Новогодние сказки

Посвящается Жоре Крыжовникову, если он читает этот сайт.

В начале января 20... года, когда новогоднее похмелье уже понемногу отпускало своих жертв, в одном из отелей Питера собрались трое.

Все они были френдами с Форума Любителей Секса, решившими развиртуализироваться и сообща отметить Новый Год.

Специально для этой цели была организована Жанна, красавица-блондинка с сиськами, как у райской птицы. Один из френдов вызвался добыть девчонку на троих, уверяя, что другой такой они не найдут. Он был прав: Жанна оказалась не только ебливой блядью, но и весьма душевной собутыльницей.

Когда три сорта спермы впитались в ее бездонные недра, френдов потянуло поговорить, и Жанна, малиновая от трехчасовой ебли, пришлась для этого дела как нельзя кстати.

Компания подобралась образованная, интеллигентная, и Жанна удивляла мальчиков, подхватывая любую тему. Она одинаково легко говорила о Булгакове и о Фрейде, о «Лолите» и о «Темных аллеях», элегантно шутила, каламбурила, и мальчики казались себе и друг другу умными, свободомыслящими мачо — цветом русской интеллигенции.

Увы, вскоре Жанна засобиралась домой. Она и так пересидела с ними целых сорок минут сверх оплаченного, не требуя домазать, и никаких других вариантов не было.

— Дааа, — сказал один из френдов, Юрик, когда за Жанной хлопнула дверь. — Ай да девка. Настоящая гейша. Не знал, что у нас такие есть.

— Ага. — отозвался другой, Серега. — Респект Мишане. Где ты откопал такой раритет?

— Вот так вам все и расскажи, — гоготнул Мишаня.

Мальчики помолчали.

— Дааа, — снова сказал Юрик. — Жаль только, что шлюха.

— Чего это?

— Молодая, талантливая, умная... Красивая.

— ... Дорогая, — продолжил Серега.

— Нууу. По работе и плата. Да и тыща баксов на три рыла — не так уж дорого.

— Бедный Юрик, а ведь ты прав, — согласился тот. — Такая девушка... и вынуждена сосать хуи богатым мудакам.

— Пааапрашу не обобщать!

— ... а могла бы хоть в бизнес, хоть в науку, хоть на подиум... Хоть в журналюги... Ту же Собчак заткнула бы себе за сиськи. С головой.

— Эх, жисть-жестянка... Нет справедливости на свете, Мишаня. Нету ее. Давай, что ли, хлопнем еще по горькой, а? За справедливость?

— А чего хлопать, коли ее нету?

— Ну, чтоб была...

Хлопнули.

Помолчали, прислушиваясь, как водка растекается по ватным телам.

— Справедливости нет, это факт. А вот любовь есть, — сказал Юрик.

— Любовь?

— Ага. Хотите историю?

— Валяй.

— Только... только с уговором, ладно?

— С каким таким уговором?

— А вот с каким. Пусть каждый из нас расскажет историю про настоящую любовь. Не трах-перетрах, а именно про настоящую. А потом мы все вместе решим, чья история лучше, и победителю... ну, не знаю. Скажем, вернем его долю за Жанну. Идет? Только чур не брехать!

— Идет, бедный Юрик. Начинай.

— Ну...

Юрик прокашлялся, сёрбнул водки, прокашлялся снова — и начал.

1.

— В некотором царстве, в некотором государстве жила-была прекрасная царевна-лягушка. Звали ее Анечкой, и было ей 35 лет. Как для царевны — возраст немаленький...

— И как для лягушки тоже.

— Заткнись, Мишаня... Итак, царевна наша была вполне обыкновенной лягушкой: работала в обычной школе, растила двух обычных дочерей-двойняшек, бегала по обычным магазинам и, увы, не имела мужа. Даже обычного.

Никто не знал, был ли он у нее в природе хоть когда-нибудь.

В общем, все в ней было обычно, кроме одного: внешности. Даже завидющие бабы — тетя Клава и тетя Софа, соседки по этажу, — не давали ей больше двадцати семи лет. От силы двадцать девять. Время забыло про Анечку, и в какой-то момент она просто перестала стареть.

