Н-сис. часть 28

Надежда знала, что по математике у Кобленко стоит твердая тройка и ни о каком поощрении речь идти не может. Значит, Лиза сорвалась. Тогда говорить с ней бесполезно - влюбленная женщина не воспринимает аргументы. Не исключался и вариант навета, ошибки, провокации - все это бывало в обширной практике директрисы. Значит, собрать объективную информацию и потом принимать решение.

Как Кобленко собирается доказывать свои слова? Включить диктофон? Если Лиза это заметит, она, возможно, сама одумается. Если нет - поставить ультиматум с опорой на вещдок: либо она оставляет парня в покое, либо увольняется. Но Сергиевская решила сначала получше узнать, что из себя представляет этот Дима.

Едва он ушел, Надежда вызвала Светлану Николаевну. Та явилась после уроков.

- Что вы можете сказать о Кобленко?

- В прошлом году занимался очень хорошо, писал прекрасные сочинения. Я выдвинула его на олимпиаду, и он занял второе место.

- Поощряли?

- Да.

- А в этом году он изменился?

- Скатился на тройки. Говорят, связался с плохой компанией. Он вообще крайне непостоянный, даже в прошлом году таким был. То отвечает блестяще, то молчит как пень. Но вообще парень очень неглупый.

- Можно рассчитывать на его исправление?

Теперь пришла пора задуматься Ковач.

- Я не могу сказать, Надежда Георгиевна, - наконец призналась она, - Он совершенно непредсказуем.

- Тогда недели через три поговорите с ним. Как обычно - либо он берется за ум, либо переходит в обычную школу. Что сейчас можно считать для него существенным достижением?

- Четверку в году, но вряд ли вытянет... . Что, он натворил что-то? - осторожно спросила Светлана.

В "Четвертом" дисциплина была жесткой как для учителей, так и для учеников. Школьник, не оправдавший возложенных на него ожиданий, тихо, без шума, спроваживался в учебное заведение рангом пониже. Однако, в этом случае удар косвенно приходился по тому учителю, которой его "опекал". В данном случае - по Ковач. И хотя его проступок, видимо, не имел прямого отношения к ее предмету, она понимала, что ее рейтинг в глазах начальницы слегка понизился.

- Натворил, - нараспев произнесла Надежда, думая, видимо, о другом, и вдруг спросила: - А что, Светлана Николаевна, как вы оцениваете его мужские качества?

Блондинка надолго замолчала, и по ее полным губам пробегала улыбка.

- Пожалуй, за все время моей работы в этом лицее Дима Кобленко - самый яркий персонаж, - наконец произнесла она, опустив глаза.

- Яркий с плюсом или...

- С плюсом, - Светлана даже перебила начальницу, - с огромным плюсищем.

- Как вы это объясняете? - Надежда была заинтересована

- Как вы осведомлены! - то ли съязвила, то ли восхитилась Сергиевская, - Не думаете, что это юношеские басни?

- Не думаю, - с гордостью заявила Светлана Николаевна, - Он об этом рассказывал в такой момент, когда мужчины не лгут... Мне, по крайней мере.

Надежда с трудом сдержала улыбку. Ковач была отличной учительницей. К тому же, многие школьники грезили об ее увесистой груди, большой попе, пухлых чувственных губах и плотных ляжках. Единственный ее недостаток заключался в мании величия - она считала себя невероятно сексуальной, опытной, стойкой и изобретательной. Впрочем, возможно, так оно и было, но о таких вещах не заявляют при каждом удобном случае...

Итак, на следующий день после происшествия с Лизой Дима опять зашел к Сергиевской, на этот раз с флешкой. Там был записан почти весь тот вечер, по крайней мере с того момента, как Лиза оказалась на кровати. Подготовленный Дима заранее установил камеру, оставалось лишь нажать кнопку, а математичка, увлеченная сексом, ничего не заметила. А остальные обо всем знали и старались не поворачиваться к камере лицом. Именно на условии съемки Дима обещал привести красивую опытную "девочку" для их забав.

Через полторы минуты Дима прервал показ, вынул флешку и сказал:

- Общая продолжительность пятьдесят две минуты.

- Ты хочешь сказать, что женщина, которая тебя домогается, в твоем присутствии занимается любовью? - усмехнулась Надежда.

- Нет, это просто компромат на нее, - нагло сказал Дима, - Если она от меня не отстанет, я скажу ей, что обнародую эту запись.

- Тогда зачем ты мне ее показываешь?

- Возможно, вас она заинтересует больше.

- Меня? Почему? - удивленно спросила Сергиевская.

Кобленко опять засмущался. Глядя на него, Надежда вспомнила оценки Светланы: "весьма непостоянный", "совершенно непредсказуемый"... Только что он бросался словами "компромат", "обнародую", и вдруг покраснел, опустил глаза и трусливо молчал.

