Из деревенской жизни. дед и внучка. порнографический журнал

Анютка, унучечка моя родная, пожила у меня какое-то время, да и заскучала. — Дед, ну что у вас за глухомань? Никакого развлечения. Ни потусоваться, ни сходить куда вечером. — Почему же, - отвечаю, некуда. Вечером мы в ведро ходим, чтобы на улицу телешом не выскакивать. Комары ночью злые, да и жопу чего ради морозить. А так присела на ведро, да и посикала. — Дед! - Глаза молнии мечут. - Я тебе серьёзно, а тебе всё хиханьки да хаханьки. Вечером сходить - это вовсе не пописать в твоё ведро. Это значит куда-нибудь выйти, в клуб, если он у вас есть, повеселиться, потусоваться. Клуб. Как же, был у нас раньше клуб. Да тока как власть коммунистов кончилась, так и клуб приказал долго жить. Это коммунисты, как объяснили ныне демократы, через те клубы вели работу по оболваниванию народа. А как не стало их, так, стал быть, и болванить некого стало. Народ-то сейчас всё сплошь политически грамотный. А что клуба не стало, так зато телевизор круглые сутки кажет. И там нам всё рассказывают, как мы скоро заживём. Ну да то политика, мать её через прясло да коромыслом по заду. Так что клуб ноне стоит заколоченным. Говорят, что какой-то городской бизмесмент решил выкупить да сделать казину какую-то. Ну так в нашей деревне тока её и делать. Дороги нет, электричество и то зимой через день на второй бывает. Это ежели провода не скрадут. А так и по неделе свету нет. Как при царе лучину жгём. Ну да это я по стариковской привычке поворчать загнул. Вона дизель поставил в сарае и гоняй его. А солярку, пока колхозную заправку не растащили, запас лет на сколько-то. На десяток-другой точно хватит. Я ить не стал ведрами черпать. Ёмкость ту прицепил к трактору да во двор и приволок. Прикопал в огороде на чёрный день, пущай стоит, есть не просит. У меня и тракторишка, два то исть, в сарае стоят. А чего, коли на паи давали, когда рыжий прихватизацию объявил. Тут ведь как: кто смел, тот два съел. А кто рот разявил, тому от бороны зубья. Заскучала, стал быть, девка. Ну да надо развеселить её. В город свозить, что ли? А, шло оно всё лесом вслед за Ваней С Усами. Открыл гараж. Анька ахнула — Дед, откуда у тебя такой раритет? Откуда, откуда? От верблюда. Объясняю. — Это ещё при колхозах у председателя нашего был. Состарился, так и списали. А мне вроде как в виде премии и продали. Я его подшаманил, кое-что заменил, покрасил, вот и получился такой красавец. По нашим дорогам так лучше и не придумаешь. Ты не балоболь, а залезай-ка лучше да поедем в город, денежку потратим. А той только скажи про деньги, которые тратить можно, так мигом глаз положит даже на то, что и вовсе не нужно в дому. Попылили. Походили по магазинам в городе. Прикупили чего надо, а ещё больше чего не надо. Дай, думаю, до киоска книжного дойду, газет свежих куплю, журналов. У нас ить, как коммунистов не стало, так и почтальонка вослед за ними куда-то исчезла. Видать мавзолей пошла охранять вместях с Зюгиным от Валерии Толстомясой. Да пусть их. Только вот неудобство, что почты не стало. Сейчас всё телевизор заменяет. Прям как у Матроскина: Мне всё телевизор заменил. Ну так подошёл я к киоску и прям сразу и замер статуем мраморным. Прямо на витрине на меня со страницы журнала девка голая жопу свою кажет. Тьфу не тьфу, а красивая задница. Упитанная и ухоженная. А на другом журнале прям штук несколько телешом стоят, ржут, кобылки необъезженные. Всё ничего, так тут со мной ребёнок, внучка. Дитя же совсем, хоть годочков и немало. Ей ли такие страсти смотреть. А она, будто так и надо, мигом пальчиком тычет, киоскёрше показывает на журналы, а та и рада в кучу складывать. При коммунистах за такие картинки мигом бы поехал то ли золотишко мыть куда на Сусуман, то ли тайгу валить в Туруханском крае. А сейчас, смотри-ка, продают и не прячутся