Теткам было тем более завидно, что Анечка, казалось, делала все для того, чтобы превратиться в швабру: не красилась, таскала тяжелые авоськи... ну, и так далее. А повадки у нее так и остались девчоночьи. Она щурила глаза, шмыгала носом, ходила быстро, глядя в пол, носила русый хвост и одевалась только для того, чтобы не мерзнуть и не стыдиться.

Любая женщина отнеслась бы к такой, понимаете ли, вечной юности, как к дару, за который нужно благодарить небо и землю. Но Анечке казалось, что все считают ее пацанкой, писюшкой малолетней. Да так оно, в общем-то, и было. Бабы третировали ее, как могли, а Анечка наша копила обиду.

Долго ли, коротко ли... Устроили однажды в Анечкиной школе новогодний концерт. И там должны были выступать ее двойняшки — Роза и Лилия. Дело было как раз 31 декабря.

Из какого-то хозяйственного отчаяния Анечка не осталась послушать собственных чад, как те выводят под фанеру «Хэппи Нью Йи-и-ир», а отправилась домой. Готовить, драить и отшкребать.

Возле сцены ее стопорнул какой-то парень:

— Слушай, лапуся. Понимаешь, такое дело: забыл удлинитель. Будь человеком, сгоняй в подвал к завхозу. А мне тут надо все подключить, настроить... ну, сама понимаешь. Ты из какого класса такая красивая и грустная? 11А? Бэ?

Это было, как говорится, последней каплей.

— Хам! — орала Анечка, покрываясь ядовитой испариной. — Какая я вам лапуся? Что за фамильярность? Я, между прочим, секретарь приемной! Я... я..

Хам смотрел ей вслед, почесывая затылок, а Анечка проплакала весь вечер.

Как нарочно, двойняшки не отвечали, салаты не резались, курица не варилась... Да еще и отключили воду. Правда, ее тут же включили, но Анечка все равно треснула кулаком по раковине, набив синяк.

«Какая дура», — скулила она. — «Боже, какая дура. Как стыдно...»

Наконец на двадцать пятом звонке Лилия сняла трубку.

— Это что такое? — орала Анечка. — Лилька, ты чего не отвечаешь, а? Я что, должна тут с ума сходить, да?

— Мам, это я, Роза. Ну не волнуйся ты так... Мы на концерте были, щас идем уже домой...

— По темноте? Одни? Знаешь, сколько бандюков кругом?

— Не волнуйся, ма. Не одни. Нас... эээ... нас Паша провожает.

— Паша? Какой еще Паша?

— Это такой очень классный и положительный парень. Не бойся, ма...

— Час от часу не легче. Рано вам еще с положительными...

— Все, мам, тут дорога шумит, не слышно. Мы скоро будем. Цем!..

Через полчаса злющая Анечка открывала им двери.

— А шапки? Шапки где? Лысыми хотите быть? Сколько раз говорила: такие волосы, как у вас — подарок, на него молиться надо. А вы... А это кто?

— Можно? — из коридора выдвинулся мужской силуэт. — С Новым Годом, Анна Владимиро...

Роза и Лилия, раскрыв рот, смотрели, как их мама с Пашей прожигают друг друга взглядами.

— Эээ... мам, это Паша. Он нам только анимешку сбросит, и все, не бойся, он не навязывается... А вы что, знакомы?

— Анимешку? — скривилась Анечка, выждав паузу. — Японские глазастые мультики для даунов?

— Почему для даунов? Не для даунов, а для хамов. Прошу не путать, — медленно произнес Паша.

Анечка величественно молчала.

— Давай-давай, Паш, — шептали ему двойняшки. — Скидывай быстренько — и делай ноги. Не видишь, что ли?

Они утащили его в комнату. Анечка, всхлипнув, ушла на кухню — воевать с курицей.

Вскоре к ней постучали.

— Анна Михайловна! Анна Михайловна!..

— ? — спросила она взглядом, впуская Пашу.

— Анна Михайловна! Я вот ухожу... Хотел сказать вам «до свиданья», и... извиниться. Так неловко получилось...

— Владимировна, а не Михайловна.

