой орган. Тьфу!

Утром Луиза, не спавшая всю ночь, поднялась рано, чтобы глотнуть воздуха. Её раздирали два противоречия. Во-первых сильное отвращение к половому акту и его суррогатам, затем рвущееся желание. Тяжёлый пульс в половых органах и охватывающее возбуждение, боль там временами и удушение, нежность и ласки начинали мучить юное тело, как слишком крепкое вино способно разорвать хранящую его бутыль.

Юная девушка брела вокруг лужайки. Свежее утро ласкало лоб и прогоняло жар. Вдруг она осознала, что, торопясь выйти, не надела бельё. Она была голенькая под платьем.

Это распалило её плоть. В голову пришла идея принять прохладную ванну, чтобы остудить жар, который охватил её всю и больше мозг, чем женские органы.

Она пошла вдоль левого крыла замка, где шёл ремонт. Там были леса. Луиза вскарабкалась, чтобы посмотреть на чужую работу. На самом деле на пятиметровой высоте была обнаружена комната, совсем крошечная комнатка была встроена в стену. Внутри были кости, книги, струны и, разумеется, масса хранимых ею тайн. Маркиз теперь делал маленькие проёмы в этом крыле и зондировал стены, поскольку та находка была сделана случайно, когда меняли старые булыжники.

Луиза вошла в таинственную комнату, которая была квадратной и герметичный, или, по крайней мере, казалась. Кости были сложены в углу. Они, должно быть, принадлежали трём существам

Какая трагедия в прошлом случилась в этом месте? Как заточение связано со смертью? Почему приговор такой безжалостный и суровый? Луизу обуяли эмоции при виде шести цепей с кандалами, которые аккуратно были сложены рядом с останками. Наконец она повернулась к единственный рабочему, смотревшему на нее с любопытством.

Это был молодой человек с очень коричневой кожей и смуглым лицом. Его глаза были бесконечно нежные и, казалось, излучали мольбу. Луиза почувствовала некие угрызения за вторжение. Этот человек, так мало похожий на тех, кого она знала, эти кости, эти цепи… бессонные ночные часы… она растрогалась. Чтобы скрыть смущение, она сказала:

— Невесёлая у вас работа, месье?

Рабочий мягко ответил:

— Жизнь полна скорби, мадемуазель…

— Все же, какую боль и страдания пришлось испытать людям, чьи скелеты здесь лежат, прежде, чем смерть их выпустила…

— Да, мадемуазель, половину одного съели остальные

Дрожь пробрала девушку.

— Какой ужас!

И это желание в ней, это растущее желание, быть прикованной к стене спиной, это безумное желание отдаться этому человеку, стать его любовницей, дочь де Беске, которая возвышает всех, кого коснётся.

Между ног распустилась влажность, и она почувствовала, как расширяется плоть, чтобы принять…

Она уже знала, что эта интимная влага признак похоти.

— Вам нездоровится, мадемуазель? — Спросил рабочий.

На самом деле, она все думала… думала…

Она пробормотала с трудом:

— Нет… Я хотела бы…

— Я посмотрю, что с вами, мадемуазель… Разрешите?

— Нет… Я хочу… Я хочу…

Ах, этот секс, который поражает всё в ней! Луиза не более, чем футляр, ножны, которые открылись и ждут… и пылают…

Тогда с твёрдостью дочери великого владыки без стыда потому, что стыд — удел простых людей, она подошла с сияющими глазами к рабочему и дальше:

— Я хочу…

Она наклонилась перед ним и задрала юбку, как делала крестьянка, и… через несколько секунд она чувству… горячее железо скользит в узкую щель, которую Луиза безнадёжно пытается развести. Это, кажется, в ней цепляется плоть, которая страдает.

Остановка, потом что-то рвётся больно, другая бы закричала, но Луиза де Беске надеется на сладострастие и не жалуется. Боль уходит в силки сознания. Половой член бешено вскрывает, возбуждая, сжимающуюся вульву, как распухший пылающий факел.

Теперь боль наполняет Луизу радостью. Она хочет испытать ещё. Это событие по степени своей чувственности чудовищно. Она вспомнила еврейку и её негра с членом-монстром. Она также испытает это удовольствие.

И вот удовольствие нарастает. Скорее ласка, не секс, дрожь по позвоночнику расползается к органам, нежным и прелестным. Она это чувствует, её мозг стремительно наполняется. В то же время она чувствует, что человек, которому она отдалась, наслаждается в свою очередь. Бьющие касания самого дна её вульвы, опухшей слизистой, напрягшейся окровавленной мембраны, затем короткими струйками брызгает жидкость, его семя. В орган, распахнутый, как рот.

И мужчина, тоже получающий удовольствие, инстинктивно старается проникнуть как можно глубже в мясистое кольцо, что сжимает жезл, как тиски.

И тут Луиза сообразила что от этого семенного ликёра она может забеременеть. Мысль настолько возмутительна, что она вырвалась из объятий, обезумев от страха, и бросилась вниз по лестнице на лужайку. Она даже не взглянула на своего первого любовника. Она бежала красная, и по её голым бьющимся ногам медленно стекала уже остывающая кровь.