Она решила ни за что на свете не выпускать Кобленко из кабинета с этим убойным материалом. Если он попадет в прессу...

Сергиевская отдавала себе отчет, что со своей "сексуально-педагогической системой" ходит по краю пропасти. Ее выручала находчивость и хитрость, а также то, что все участники процесса оказывались в выигрыше. И еще - у Надежды почти всегда была страховка, запасной вариант. Сейчас она думала, что именно он может потребовать с нее за компромат. Деньги? Она попросит время на размышление и возьмет деньги у Сажиной, хотя бы часть. Что еще? Будет требовать себе высокую оценку? Вряд ли, но на это Сергиевская никогда не пойдет. Она даже продумала презрительную гримасу: мол, нашел что просить. И еще она подыскала слова: с кем математичка трахается, это ее личное дело, лицей здесь ни при чем. Иди, мол, к ней, и торгуйся, с меня ничего не получишь. Кобленко неопытен в шантаже, директриса, наоборот, была его мастерицей. Дима может купиться на блеф - подумает, что его компромат никому не интересен. Тогда его можно попробовать задобрить какими-нибудь подачками и выманить запись.

Но, пока она не услышала его условия, об этом рано было думать.

- Ты пришел, чтобы молчать? - спросила она, - Повторяю вопрос: что ты хочешь за это кино?

- Вас, - еле слышно сказал Дима.

- Что?!

- Я хочу заняться с вами любовью... - уже громче сказал Кобленко.

Вот этого Надежда никак не ожидала!

- Ты объяснишь свое желание? - спросила она, даже не пытаясь скрыть изумление.

- Вы... я смотрел на вас во время уроков... вы очаровательны... вы сексуальны! Я не мог отвести взгляд от вашей груди... Как я хочу ее потрогать!

"Он псих", - вдруг подумала Сергиевская. Испытывая, конечно, привычное удовольствие от того, что кто-то восхищается ее внешностью, она видела безумные глаза Димы и лихорадочный румянец на его щеках. Слишком много странных поступков совершил этот рослый и плечистый не по годам парень за последние несколько дней. Очаровал математичку, нажаловался на нее директрисе, потом организовал групповуху, где его дружки знатно ту же математичку утрамбовали, тайно сделал съемку, и теперь... фактически признался Надежде в любви, точнее, в страсти. "Надо отдать ему должное, он и не заикался о романтике - не скрывает, что ему нужна только постель". Конечно, в какой-то мере он был психом, потеряв голову от страсти к зрелой учительнице.

Она хорошо видела еще в прошлом году, что он вожделеет ее, и пыталась это использовать. Он старался, но история ему не давалась - там нужна память на цифры и имена, а он был сочинителем, мастером подбора образов - лингвист, филолог, но никак не историк - четверка была его привычной оценкой по истории, хотя пятерки случались. Да, она видела, что он старается и не может, но подумать не могла, что старается только из-за нее...

Впрочем, в его выборе была своя логика. За полтора года он привык, что в "Четвертом" есть только две ценности, две валюты для обменных операций: школьники дают учительницам победы и достижения, учительницы дают школьникам свое тело. Больше ни у тех, ни у других ничего и нет. У него на руках товар, который можно продать. За какую же валюту? За секс, за какую же еще. К Сажиной он равнодушен, Ковач - уже пройденный этап, остается недоступная полубогиня Сергиевская.

Да, Сажина безупречна красива. В ней нет ни одной неправильности, отклонения от стандарта, индивидуальной особенности. Дима, как человек творческой натуры, не принимал такой красоты, которая казалась ему кукольной, почти уродливой. И именно поэтому ночные грезы Димы были никоим образом не о Лизе и даже не о Свете, а именно о Надежде. Это желание стало навязчивым. Он знал, что преуспевающие в учебе удостаиваются чести провести ночь с любимой директрисой. И, получив в руки оружие против ее подчиненной, он ни секунды не раздумывал, как именно это оружие применить. Это для него было даже важнее, чем высокая оценка.

Продолжая политику Ирины Васильевны, Сергиевская уже давно сделала Кобленко своим "верным другом", то есть, если называть вещи своими именами, доносчиком. В каждом классе у директрисы было два-три таких агента, которые сообщали ей о всех событиях, обычно скрытых от внимания учителя: сплетнях, слухах и заговорах. Сергиевская интуитивно вычисляла тех учеников, кто мог бы на это согласиться. Правда, никакого поощрения за статус "друга" не предусматривалось, да сами стукачи получали удовольствие от своего статуса, упивались игрой в шпионов. Теперь Надежда подумала, что он как раз рассчитывал на ее благодарность именно в постели. Но она была верна себе - ничего большего, чем улыбка и словесное одобрение, "верные друзья" не получали.

Конечно, Надежда тайно ненавидела и презирала стукачей, но словами и жестами старательно выражала совсем другое отношение. Мало кто любит лягушек, но они уничтожают вредителей...