— Ой... Извините... Я... вы... вы не думайте... Это только потому, что вы такая красивая девушка, Анна Мих... Владимировна...

— Девушка?

— Ну да... Я не хотел вас обидеть. Вы действительно такая красивая... и так молодо выглядите, что я принял вас за школьницу.

— Школьницу? А школьницам хамить можно?

— Анна Владимировна! Я же извинился. С Новым Годом вас!

— Спасибо, Павел... как вас там?

— Да ладно. Просто Паша.

— Итак, Просто Паша... У вас есть с кем встречать Новый Год?

— Выпроваживаете, стало быть.

— Стало быть, да.

— А можно у вас спросить одну вещь?

— Только если одну.

— Почему у вас такой характер, Анна Владимировна? Почему вы такая красивая — и такая злючая, как оса?

— Характер? Значит, это у меня характер? На себя посмотри!..

— Посмотрел. Понравилось. А вам нет?

— Нет!

— Еще посмотри.

— Нет!!! Уйди!!!

— А так?

Паша вдруг ухватил Анечку и, сжав в стальных объятиях, присосался к ее рту.

Анечка извивалась и хрипела. Рука ее, нащупав нож, взметнулась над Пашей, который все видел, но не прекратил поцелуя, — и, зависнув над ним, бессильно повисла.

Поцелуй длился минуту или больше.

— С Новым Годом, — хрипло сказал Паша, когда оторвался от нее.

Анечка хотела дать ему пощечину, но рука опять взметнулась и повисла.

— Бей. Чего ты? Бей, — говорил Паша, наступая на нее. — Бей! — и вдруг резким движением распахнул на ней халат.

Анечка завизжала.

— Не кричи. Они «Сейлор Мун» смотрят. Все равно не слышно...

Он щупал ее, как свою собственность, возбуждал ей соски, которые сразу встали торчком, и мял ей все тело, отвыкшее от прикосновений. Потом стянул халат прочь.

— У тебя супер фигура. Давай.

Голая Анечка потрясенно смотрела на него.

— Давай, говорю. Вот так, вот таааак, — он нагнул ее, и Анечка встала раком, закрыв глаза. — Вот таааак, — приговаривал Паша, массируя ей промежность, которая сразу выпятилась кверху. — Давно не трахалась девочка, давно... Течет, ой как вкусно течет, — он лизнул середку пизды, потом еще и еще.

Анечка стонала, покачиваясь из стороны в сторону.

— А теперь держись.

Он расстегнул штаны и с размаху влетел в нализанную пизду.

— Вот тебе! Вот тебе! — приговаривал он, смачно шлепая по звонким бедрам. Раздавался звук, похожий на выстрел. — Ииэх! Иииэх! Ииииэх!

Из Анечки рвался волчий вой — вначале порциями, а потом непрерывно, набирая силу, как самолет на взлете.

Вскоре она надрывно выла и бодала головой паркет. Паша с силой ебал ее, вгрызаясь пальцами в бедра; потом нагнулся и обхватил сиськи, мотавшиеся без дела. Анечка заголосила, как на родах, и вместе с Пашей повалилась на пол...

— Дети услышали, — сказала она сквозь стон, когда смогла говорить. Звук мультика прекратился, и за стеклянной дверью угадывались две тени

— Сколько у тебя секса не было?

— Давно... Интересно, насколько ты меня младше?

— Мне двадцать три. А тебе двадцать... семь? Двадцать восемь?

— Ну да, и дети четырнадцати лет. В четырнадцать и родила.

— Что, серьезно?..

Вместо ответа Анечка положила руку ему на яйца.

Паша, сглотнув, припал к ее груди и долго сосал, причмокивая от жадности. Потом стал ебать Анечку прямо на полу, впечатывая быстрыми движениями ее дрожащие бедра в паркет. Анечка извивалась под ним, как гусеница, и шептала сквозь стон:

— Детей... отгони...

Через полчаса они вошли к двойняшкам.

Те чинно смотрели мультик, делая вид, что и не отходили от компьютера, и изо всех сил старались не переглядываться и не хрюкать.

