Потентный самец

- Дружок, привет! - сказал он мне, - Прогуляемся?

У меня сразу же возникла мысль об его "дружке". Он торчал, синеватокрасный перец, из штанов и сочился. А как он пах! Я только себе представил это, как мой пенис вздыбился, налившись кровью, готовый пробурить скважину в любой материи. Например, в тепленьком пироге его задницы. Хотя еще было неясно, кто кого будет иметь, когда мы дойдем до места, куда новый друг ведет меня, поэтому я поторопился спросить:

- Ты актив?

- Позитив, - хихикнул он, - Активный позитив, - и уточняюще кивнул, указывая на бугорок в своих штанах.

"Ого!" - подумал я, - "у него уже стоит, и похоже, он собиратеся отыметь меня ЭТИМ на полную катушку".

"Дяденька, не делайте этого", - представил я, как мы играем в раба и мастера. Но подумав, я решил, что моей попке не помешает хороший замес сегодня. "Пусть он отдерет меня хорошенько. Как это говорится? За милую душу", - подумал я про себя. "Не уверен, вот, знаю, что так говорят, а точного определения не знаю." И тут же я подумал: "Во, черт, а я ведь испугался. Как подумал, что он начнет меня драть, так вторым потоком в голове пошла мысль о значении слов. Неужели мне страшно?".

- А ты не больно ебешься? - спросил я его.

- Пока все живы, - ответил он.

"Обнадеживает", - подумал я.

Я рассматривал его сзади. Отборный самец. Туго сбитый зад на крепких, с резко очерченными линиями, ногах, которые равномерно несут соразмерный торс. И руки! Руки бога! "Интересно, он когда-нибудь дрочил себе этими руками?", - невольно подумал я. В голове поплыли картинки: он в ванне, он в салоне автомобиля (сначала спереди, потом сзади, потом снова спереди), он на лужайке, он на кухне (на столе, на плите, на полу, на подоконнике), он на пляже (на песке), он в замкнутом пространстве космического корабля (со мной). "А как там трахаться?" - пронеслось в голове.

- Эй, ты, чего задумался? - оборачиваясь, спросил он.

"А глаза-то у него голубые", - заметил я, - "Какие глаза!"

- У тебя глаза красивые, - сказал я вслух.

- А, ты обо мне думаешь, не дождешься небось, - нежно сказал он и, остановившись и поравнявшись со мной, попытался пощекотать меня под мышкой, - Не бойся, не бойся!

- Хватит, - хохоча и вырываясь, сорвалось у меня.

- Ах, хва-атит, сейчас ты узнаешь, что значит хватит, - добродушно отозвался он.

Он прижал меня к дереву и попытался залезть языком мне в рот.

- Люди увидят, - взмолился я, - Отпусти.

Он только сильнее сжал меня, что мне даже стало больно.

- Ну что, хватит? - поинтересовался он.

Твердый член давил мне в пах.

- Ну, пошли уже к тебе или куда мы идем, здесь же люди увидят, - пролепетал я.

Он отпустил меня и шутя подергал за ухо.

- Бу, - произнес я, изображая обиду

- Ну вы ребята совсем обнаглели! Поете тут дуэтом. Правильно Хрущев говорил - пидоры кругом, одни пидоры.

"Бля, да заткнись, ты, дед", - мысленно огрызнулся я, и увидел, что мой друг уже снова впереди на метр.

- Блин, что я за тобой никак не поспею, - сказал я, догоняя его, и, догнав, схватился за его руку. - Сейчас бы нагоняй от деда получили! Ты бы меня защитил, а? - поинтересовался я.

- Да нужен мне этот дед! Ты, это, давай, думай, как меня ублажать будешь. Попа-то у тебя разработана?

- Эээ, ну и вопрос, я конечно не какая-нибудь шлюха, но и не монах.

- А что ты про монахов знаешь?

- Знаю, что они хорошие и честь свою блюдут.

- Вот и ты блюди! Но жопу-то свою разрабатывай.

- Ты, по-моему, немного груб.

- Я груб? Ты, пацан, вообще ничего не понимаешь в грубости.

- Не пацан я тебе, у меня универ за плечами.

- И какой?

- ГУЗ.

- Это что значит?

- Государственный университет по землеустройству.

- О-о-о, интересно, и кто же ты по специальности?

- Землемер.

- Ясно, землер, но жопу-то разрабатывай, небось в универе этому не учили.

- Нет, я сам себе разрабатывал.

- Ну вот я и говорю, что не учили. Если бы учили, то сам бы не разрабатывал, а помогали бы тебе хорошие люди.

- А ты - хорошие люди?

- Мы пришли, землер.

И правда, мы входили в подъезд. За этим трепом я не заметил, как мы прошли целый квартал. "Господи", - взмолился я, - "Пусть он отдерет меня как последнюю шлюху. Он божественнен, хоть речи его и грубы". И затем пронеслось в голове: "Настоящий самец".

Пока мы ехали в лифте, месте, где по определению можно было заняться предварительными ласками, он почему-то стоял и тупо глядел на мигающие кнопки. ("Они его завораживают?", - подумал я.)

Я мерял взглядом расстояние от моей левой руки до его задницы.

- Можно дотронуться до твоей задницы? - как можно нежнее спросил я.

Он только повернул голову.

- Сейчас доедем, малыш. Дотронешься до всего, до чего только можно.

Квартирка была у него отпад! Всё такое эротичное и чистое.

"Ты здесь порно снимаешь?" - чуть было не спросил я, но вовремя передумал.

