Страсти в коммуналке. глава 3

Полную тишину нашей комнату нарушал только царапающий бумагу ход перьевой ручки и шелест газетных листов - как и в любой другой будний вечер, когда моя мама сидя в кресле у двери читает газету и поддерживает мое усердие по выполнению домашнего задания на должном уровне. Неожиданно, с резкостью цунами дверь с хлопком отворилась и в свойственной манере, бесцеремонно в комнату ворвалась соседка тетя Юля.

— Привет, соседи! Верочка, поговорить надо срочно, - спешно и озабоченно обратилась Юля к маме.

И без маминой просьбы, не отличающейся особой любезностью, я конечно же догадался бы выйти из комнаты. Беззаботно я уселся за кухонным столом и в одиночестве воспользовался незапланированным отдыхом. Только вскоре тревожные думки начали посещать меня по поводу странного желания Юли поговорить с мамой, уж не собирается ли она чего рассказать из воспитательных целей моей родительнице? Ожидание стало мучительным, я уже был готов к тому, что как только дверь отворится и горделиво выйдет тетя Юля, мама устроит мне порядочную выволочку. И за то, что смотрел на юлины прелести, и что дрочил тогда в комнате, да мало ли за что еще. От ужаса я вжался в стул и хотел, чтобы время замедлилось, а лучше - и вовсе остановилось.

Вот голоса приблизились и стали различимы, едва заметно дернулась ручка и к неизбежному логическому заключению - дверь распахнулась. Вопреки моим обреченным представлениям, обе женщины обменялись любезностями и Юля выпорхнула в тускло освещенный коридор, а мама просто позвала меня в комнату продолжить подготовку уроков.

— Володя, ты закончи без меня, - старательно скрывая волнение сказала мама, - мне нужно помочь тете Юле. Не поворачивайся, я переоденусь.

За моей спиной, закрывшись дверцей шкафа, мама начала шелестеть, послышался звук молнии и вскоре она хлопнула дверью, оставив меня одного. Вероятно, помогать соседке нужно было обязательно нарядно одетой и никак нельзя было прийти в том виде, который имели обычно жители коммунальных квартир. За дверями на кухне послышался звон фарфоровых тарелок, стаканов и спешные шаги по коридору - наконец, стало понятно, что в какой-то из комнат намечается незапланированная вечеринка, куда и пригласили маму.

Появился свободный вечер, можно было закончить уроки без розг надзирателя, помечтать, да и вообще, насладиться чувством облегчения от напрасных тревог, вызванных женскими тайными переговорами. Кокон моего покоя на растянутых пружинах кровати нарушил резкий электрический звонок. Каким-то странным образом мне стало очевидно, что спешные шажочки по деревянным половицам коридора принадлежат именно тете Юле

Любопытство в какой-то момент пересилило страх быть пойманным на подглядывании и я на цыпочках, стараясь не потревожить ни одну из скрипучих досочек, прокрался к двери. Если бы за каждое мое подглядывание уголовным кодексом было предусмотрено наказание, тогда нужно было бы давно упечь меня за решетку. По коридору за Юлей шли, ступая тяжелыми шагами в блестящих яловых сапогах, трое офицеров в синих фуражках. Вероятно, сегодняшняя вечеринка не ограничится кругом жильцов нашей квартиры, а периодические влиятельные гости соседки нагрянули разом, чтобы разбавить наше коммунальное однообразие.

Шли часы, я уже не по одному разу воспользовался покоем, чтобы поразмыслить над причинами внезапного сабантуя, вспомнить примерку Юлиного платья и даже ее визита в самый неподходящий для этого момент. Как только сумрак за окнами сгустился до полной темноты и я уже лежал в постели, в комнату тихонько вернулась мамочка. Всегда, когда она по праздникам выпивала даже самую незначительную дозу спиртного, она становилась очень тихой и незаметной и скрывала свое неблаговидное состояние глубоким сном, накрывшись одеялом с головой. Так и в этот раз, войдя в комнату, она плотно прикрыла дверь и положившись на мою честь спящего человека, принялась неуклюже раздеваться. Во все глаза, не в силах отказаться от своей порочной слабости, я смотрел как обнажается моя нетрезвая мать. С трудом непослушные ее пальцы справились с пуговичками и нетерпеливо стянули праздничную выходную блузку. В такой манере расстегнуть лифчик могло стать невыполнимой задачей, но интуиция меня подвела. В темноте комнаты я увидел очертания маминых грудей, свисших, когда она наклонилась для дальнейшего раздевания. Черная юбка, не удерживаемая более пуговичками, спала на пол и в таком виде мама влезла под одеяло, как в уютную берлогу, чтобы сном изгнать свое постыдное опьянение.

Не прошло и получаса, как новое обстоятельство в череде мешающих мне уснуть этой ночью, вступило в полную силу. До моего слуха донесся женский стон. Я пришел к заключению, что этот стон принадлежал не маминому, скрытому одеялом горлу. Действительно, стон повторился и происходил он откуда-то из-за стены. С каждым новым повтором становилось понятно, что не боль вызывала эти стенания. Смутные догадки, на которые моих познаний едва ли хватало, начали подтверждаться, когда без всякой на то причины начал подниматься в полный рост мой незадачливый орган. С недавнего времени я частенько стал доставать орудие, чтобы давать холостые залпы, но это было связано исключительно с цветными воспоминаниями о прекрасном Юлином теле. Но какое значение могли иметь непонятного происхождения стоны? Желание прикоснуться к вздыбленному члену нарастало с каждой секундой, особенно после увиденного незадолго до этого. Для начала я стянул, не опасаясь маминого пробуждения, толстое одеяло, высвободил мачту из трусов и с удовлетворением посмотрел на готовый взорваться от нестерпимого зуда член. Было в этом что-то необыкновенное - так запросто лежать в паре метров от мамочки, слышать женские стоны и прикасаться кончиками пальцев к собственному пенису