— Дорогие дамы, — торжественно возгласил Паша. — Анна Михайловна разрешила мне встретить с вами Новый Год. Предлагаю прямо сейчас всем посмотреть «Сейлор Мун»!

— Урааааа!!! — завопили двойняшки.

— Владимировна, — сказала Анечка...

Прошло полгода.

Однажды тетя Клава и тетя Софа проводили, как обычно, утренний симпозиум на лестничной клетке:

— А Анютку-то видели, Анютку?

— Видела, конечно. Совсем рехнулась со своим новым-то.

— Ага. Он моложе ее лет на сорок... ну, на десять, — поправилась тетя Клава, встретив тети-Софин взгляд. — Пацан, школу еще не кончил.

— А с волосами что сделала? Вы видели, Клавдия Семённа?

— Видела, видела. Глаза б мои не видели! Такой хвостик был красивый, русый, почти до пояса... Мало того, что обрезала под горшок, так еще и выкрасила в зеленый цвет. Как кактус ходит, прости Господи!

— Ладно еще себе, а детям!..

— Ой, и не говорите. Такие волосы у девочек были — загляденье! Русалки, да и только.

— Я даже во сне видела, как парикмахер режет им косы, а потом мажет бедные головки этой дрянью. Чуть не плакала.

— Одна теперь сиреневая, а другая розовая, как не хочу говорить что. Страх Господний!..

— Это они мультиков этих насмотрелись китайских...

— Вьетнамских.

— Ой, да неважно! Все равно узкоглазые. Хахаль им носит. Как околдовал всех...

— А что? С него станется. Ладно еще он, и девочки... так и мамаша впала в детство!

— Ой, не говорите, Софья Абрамна! Ходит с ним и с девочками по дискотекам. Посмотришь на них — ну ни дать ни взять куча подростков. Одноклассники. И хахаль, и мама, и дочечки...

— А одевается как! Попугай гималайской!

— И дочки туда же. Сама вырядится чучелом, и дочек вырядит. Прям как эти... иноплинотяне. Я вот кино видела, зять ставил...

— Из школы уволилась, представляете, Клавдия Семённа? Какие-то там шоу устраивает вместе со своим хахалем.

— Одних шмоток вон сколько накупили! Видать, денюжки завелись.

— Тут дело нечисто, я вам так скажу...

— Здрасьте, Клавдия Семённа! Здрасьте, Софья Абрамна! — поздоровался Паша, подошедший сзади.

— Здравствуй-здравствуй, Пашенька, — приветливо заулыбались соседки, развернувшись к нему. — Что, уже домой?

— Да нет, забыл кое-что. Жена там одна утренник тянет, а я за удлинителем...

Они до сих пор вместе. Анечка по-прежнему зеленая, Лилия лиловая, а Роза, соответственно, розовая.

Двойняшки уже пооканчивали вузы и собираются замуж. А у Анечки с Пашей — маленький мальчик Эндимион. Родители хотят, когда он подрастет, выкрасить ему волосы в лилово-черный цвет...

***

— Дааа... — протянул Серега, когда Юрик закончил.

— Истооория, — сказал Мишаня, и потом добавил: — Зачотная.

— Эх! Люблю такие, — крякнул Серега. — Ее на нашем форуме надо толкнуть.

— Да ну! Не оценят.

— Почему это?

— А то сам не знаешь. У нас любят, чтобы всякие там киборги трахали суккубов. Ну, или эльфиек, на худой конец. Чтобы гоблин кончал эльфийке в жопу, а лепрекон в пизду.

— А Темному Властелину чтоб отсосала.

— Ага...

— Ладно, козлятушки-ребятушки, — сказал Серега. — У меня для вас тоже кое-что есть.

— Валяй, дядя Серега!

— Валяю. Итак...

2.

Это было с одним моим другом. Назовем его... ну, хотя бы Васей.

Привелось ему, Васе то бишь, воевать в Чечне. Был он кадровым офицером, и по должности своей попадал в немерянное количество передряг. Чего он там повидал — рассказывать не буду, не новогодний это рассказ.