Хотел внучке попенять, так та враз отбрила — Дед, ты сейчас не в совке живёшь, демократия и либерализм вокруг, западные ценности. У нас в школе, когда училась, урок сексуального просвещения проводили. А ты на какие-то журналы так реагируешь. — Так это что, у вас и теория, и практика была? — Не, дед, только теория. Практические занятия проводили самостоятельно. Это на домашку задавали. Вот те и рупь двадцать. Доехали домой. Как рулил, уж и не помню. Всё перед глазами девки эти голозадые. Так через дорогу, то вдоль, то поперёк, шастают, задницами своими голыми, ровно гаишники мигалками сверкают. Дома поснедали, внучка зовёт. — Дед, иди, просвещать тебя буду. Вы, динозавры, поди такого и не видели и не слышали. — Чего это не слышали? Всякое у нас было. ТОлько так открыто не делали. — Ну так привыкай к свободе. Вон в Америке ещё когда хиппи всякие были. Так у них вовсе свобода сексуальная была. Цивилизованными становиться пора. Сел на диван, Анютка мигом на колени взгромоздилась. Здоровая девка, а всё бы ей понежиться, чтобы потетёшкали дитятку. Уселась и командует — Дед, листай. Я комментировать буду. А чего там комментировать? То я баб голых не видел. Сколь их на моём веку перебывало, так и не сосчитать. Как-то взялся вспоминать, с кем я хотя бы разок пошоркался, так пальцев не хватило загибать. Тогда на листочек стал выписывать. И место пустое оставлять. Память-то старческая, всех за раз и не упомнишь. Что до службы в Армии, что апосля неё. А уж как стал шоферить, так будто мёдом намазали, так бабы липли. В деревне-то шофёр да тракторист - первые люди. Кому подвезти чего, огородишко вспахать, в город свозить - плати, баба. Деньги в колхозе не ахти какие были, так бабы и становились раком. Да ещё на пять-шесть дворов один мужик. Мужние жёны так и не ревновали вовсе своих мужей. Понимали, что делиться надо. Лучше промолчать, чем потом уведёт какая у тебя мужа. А так-то что за проблема. Эка невидаль - вставил мужик кому-то. Чай не сотрётся огурчик, только крепче станет. Вот и подумал, что не увижу я в тех журналах ничего нового. Стали смотреть. Анька подсказывает, что да как. — Дед, так я пробовала. — С кем? — Да неважно. Так мне не понравилось. А вот так вот нормально. Только у нас пацаны всё скорострельные были. Не успеет вставить, уже и сбрызнул. Козлы, одним словом. Дед, ты не подумай, я без презерватива никогда и никому не давала. О, вот, смотри, дед. Это называется куннилингус. — Да ты что! Век прожил и не знал, что целовать бабе манду таким мудрённым словом зовётся. — Дед, а ты что, правда бабке целовал? — А то нет? Куда деваться, коли просит. — А она тебе сосала? — Ишо как! Ажник причмокивала. — Дед, это минет называется. — Да хоть как называй. Главное, что приятно. — Дед, а вот давай с тобой поиграем. — Во что? — А вот давай, вроде я твоя девушка, а ты мой парень. — Это ишо что за игра? — Дед, ты не придуряйся. Я уже сколько времени сижу на твоей бутылке. Ну так встал же. Тут картинки, тут внучка задком своим мягеньким трётся. Всё к одному. — Да какая там бутылка. - Попытался ссадить Анюту с колен. - Чекушка разве что осталась. — Дед, такая чекушка не в каждую...Ээээ....Не в каждую сумочку влезет. Дед, ну давай. — Сдурела? Как можно внучке со своим дедом такое делать? — Да всяко. Можно стоя, можно лёжа, можно раком. Дед, когда кому-то даёшь по-быстрому в свободной аудитории, а за дверями туда-сюда народ ходит, так не до чего-то там чувственного. Скорее кончить, если получится, и бегом оттуда, пока не прихватили. А тут мы с тобой одни. — Анька, не дури. Я же старый. Засмеялась. — Старый? А чего у старого стоит так, что молодым впору от зависти сдохнуть? Дед, ну давай. Я насмотрелась, теперь болеть буду, если не получу разгрузки. Дед, - смотрит хитро, - мы же ничего такого делать не будем. Ты просто мне полижешь. — Этот, как его? — Ну да, куни сделаешь. А я тебе потом минет. Это же не трахаться