Мои домашние женщины… / Домашние проказы… (4 часть)

Мысли и действия.

Весь оставшийся день я промаялся, так и не придумав как мне проделать задуманное. Планов было громадье, но они, скорее всего, были «наполеоновскими». К вечеру я был на взводе, так и не придумав ничего реального. Единственное что радовало отсутствие дома сестры.

А потом она пришла… вся понурая и словно постаревшая. Искоса глянув на меня, прошла в свою комнату, громко хлопнув дверью. Я, было, дернулся следом, но почти «уткнувшись в дверь носом» остановился и, постояв, неуверенно двинул в кухню. Вспомнив о заначенной в укромном уголке бутылке «Hennessy» молча, достал припрятанную бутылку, раскупорил и налил себе в чашку коньяка на один большой глоток. Заморачиваться с закуской не хотелось и, распечатав плитку шоколада я, взяв в руку дольку, влил в себя приятно пахнувший напиток. Проглотил одним глотком, даже не поморщившись. Остро пахнувшая маслянистая жидкость легко скользнула по пищеводу и взорвалась огненным комком в желудке. Неожиданно на глазах выступили слезы, и я быстро забросил в рот сначала одну дольку шоколада, а потом ещё пару. Быстро прожевав закуску, сглотнул и замер. Меня неожиданно быстро отпустило и я, расслабившись, плотнее угнездился на табурете. В голове мелькнул старый анекдот:

- Хорошо-то как Маша… - проговорил я, вслух наливая себе ещё на пару пальцев выпивки в чашку. «- Да не Маша я! – подумал про себя, вспоминая анекдот». - А все равно… ХОРОШО! – уже в полный голос продолжил, выпивая вторую порцию. В голове захорошело, хотя с такой дозы я конечно не опьянел.

В коридоре послышались шаги, и в кухню вошла мама. Она с неодобрением посмотрела на меня, потом на чайную чашку, из которой я пил дорогущий коньяк. Громко хмыкнув, она развернулась, и так и не сказав ни слова, вышла. Вернулась почти сразу. В руках были два коньячных бокала. Так и не сказав мне ни слова, она наломала остатки плитки дольками, достала и нарезала в блюдце лимон и молча села напротив меня.

Её взгляд с каким-то странным выражением скользнул по мне, и она произнесла:

- Давай, наливай…

- … - я, молча, набулькал на пару пальцев коньяка в оба бокала и глянул на мать.

- Ну! – она, молча, ухватила и подняла к глазам тару, рассматривая янтарную жидкость на просвет. – Давай, учитель! – толи съязвила, толи в серьез вырвалось у неё, - выпьем… видит бог не ради пьянки, а здоровья для! – произнесла странный тост.

Мы, не чокаясь, выпили, закусили: я лимоном, а она кусочком шоколада. Снова посмотрев на меня своим странным взглядом, она выдавила из себя:

- Давай рассказывай, гуру самопальный…

- А что рассказывать?

- Всё! – она уставилась на меня, словно пыталась «просверлить дырку» в голове.

- Всё, так всё, - произнес я, наливая в бокалы ещё коньяка и молча выпив начал рассказывать с прихода сестры

Скривилась, услышав, что мы оказывается ещё и мылись вместе. Тихо хихикнула, узнав про мой опыт с глубоким проникновением. А когда я дошел до утра, то молча, налила в свой бокал почти до половины спиртного и махом выпила закашлявшись.

- И что же мы теперь будем делать? – помолчав, словно переваривая мой рассказ, выдала она, когда я замолчал.

- … - пожал плечами, снова наполняя бокалы янтарным напитком.

- Ну-ну-ууу! – многозначительно потянула она, так и не услышав моего ответа.

Она сидела спиной к коридору, а я, напротив, около окна. Я выпил и пока она вертела в руках свой бокал вышел в коридор, ну приспичило мне в одно место. Идя обратно, увидел, как мама, сгорбившись, сидела, уставившись в окно.