Однажды вычищал наш Вася очередной моджахеждский гадюшник. И, когда вычистил, обнаружил среди прочих пленных девочку Айгуль. Девочка плавала в луже собственной крови, а рядом с ней плавали ее собственные руки и ноги, отрезанные под корень. Самое хуевое то, что она была в сознании. Бывает иногда такое — болевой шок не срабатывает.

Извиняйте за чернуху, мужики. В общем, то ли удача повернулась к ней, то ли Аллах для нее чудо сотворил — но выходили девочку врачи, дай им Бог здоровья. Выжила она. Вот только непонятно, зачем.

Родителей ее убили те же моджахеды. Не было у нее никого, вот просто никого. А у нее не было ни рук, ни ног. Даже обрубков не было — одно только туловище, и из него растет самая красивая и нежная голова, которую наш Вася когда-либо видел в своей жизни

Подмазал кому-то, и числилась она как бы в детском доме, а на самом деле жила у него. Ей тогда было шестнадцать лет.

«Взял к себе» — это так просто звучит, будто завел собачку. Она ведь ничего сама не могла. Ни-че-го.Только говорить, да плакать, да спать. Васе пришлось уволиться в запас и проедать бабки, нажитые на войне. Все, абсолютно все надо было делать за нее. Потом, когда Гулька уже научилась кушать и двигаться сама (она ползала, как червячок, по квартире), он стал пробавляться всяким немудреным бизнесом. В общем, переквалифицировался наш Вася из вояки в няньку. В этой ситуации, как понимаете, у Гуленьки никаких секретов от него не могло быть. Не только покормить с ложечки, поносить туда-сюда, но и пописять-покакать, и попку помыть, и пипку, и все тело, и тампончик вставить... Все это Вася делал, как миленький, каждый Божий день, с утра до ночи. Это уже потом она научилась и ползать, и даже по мобиле говорить (ртом как-то брала ее). А тогда...

Естественно, он хотел удочерить ее. Но пока суд да дело... знаете, какая волокита у нас со всем этим? Плюс взятки надо было давать чинушам, чтоб они застряли у них в заднем проходе... Плюс — он же привязан к ней, отойти может максимум на полдня, — нехорошо ведь девочку в памперсе держать...

В общем, пока то да се, ей уже исполнилось восемнадцать. И тут Вася крепко задумался.

Дело в том, что наша Гуленька, наш червячочек, сверточек... она как грудной младенец была — полметра с головкой... дело в том, что головка-то у нашей Гуленьки выросла такая красивая, что хотелось прямо умереть на месте, если долго смотреть. Конечно, Вася ничего такого себе не позволял, хоть и вынужден был каждый день обмывать ее, голенькую, во всех ее тайных местах. Он держал себя в руках железно, как ствол... пока ей не стукнуло восемнадцать.

Не знаю, как у них все это было, но очень скоро они сыграли свадьбу.

Я понимаю, что со стороны оно выглядит, как «вот, типа, герой-альтруист, весь такой жертвенный, отдал жизнь несчастному инвалиду, но ничто не бывает бесплатно... ясное дело — в награду он трахал эту девочку, а у нее просто не было другого выбора, кроме как подставлять ему свою пизду, которую он давно уже знал до последней загогулинки...»

Я сам так думал.

«И при чем тут, — скажете вы, — настоящая любовь?»

Дело в том, что...

Ну, во-первых, я видел их. Много раз. Видел, как они общаются, как он ее держит, целует, как смотрит... Он ее носил на дискотеки, и там ставил на стол и прыгал с ней, вытягивая руки вот так вот, а она визжала, как все девки... На речку ходил с ней, плюхались там... Волосы — они у Гуленьки были длиннее ее самой раза в четыре — он ей заплетал в такие прически, что чокнуться можно было. Научился сам красить ее, делал ей шикарный макияж, потом приноровился фоткать, да так, что и не было видно, что она инвалид. Супермодель, и все.

А еще...

Понимаете, мужики... Короче, мое окно было прямо напротив Васиного.— не торопись. Первый раз — самый горячий, и пусть он будет таким...

Она взяла его член в рот, и через минуту Виталик орал, выпучив глаза.

— Ого. Я чуть не лопнула, — сказала Люба, когда все проглотила. — А теперь идем в постель — и делай со мной все, что захочешь. Я вся твоя.