Ну, дед? Сама с колен спрыгнула, юбчонку задрала и на диван улеглась. Вот же сучка хитрожопая! Она загодя собралась с дедом так поступить. Вона даже трусы не надела, с голой жопой сидела. Вздохнул. Придётся лизать. А куда деваться? Оно ведь как? Оно ведь и правда нельзя оставлять бабу в таком состоянии, когда она хочет. Мужика тоже нельзя, так кто про то поминает. Это старуха моя хоть как, но выдоит, чтобы застоя у мужа не было. А как маёвка у неё, так сама к соседке отправит. Присел на корточки. Анька ляжки расставила, млеет, как дед письку ей лизать зачал. Потом задом заёрзала — Дед! Дед! Ой, дед! Ааааа! Ну всё, кончила внученька. Смотрю на неё, а она лыбится всеми своими молодыми зубками. — Дед, мне сто лет так никто не делал. Ты где этому научился? — Где, где? В рифму ответить. Так это не только в рифму, но и по существу. — Дед, а ты кому из женщин первой куни делал? Бабушке? — Да ты что? Мы тогда и не женаты вовсе были. — А кому? Кому? Вопрос, конечно, интересный. Кому из женщин я впервые облизал пизду? А вот кому. Призвали меня по весне, в самом начале мая месяца. Читал в поэме про Робина, мать его, Гуда, который грабил богатых и отдавал всё бедным, а потом грабил их, потому что они стали богатыми. Такой вот круговорот. Про май там было сказано так: Двенадцать месяцев в году,

Двенадцать, так и знай!

Но веселее всех в году

Веселый месяц май. Вот и у меня началась веселуха как раз в мае. Курс молодого бойца, потом служба в автороте. И надо было так случиться, что на втором году службы травмировался. Сам недотёпа, мать его ити. Хотя мать здесь как раз и не при чём. А тут вся часть по тревоге поднялась и уехала на учения. А инвалида куда? Не импотент с плоскостопием, про которого говорят: Ни в пизду, ни в Красну Армию. Просто солдатик со сломанной ногой. То есть была сломана, теперь срослась, но воевать не могу, по актировке военврачей. И меня приписали к клубу. Заведовала клубом жена эНШа. Молодая бабёнка лет чуть за тридцать. Симпатичная, зараза, фигуристая. А с начала службы прошёл почти полный год, весна, щепка на щепку лезет. А солдатику на кого залезть? То-то и оно, то не на кого. Хоть дрочи. Это нога болит, а всё остальное в порядке. Вот как-то эта фря на галерее, что опоясывала актовый, он же и кино зал по периметру, что-то рассматривала внизу. Соответственно наклонилась, о перилла опёрлась и задок свой, в узкое платье упакованный, выставила, будто мишень на стрельбище. А у меня ружьё уже давно на взводе, на курок нажми и жахнет во всю мочь. Смотрю я на эту мишень и через солдатские галифе конец наминаю. И так увлёкся, что пропустил момент, когда эта дама обернулась. Обернулась и что видит? А видит солдатика, который нагло на её задницу дрочит. Ну, почти дрочит. Бабца даром, что в гражданке, а звание воинское имела. Офицеры часто своих жён на хлебные места пристраивали. Тут тебе и выслуга, и оплата, и льготы, и пайковые, и всё остальное прочее. И не с АКМом по полю бегать, при штабах да при складах, а то и при клубе службу нести. Тепло, светло и мухи не кусают. Тут ещё надо заметить, что в нашем гарнизоне офицерские жёны отличались некоторой блядовитостью. Не могу судить об остальных, но у нас было так. Часть часто поднимали по тревоге и угоняли куда Макар телят пасти не гонял. Мужья на службе, а бабам скучно. Сплошь молодые, в теле, организма требует оргазму, а где его взять. С солдатиками не станешь блуд тешить. И не по чину, и языки у солдат не стой баб - болтливые. И написано везде: Болтун - находка для шпиона! - да кто тую надпись читал. А ежели и читал, кто соблюдал. Вот и выискивали способы разные, кто во что горазд. А если уж находился солдатик на язык сдержанный, то ему цены не было. Перво-наперво проверку проходил. И коли уж прошёл, то мог потом кусочком сыра в масле кататься. Не наглея