- Располагайся, - проговорил он, указывая на диван, - Я в душ первый, потом ты. Принадлежности найдешь в ванной.

- Хорошо, как можно бодрее сказал я.

- Эй, постой, а как тебя зовут? - вдогонку крикнул я.

- Петр Семенович, - отозвался голос из ванной.

"Мда", - подумал я. Мне предсталялось, что скорее всего его зовут Олег, Саша, Паша, не знаю, кто там у меня еще был классным любовником с классным именем. Но только не Петя и не Семенович!

Пока Петя мылся (довольно долго), я рассмотрел всякие штучки-дрючки на полочках на стене. "Фигня какая-то", решил я и снова сел на диван

В голове была картина, как мокрый Петя моется в душе. "Блин, ну скоро он", - изнемогая простонал я.

Через четыре минуты из ванной вышел ОН. О, что это было! Нагой он был такой необыкновенной красоты, что лицо у меня невольно перевернулось, а потом встало обратно в нормальное положение. В душик, разумеется, я сбегал за 5 минут, основное время из которых было потрачено на хорошую, все и вся очищающую, клизму. "Мой зад должен сиять", - подумал я. Когда последнее дерьмо вылезло из меня, и потом уже больше ничего не вылезало, я хорошенько вытерся, взлохматил, а затем в художественном беспорядке уложил волосы, засунул еще раз в задницу пальчик, понюхал его. "Не пахнет". И вышел к своему Петру Семенычу.

О боже, он стоял на кухне, спиной ко мне, весь как на ладоне. "Выеби меня!" - мысленно кричал я. Он повернулся, оценивающе обвел меня вглядом. "Ты парень хоть куда" - одобрительно процедил он. Понятно было, что желание уже затуманило ему разум, и слова он произносил нараспев, как в бреду, да еще член (просто гигантский) однозначно свидетельствоал об этом. "Выеби же меня!" - стучало, колотилось у меня в голове. Я обхватил руками его шею, он подсадил меня и потащил в спальню.

Сначала он положил меня враскорячку и отымел так, что жопа горела, хоть бери и неси ее как факел олимпийца. Затем принудил хорошенько отсосать. Задыхаясь, я чмокал и сосал, сосал и чмокал.

Затем он закинул мои ноги себе на плечи (о, эти плечи этих прекрасных рук!) и засадил мне так, что я забыл как зовут мою маму (не помню до сих пор). Моя жопа чавкала, чвякала, чмякала, но ей никак не удавалось насытить его член, одарить его блаженством сполна. Я стал жамкать руками свой член. "О-о-о, ты ненасытный!" - нараспев звучало в моей голове. Петр Семеныч тоже не молчал. Он пел в голос! Его "а" и "о" вылились в какую-то оперную арию. Если бы присоединить к ним мои мысленные распевы, то у нас был бы действительно классный дуэт в музыкальном плане, как пророчил дед. (Ну помните, тот, с собакой.)

"Я последняя шлюха, еби меня, еби меня, как последнюю шлюху", - автоматной очередью раздавалось у меня в голове. И он ебал! Он ебал так, что пар валил из ушей. Простыни были уже все мокрые. Пока он переключал передачу, я краем глаза увидел скомканную рубашку на полу. "О, символ страсти! Разбросанные вещи всегда символизируют вывернутые, порывистые формы желания." Он снова засунул мне.

"Дьявол во плоти, вот кто ты, Петр Семеныч", - вынес я свой приговор ему. В голове его имя вдруг переставилось наоборот, и стало звучать как Семен Петрович. "Блин", - подумал я, - "он мне все мозги вывернул своим членом. Достал до самой головы!"

"Се, се, се, мен, пе, пе, пе, тро, вич", - мысленно вторил я в такт толчкам его пениса.

"Пе, пе, пе, тр, се, се, се, ме, ныч".

А член все не утихал! Он буровил щель, бороздил края моей драгоценной дыры. Плоть бурлила, текла, задевала, лилась, сочилась, создавала во мне гигантскую промоину. Лазейка в мои покои подвергалась жестокой атаке иссиня красного посоха с набалдашником, символа пути и знания (которое является единственной опорой человека). Вот! Наконец! Петр Семеныч издал трубный звук, затем сдавленный писк, последний раз долбанул меня, быстро вынул толстую долбилку, пару раз дрочнул ее своей божественной рукой и из нее струей, обильным фонтаном (прямо в лицо с расстояния длины торса!) излилась сперма, она окропила меня, обдавая запахом человеческого нутра. Обливаясь потом, ее владелец выжимал из нее последние капли. О, эти драгоценные капли! Я тотчас захотел их слизнуть. Я метнулся к мокрому телу и ртом прижался вплотную, как дитя, к божественному члену, неумолимо увядающему. Но ничего! Он встанет! Он сейчас встанет! Я присосался к члену (с целью извлечения личной пользы). Я утолял возле него жажду, лакал как кошечка драгоценную благословенную влагу, принимал ее как снадобье, способное излечить любое страдание. Боже, храни тело и душу творца этой жидкости, храни его от бед, не дай ему нуждаться в этой влаге, пусть всегда он будет дарителем этой священной росы, победоносно излившейся в мой рот!

- Так как тебя зовут? - снова спросил я, когда мы лежали обнявшись на еще не высохших простынях.

- Джон.

- Джон? Ты иностранец?!

- Нет, - засмеялся он, - Я жил какое-то время в США, там сменил имя Иван на Джон. Так теперь и осталось. Но ты можешь звать меня Ваня.

- Отлично, Ваня.

И мы поцеловались.