Виталик наслаждался этим розовым счастьем целых полтора часа. Он излизал его, когда перестал стесняться, во всех местах — даже там, где Любу еще никто никогда не лизал. Он окунул ее в такой водоворот кипучих щенячьих ласк, что она возбудилась не на шутку и хрипела, запрокинув голову:

— У меня такое впечатление... что это я тебя заказала... а не ты меня...

Он так уморил бедную жрицу любви, что та кончила от траха в попку и уснула в его постели.

Виталик долго любовался Любой, улыбавшейся во сне, как ребенок.

Ему хотелось реветь. Пришла полночь, Новый Год... Он выпил полный фужер, так и не решившись разбудить Любу. Несколько раз он порывался поцеловать ее, но не поцеловал. Потом взял ее туфли и тщательно вымыл их в ванной. Потом сгреб ее белье и долго нюхал его, как токсикоман. Потом...

Потом Люба ушла.

Перед этим Виталик признался ей в любви.

Он долго говорил ей, запинаясь, о том, что она сама не понимает, как она удивительна, что он готов для нее на все, и...

— Вот смешной, — отвечала ему Люба. — Ты впервые в жизни переспал с девушкой и решил, что влюбился, да? Ты думаешь, что сейчас переубедишь меня трахаться за деньги, и мы будем с тобой жить долго и счастливо? Ну ладно, давай поговорим. Ты знаешь, зачем я стала шлюхой? Чтобы заработать на учебу. Я хотела стать психологом. Вкалывала, как лошадь, но не могла насобирать. И подруга уговорила... «Попробуй пару раз, не понравится — прекратишь». Я попробовала. Мне не понравилось. Если бы ты знал, как мне не понравилось... Но не прекратила до сих пор. Меня никто не заставляет, Виталичка, мой хороший. Я сама делаю это, по своей воле. Я заработала на учебу, поступила в универ, проучилась год и бросила. И теперь занимаюсь только этим. Непоследовательно, да? Я не смогу бросить это, Виталик. Я не могу без этого. И то, что ты думаешь... ты не влюбился в меня. Это просто гормоны. Ты мне очень понравился, но... вот тебе на прощанье, — она глубоко, с присосом поцеловала его.

Виталик умолял, умолял ее, бухнулся на колени... и вымолил-таки телефон.

— Ничего не обещаю, — сказала Люба. — Не знаю, зачем я тебе его дала.

.

Три дня она не брала трубку. На четвертый взяла:

— Ну знаю я, что это ты, знаю. Зачем столько звонить?

Еще через три дня Виталик гулял с ней по Летнему саду.

Они стали встречаться — вначале раз в неделю («ну некогда мне, поверь, Виталька»), потом все чаще.

Их встречи были похожи на школьные свидания — чопорно, под ручку, и ни слова о запретном. Они вели бесконечные беседы обо всем на свете. Вскоре Виталик не знал, что ему дороже: эти беседы или надежда на секс.

Надежда, кстати сказать, вскоре оправдалась. Как-то раз мамы Виталика не оказалось дома. Виталик отвернулся, чтобы найти и поставить Любе любимую музыку, а когда развернулся — уронил диски.

— Я не могу так, — оправдывалась голая Люба. — Видишь каждый день парня, трогаешь его, говоришь с ним — и не трахаешь. У тебя с тех пор никого не было?

В этот раз все было иначе (исключая Виталькин холодный пот).

— Ты думаешь, я тебя развлекаться пригласила? — говорила ему Люба, укладываясь под него. — Буду учить тебя настоящему сексу. Бесплатно, не бойся. Урок первый: как возбудить девушку, если она... Хотя нет, щас я уже сама возбудилась...

Эти уроки бывали все чаще — вначале дома у Виталика, а потом и у Любы.

— Смирись с тем, что я трахаюсь, кроме тебя, еще с целой толпой мужиков, — говорила ему та. — Смирись раз и навсегда. Сможешь смириться — буду с тобой.

Виталик смирился, хоть это было и нелегко. Ночами ему снилось, как Любу ебут ее клиенты, а он смотрит и не смеет подойти.

Это было унизительно, но и почему-то сладко, безумно сладко и запретно.