Всякие таланты были в цене. Три аккорда знаешь - музыкант. Малюешь чуток кисточкой - художник. И жили те солдатики, повторяюсь, долго и счастливо, пока не начинали борзеть. А вот там уже были возможны разные варианты. Посмотрела внимательно та фемина на солдатика и молвит слово строгое — Что, бедолага, до ручки дошёл? Среди бела дня на офицерскую задницу дрочишь? Шагом марш за мной. А куда деваться? Можно было бы отбрехаться, что я не я и лошадь не моя, что не дрочил я вовсе, а поправил зачесавшийся не во время отросток своего собственного тела, на что имею полное право. Да только прав всегда тот, у кого больше прав. Офицер, хоть и баба, тех прав всегда имеет намного больше, чем солдат срочной службы. И потопал я за ней, гадая о своей будущности. Идти пара минут, а за это время столько мыслей в олове пронеслось, сколько там за всю предыдущую жизнь не бывало. Зашли в её кабинет. Она двери на ключ и ключ в ящик стола. Села за стол и ноги на него закинула. Смотрит и молчит. И я молчу. А что говорить-то, коли встрял по полной программе. Помолчала она так некоторое время и говорит — Вот что, милый, звать-то тебя как? Я давай представляться по полной: звание, фамилия, имя, отчество и всё такое прочее. Она поморщилась — Я имя твоё спрашиваю — Михаил.Миша. — Вот что, Миша. Сейчас ты мне расскажешь, почему ты на мою задницу дрочил. — Да я... И разогнаться не успел, как по тормозам врезал. Она просто отмахнулась, будто от мухи назойливой — Миша, тебе моя задница понравилась? А, думаю, сто смертей не бывать, а одной не миновать. Ну сошлют куда в глухомань, где из-за кедров неба не видно. Так год протянул, один остался. Не помру. Ну и ляпнул. — Да на такой зад не то, что любоваться, его целовать нужно. — Да ты хам! - Засмеялась. - Но обходительный хам. Успокоилась, карандаш со стола взяла и покусывает его, о чём-то размышляет. — А скажи-ка мне, Миша, у тебя друзья в части есть? — Друзья? Скорее нет, чем да. — А ты с ними делишься какими-то секретами? Тут буквально перед призывом фильм прошёл про Штирлица. Там папа Мюллер слова сказал, которые мне почему-то запомнились: Что знают двое - знает свинья. Вот это и озвучил в ответ фемине. Сам с ней разговариваю, сам от её ножек глаз отвести не могу. И чую, что солдатик мой хрен знает какого срока службы, предательски встаёт. И видно всё это просто прекрасно, потому что галифе самолично ушивал по последней армейской моде. И она это видит. Видит и усугубляет моё положение тем, что слегка раздвинула ножки. Что такое колготки в те времена и не знали. Потому сплошь все женщины носили чулки. Она ножки раздвинула, и мне отлично видно белизну бёдер, где эти чулки заканчиваются и трусики на промежности. Даже разглядел волосики, выбившиеся из-под них. Во как зрение обострилось. — Друзей, значит, у тебя близких нет. Это хорошо. То есть, плохо, конечно. У человека должны быть друзья. А хорошо, потому что тебе не с кем делиться секретами. А скажи мне, Миша, ты можешь себе представить, что с тобой будет, если, к примеру, я поделюсь с тобой какой-то тайной и о ней узнает кто-то третий? — Могу. Только не узнает никто. — Ну смотри. Сам выбрал. Миша, скажи мне вот что ещё: ты хотел бы остаться дослуживать при клубе? Да какой же дурак откажется? Ни нарядов, ни караулов, ни подъёмов, ни отбоев. В зоне таких называют придурками. Это те, кто к администрации близко подобрался и кайфует, когда другие вкалывают. Обзывают, а сами завидуют. В армии то же самое. — Готов, значит. А на что ты готов? И я с дуру сказал — На всё. — На всё? Тебе моя задница понравилась. Ты сказал, что её целовать надо. А если я скажу её поцеловать? — Это будет не наказание, а удовольствие. — Вот как? Объясни. — Да я уже забыл, как женщина пахнет. А тут...