Внезапно, как гром среди ясного неба, страшная догадка разразила мое беззаботное существование. Как бы не противился я сейчас в это поверить, но стало абсолютно понятно, что дрочу я под юлины стоны, пока кто-то из офицеров безжалостно трахает ее. Ревность кольнула мне сердце, начала жечь, как лава, но желание трогать себя не проходило, даже наоборот, усиливалось многократно. Терзаемый ревностью, представляя, как Юля терпит унижения офицера, я как безумный сжимал член и водил ладонью по чувствительной плоти. Ясно мне виделось, как с презрительной гордостью, стиснув зубы бедолага лежит под офицером, клацающим перед ее лицом звериным оскалом. Отчетливо мне представлялось, как в пылу борьбы мужчина вбивает хрупкое тельце в матрац, как мозолистые руки вандала сжимают изящные груди, отчего Юленька горько стонет на всю квартиру не зная устали. Неожиданно волна, которая теплилась и бурлила внутри меня, сметая все плотины робких моих попыток, вырвалась наружу и дуэтом с Юлей я громко застонал. Несколько минут я не был способен ощущать ни свет, ни тьму, ни холод, ни жар, лишь непрестанные стоны доносились через глухой купол над моей головой. Вскоре острота чувств вернулась и склизкое обилие на моем теле стало досаждать. Лежать в темноте измазанным собственной спермой - то еще удовольствие, можете поверить на слово! Только я решился встать, будучи уверенным, что мамочка крепко спит, как в коридоре послышались знакомые шаги. Вот так, стоя голышом посреди комнаты, я молился, чтобы мужские голоса были потише и не старались так назойливо разбудить маму. Только сейчас я поймал себя на мысли, что из квартиры вышли все трое офицеров, но при том уязвимом положении, это ушло на второй план.

Бесконечно долго тянулись минуты, заставляя меня стоять на месте, чтобы не разбудить скрипом пола маму, пока в коридоре все не уляжется. Тогда я тихонько голышом, с потеками спермы на животе, ногах и со спадающими мутными каплями, вышел в тускло освещённый коридор. Нелепыми шагами театрально затаившегося шпиона я достиг общего туалета. Дверь приоткрыта, свет включен - как не сложно догадаться, это гости, не знакомые с нашими строгими порядками, могли позволить себе подобную вольность. С облегчением я ринулся внутрь, но остолбенел прямо на пороге. Никогда мне еще не доводилось видеть женщину в столь жалком положении... Юля, чуть живая, сидит на фаянсовом унитазе, абсолютно голая, растрепанная и потная. На ее изможденном лице и теле видны такие же мутные потеки, что и у меня самого. Фигура, которая еще вчера обещала всегда оставаться легкой и молодой, сейчас увядала на глазах.

Неимоверных усилий мне стоило взять себя в руки и принять хоть какое-то решение - оставлять соседку здесь в таком виде точно не следовало.

— Теть Юль, - шепнул я обеспокоенным голосом, чтобы не привлечь соседей.

Юля с трудом подняла голову и мученической улыбкой отреагировала на знакомое лицо.

— Вовчик, что ты тут делаешь?

Я пожал плечами...

— Вовчик, помоги мне добраться до комнаты, - жалобно попросила она, - сейчас только я...

Сидя с раздвинутыми ногами, соседка выпускала из промежности тонкую белую нить, не обращая внимания на зрителя. Лишь когда она потянула ко мне руки, я помог ей подняться и наши липкие тела плотно прижались друг к другу. Нельзя не признать, что лучше душа в данный момент для нас обоих ничего и быть не могло. Да уж, не в такой ситуации я мечтал прижаться к Юле. Ценой некоторых усилий я втащил в ванную едва стоящую на ногах хмельную соседку, заперся и включил теплый душ. Пока Юля невнятно бормотала, я наскоро поливал себя и ее, намылил завалящимся куском бесхозного мыла наши тела. Может показаться, что намыливать юлино тело - обстоятельство весьма возбуждающее, но в тот момент, когда любой мог застать нас в таком, не поддающемся оправданию положении, ничего кроме страха, я не испытывал. Что касается издержек коммунальной квартиры, разумеется полотенец, даже одной жалкой тряпки, достойной обтереть наши тела от прохладных брызг, в общей ванной не нашлось. Так, оставляя мокрые следы, мы молча доковыляли до комнаты Юли. Внутри стоял накрытый некогда стол, кровать смята так, что даже матрац съехал вместе с простынями. Не малых усилий мне стоило поправить кровать и уложить мокрую соседку.

— Вовчик, простыни... простыни выкинь...

Исполнив странное желание, я угодил даме и уложил ее на голый матрац, хоть это и расходилось с моими взглядами на комфорт.

— Вовчик, не уходи, посиди со мной, мне так плохо...

Я, с трудом понимая, что мне дальше делать, подчинился и присел на краешек кровати, где лицом в подушку ничком лежала бедняжка Юля.

— Они... Они втроем меня, - жалобно стонала Юля...

Я молча слушал и к своему стыду признаюсь, в свете фонарей на Василеостровской улице смотрел на ее ножки и невероятно красивую попу, что так настойчиво скрывалась от меня доселе.

— Вера ушла... мне пришлось одной... понимаешь? Одной....

Юля уткнулась в подушку и ее спина мелко задрожала от плача.