Подойдя со спины, положил свои руки на её плечи и стал медленно разминать их. В свое время я, занимаясь спортом, даже прошел минимальное обучение и знал множество приемов массажа. Я совершенствовал его на своих подружках, изучая и добавляя элементы из арсенала «восточных соседей» делавших упор на сексуальном подтексте приемов.

От моего прикосновения она дернулась, но так и осталась сидеть. Я медленно размял плечи, продвигаясь к шее. Потом руки двинулись вперед и вниз. Мягкие поглаживания заставили тело мамы откинуться назад, и я непроизвольно, так хотелось думать, а скорее всего, осмыслено уставился на её чуть подрагивающие в вырезе халатика груди. Медленно делая круговые движения, и сильно прижимая ладони к коже чуть выше грудей, я заставил халатик чуть распахнуться, благо он не застегивался на пуговки, а только скреплялся поясом.

Я видел ее лицо на котором исчезло выражение озабоченности. Теперь оно было спокойным, и даже казалось, на нем промелькнула улыбка. Взгляд, скользнув ниже, уставившись в вырез халата, и спокойно рассмотрел круглые обводы её не таких уж маленьких белоснежных грудей; напряженные, коричневые затвердевшие соски выпирающие вперед. И крупные темные ореолы почти правильной круглой формы вокруг них.

Руки задрожали. Член в шортах встал, прижимаясь к её спине. Словно не заметив всего этого, голова мамы ещё сильнее вдавилась в меня и она простонала:

- Да… как хорошо… плечи болят…

Все это придало мне храбрости и, наплевав на последствия, задрожавшие от возбуждения руки, скользнули, вниз забираясь под ткань. Прижатое ко мне тело вздрогнуло, когда пальцы, скользнув вниз, задели соски. Уже через мгновение в холодные ладони впились, как мне показалось обжигающе горячие соски, а пальцы обхватили упругие, но мягкие груди.

Я замер, не смея поверить в случившееся, а тело матери словно закостенело.

- Ох-х-х… - застонала она.

- Да! - вырвалось у меня, и я принялся, остервенело, но нежно мять и выглаживать неожиданно затвердевшие женские выпуклости.

- Нет! – услышал я, когда её тело словно затрепетало от прилагаемых мною усилий. - Так… так… нельзя! – выдавила она из себя, не сделав даже попытки прекратить происходящее.

- … - тяжело задышал я, продолжая ласку. Через мгновение пальцы сжали напряженные соски. Я стал катать их, сжимая между фалангами большого и указательного пальцев и чуть вытягивая вперед «твердые виноградинки».

- Что… ты… де-ла-ешь!? – просипела она, подергиваясь и сжимая бедра. – Пре-кра-ти! – сорвался в шепот её голос. – Так нельзя… - уже еле слышно выдавила мама.

- Господи! – вырвалось у меня и я, наклонившись, стал нацеловывать её лицо, продвигаясь к шее. – Я так хочу! – губы прошлись по прикрытым веками глазам, носу правой щеке и коснулись изящной шеи.

- Нет! – она закричала во весь голос словно проснувшись, - перестань! – и дернулась, вперед ударившись о стол, так что на нем зазвенел упавший и покатившийся по кругу вокруг ножки бокал.

- Почему? – замер я на месте.

- Нельзя! – вскочила она, на ноги вырываясь из моих объятий, - я твоя мать! – развернулась ко мне лицом, краснея и запахивая на груди халат. В широко раскрытых глазах блеснули слезы.

- Можно! – неуверенно вырвалось у меня и я, быстро наклонившись, поцеловал её в губы.

Снова ступор сковал нас вместе. И тут она, разревевшись, оттолкнула меня и опрометью бросилась прочь. Проводив маму недоуменно-растерянным взглядом, я ещё целую минуту стоял столбом, невидящими глазами уставившись вслед. Я словно еще ощущал её подрагивающее и тянувшееся ко мне горячее и желанное тело.

Мотнув головой и сбрасывая с себя оцепенение, развернулся к столу. Глотнув прямо из горлышка, казалось ставший простой газировкой хороший глоток коньяка – медленно направился вслед.