Шло время, а сны не уходили. Они давили на него тем сильнее, чем... чем меньше было клиентов у Любы.

— Знаешь, с тобой так хорошо, что мне все противней и противней делать это, — говорила Люба полгода спустя. — Никогда не думала, что так будет. Интересно, что мы с тобой жрать будем, а?

Сны не отпускали Виталика, и однажды он во всем признался.

— У меня уже месяц никого не было. Ну и ну, — удивилась Люба. — Значит... Значит, ты хочешь, чтобы я... чтобы мы...

***

— Так, стоп, — сказал Серега. — Слышь, в натуре, что за сказки?

— Влюбленный юноша... благородная проститутка... любовь-морковь... Кто в это поверит? — поддержал его Юрик.

— Тягомотина. Чуть не уснул...

— Пацаны, вы что, мне не верите? — возопил Мишаня.

— А чему тут верить? Что мы, малолетки, что ль?

— Да причем здесь малолетки?... Да вы... да я...

— Что «ты»?

— А то! Этот Виталик, к вашему сведению... короче, никакого Виталика нет. Это все я.

— Что «ты»?

— А то!!! Все это со мной было. Про себя я рассказывал, ясно?

— Про тебя-я-а?

Юрик, привставший с дивана, шумно плюхнулся обратно. Серега сделал то же самое.

— Ты точно не врешь, а?

— Да говорю вам! Мамой клянусь!..

— Мдааа... — Юрик вытянулся на диване. — Понимаешь, Мишаня, какое дело, — говорил он, глядя в рюмку. — Понимаешь, как оно... А ведь я тоже про себя рассказал. Все это со мной было. Анечка — это моя жена.

— И я... — сказал Серега.

— Что? И ты?

Мишаня и Юрик повернулись к нему.

— Ага... А что тут такого? Мы с Гулькой уже десять лет, считай, вместе.

— Охренеееееть...

Мишаня налил себе и залпом выпил.

— Ну, пацаны, мы и даем с вами... Ну и компашка подобралась, мать твою в очко!..

— Да уж. Порочный мы народец. Пропащий.

— Таким женам изменяем...

— А ведь и правда — конченые мы суки, — с чувством сказал Серега. — Вот ты, Юрик. Ты-то чего своей изменяешь, а?

— Как чего? Анечка хоть и такая, а... сколько ей лет, и сколько Жанне?... А ты?

— Ну... Гулька моя хоть и... а хочется же, блядь, нормальную, с руками-ногами, да выставить ее раком, блядь, по-человечески... Мишань, а ты?... Стоп.

— Что «стоп»?

— Стоп. Слушай. А Жанна-то... Это что — она?

— Кто «она»?

— Ну... твоя?

— Моя, — хохотнул Мишаня. — Она самая. Супружница.

Серега и Юрик, оторопев, смотрели на него.

— Только ее по правде не Жанной зовут, а Любкой... Ну, чё уставились-то?

— Ах ты сука, — сказал наконец Серега. — Своей женой, блядь, торгует, и еще бабки с нас дерет?

— Пацаны, вы чё?..

— Слышь, ты! Мааалчать! Ррруки за голову! Не двигатьсяяааа! Гони шестьсот баксов, которые мы тебе дали! Быстрааа!..

— Как я будут гнать, если у меня руки за головой?

— Быстрааа!..

***

Когда за Мишаней, напуганным до полусмерти, хлопнула дверь, Серега рухнул в кресло:

— Уфффф. Во падла, а?

— Да уж, — неуверенно ответил Юрик.

— Какие же ж люди все-таки бывают, а? И как я его сразу не раскусил...

— Действительно...

— Эх. Ну что, бедный Юрик? По последней, и — кончен бал?

— Давай...

Выпили. Посидели-помолчали.

Потом Серега ушел.

Юрик остался один.

Посидел немного, глядя в окно.

Достал мобилу. Повертел ее в руках. Включил.

Нашел контакт Lubimаyа — и стал строчить смс:

«Не спишь? Я скучаю...»

... Он удивился бы, узнав, что в эту же минуту, кроме него, еще двое набирают смс с таким же текстом.