Только боюсь, что потом мне надо будет стираться. — Почему? — Так не сдержусь же. Вы вона какая красивая. Да и вообще... Засмеялась — Как? — Можешь спустить до колен. Да, да, и кальсоны тоже. И вспомнилась мне книга про бравого солдата Швейка. Как он служил денщиком, и как его эксплуатировала мамзель, приехавшая к своему офицеру. Ну прямо один в один. Как стянул с себя штаны с кальсонами, а по сезону трусы ещё не выдавали, так мой красавЕц на волю и вырвался. Посмотрела фемина на него и молвит ласковым голосом — Подрочи его, Миша. — Что? Извините, повторите, пожалуйста. — Миша, сперма на уши давит? Тугоухость появилась. Я сказала подрочить. Что-то промычал в ответ и медленно стал поглаживать ствол. Она посмотрела, усмехнулась. Вдруг приподняла зад со стула и трусы сдёрнула, потом сняла их вовсе и снова ноги раздвинутые на стол взгромоздила. И юбочку приподняла повыше, чтобы, значит, мне всё видно было. Тут я и сорвался. Правда, хватило не на долго. Она посмотрела, куда сперма улетела, брови от удивления домиком, рот приоткрылся — Силён, бродяга! Теперь можешь какое-то время побыть в адеквате. — Где? — И откуда ты такой, Миша? — Так с Медвежки. Деревня такая у нас. — Всё понятно. Кержак сибирский. Плечами пожал. Что ей доказывать кто такие кержаки. — Так, Миша. Раздевайся. — Как? — Много вопросов. Форма одежды ноль. Полностью голый. Время пошло. Тут сработали инстинкты на команду. Прав был академик Павлов, рассказывая про условные и безусловные инстинкты. Не успела стрелка секундная пробежать четверть круга, как стоял я полностью нагишом, как на медкомиссии. Довольная фемина спрашивает — Готов подтвердить свои слова? — Какие? — Про мою задницу. Что целовать её будешь? Ну так я же как пионер: Завсегда готов! Она на стул уселась, ноги раздвинула. Одну на стол, вторую на подлокотник. — Иди сюда. Вот тогда меня в первый раз в пизду носом и натыкали. — Дед, как романтично? Дед, а потом у вас ещё что-то было? — Всё было. Скучно дамочке. А мне в радость. Так мало сама, ещё и подружку притянула, медичку. На пару подставляли. — И лизал? — Не только лизал. Дамы изобретательные оказались. Чего с мужьями никак не сделаешь, то с солдатиком можно. И чего они только не вытворяли. Так что, Анюта, пизду лизать для меня не в нове. — А бабушка как к этому относилась? — К чему? — Ну, ты же ей лизал? То есть, куни делал? — А ты как относишься? — Я тащусь, дед. Я сто раз могу кончить. — Так бабка такая же женщина и точно так же любит этот твой куни. Анюта о чём-то задумалась, подведя глаза под лоб. Мечтательница, мля. — Знаешь что, дед, трахни меня как женщину. — Сдурела, девка. Ну полизать тебя ещё куда ни шло, а вот остальное. Ты же мне внучка. — Ну так не дочка. дед, если ты такой стеснительный и замшелый, если считаешь, что внучку нельзя трахать в писю, трахни меня в попу. — Сдурела? Ты на свою тощую задницу посмотри и на мою приблуду. — Дед, при чём тут тощая - толстая? Дело не в ягодицах. У меня там всё нормальное. И я уже пробовала. Дед, не заморачивайся. Представь, что ты доктор и внучку свою лечишь. — Да что это за лечение? - Возмутился. - Кто про такое тебе рассказывал? — Нормальное лечение. - Пожала плечиками. - Женскую истерику и депрессию самое то лечить. Дед, ты же хочешь. Вон как твоя чекушка торчит. Хочу, Аня, ещё как хочу. До потери контроля. Ещё чуток и плевать будет кто есть кто: внучка, Жучка или кошка Мурка. А Анюта с меня одежду стягивает, помогает. Раздела и тут же на диван коленями встала, зад выставила. А у меня перед глазами та фемина из времён моей молодости. Точно так же подставляла свой зад. Анютка торопит. — Дед, я уже намазала смазкой. Давай. — А больно будет? — Скажу. Помалу, тихонечко внучкину попу раздвинул головкой. А попа-то у неё и правда разработана. Не соврала девка, точно отличницей была на этих своих уроках по сексуальному воспитанию и домашнюю работу выполняла со всем старанием. — Дед, дед. Ты теперь всегда меня лечить будешь. И не только в зад. Будет у нас занятие на вечера, что бы я не скучала.