Лицемер

На столе начальника отдела зазвонил телефон. Полный мужчина с лысой, как пасхальное яйцо, головой взял трубку.

— Але! Кто? Нина Ивановна? А-а-а, Нинон? Здравствуй, милая. Да. Ты еще помнишь? Угадала. Именно сегодня полтинник разменял. Спасибо, что не забыла. А как ты? Как муж? Как детки? Что?! Развелась?! Иди ты! Ну, что ж. Это бывает. Я тоже частенько вспоминаю нашу молодость. Золотое было времячко! Ну, ладно, дорогая, всех благ... Целую... Петр Иванович положил трубку и недовольно пробурчал:

— Ты еще не забыла меня, старая кляча!

Сотрудники, сидевшие за своими столами напротив начальника, с любопытством вытянули шеи.

«Да. Порезвились мы с тобой в свое время, похотливая сучка», — продолжал вспоминать начальник отдела. «Сколько же лет с той поры пролетело? Двадцать. Точно. Тогда мне только тридцать исполнилось».

В то далекое время он смахивал на взъерошенного воробышка со смешным хохолком на голове. Он был секретарем райкома комсомола, а Нинон — машинисткой. Она носила такую короткую, узкую, плотно облегающую юбку, что когда ходила, ягодицы работали, как поршни, а складки на юбке, собираясь в гармошку и тут же расправляясь, издавали щелчки. На нее все мужики обращали внимание, так как ни у одной из райкомовских шлюх не было такой зажигательной походки. Недаром мужики прозвали ее «Нинкой-садисткой». Эту походку они прозвали «Ударом по яйцам», и, глядя на нее, просто сатанели. Однажды Нинкин «телевизор» не выдержал и первый секретарь, завалив Нинку прямо на столе в своем кабинете.

— Юбку порвешь, бешеный! — слабо отбивалась секретарша, и тут же помогала шефу расстегнуть ширинку у брюк. Он тогда с такой силой вдул ей, что на следующий день она не смогла выйти на работу. Он позвонил ей домой. Ее слабый голосок что-то невнятное пролепетал про женскую болезнь, но он знал сроки ее месячных и понял, что она врет. Прошло время, и Нинон ушла в декрет, и родила ему отличного пацана. В райкоме шушукались, говоря, что малыш — вылитый первый секретарь райкома. Но разве можно доверять слухам?... А потом она вставила спираль, и они стали трахаться по-черному. Он заваливал ее там, где отлавливал. Слова не давал сказать, а только мычал и трахал, трахал, трахал... И она терпела. А куда денешься, если начальник хочет? Воля начальника — закон...

«Эх! И времячко же было! — продолжал он вспоминать, — ни тебе СПИДа, ни других болячек. Ребята в райкоме ничего не боялись, разве что парткомиссии, и трахались с девчонками, как мартовские коты. А наши райкомовские сучки! Ах, с каким колоритом они умели обставлять эти сексуальные дела! Пикники, рыбалки, вечера отдыха, сауны, баньки. И везде дармовая отличная выпивка и отменный закусон, и такие сообразительные смазливые и доступные бабы, которым только мигни... Золотые годочки... «

От нахлынувших приятных воспоминаний он почувствовал, как в трусах зашевелился член.

— Вот, тварь! Только разбередила душу своим дурацким звонком, — пробурчал Петр Иванович и только взялся за рабочую тетрадь, как опять раздался телефонный звонок.

— Да. Кто? Светлана Александровна? Светка, ты?! Ну, мать, не узнал. Богатой будешь! Давненько твоя задница не просматривалась на горизонте. Что? Поздравляешь с днем рождения? Благодарю! Сегодня только тем и занимаюсь, что принимаю поздравления. Ну? А ты? Как живешь? Что? Нерегулярно? Ну и хохмачка же ты! Какой была, такой и осталась. Это мы поправим. А в остальном? Все хорошо, прекрасная маркиза? Ну и слава богу. Что? Частенько вспоминаешь наше времечко? Я тоже, дорогая. Я тебя до сих пор боготворю. Ты мой идеал женщины. Этакая русская «Эммануэль». Ну, ладушки. Семья есть? Привет семье! Целую. Чао... , — положил он трубку и тут же недовольно отпустил в сторону:

— Пошлая дрянь! Бездельница! Гулящая девка! На чужом горбу так и норовила въехать в рай, паскудная жэчка...

Его подчиненные вновь навострили уши. Они были само внимание.

Дело в том, что Светку, начальницу ЖЭКа, он в то время любил по-настоящему. Не спал ночами, строчил ей длинные письма, заваливал подарками. В то время он уже вплотную подобрался к креслу второго секретаря райкома партии. Часто мотался по району, судил, рядил, разнимал, сталкивал лбами, бывал требовательным и непримиримым. Не смог устоять только перед васильковыми глазами худенькой блондинки. Когда он влетал к ней в ЖЭК в диком гневе за не реагирование на очередную жалобу именитого жильца, та просто брала его за руку и уводила в свой кабинет, щелкнув замком. Она, молча начинала раздеваться, и по мере оголения ее тела его гнев падал, а член — вставал. Раздевшись, Светка ложилась спиной на стол и задирала ноги.

— Я готова! Так что вы там говорили о моем не реагировании на жалобу Сонгаевского?

— А то! — продолжал грохотать он, но, видя, как раздвигаемые ноги открывают ему дорогу в «рай», наконец замолкал.

— Целуй! — говорила Светка, раздвигая пальчиками половые губки.

Этот прием по усмирению проверяющего действовал безотказно. В районе не было ни одного солидного должностного лица, которое смогло бы устоять перед ним. В итоге все ее туда целовали и тут же драли немилосердно. Стол жалобно скрипел, едва не разваливаясь. Светка меняла их ежеквартально. «Ты и сейчас чертовски хороша, — думал Петр Иванович, запустив руку между ног. Сквозь ткань брюк он мял головку члена, стараясь его успокоить. Пару лет тому назад он после работы разложил ее на диване в своем кабинете, но их застукала его жена.

Какая-то сволочь навела. Был мордобой. Жена так разукрасила его, что он неделю зализывал раны, как нашкодивший пес.

Потом он застукал жену со своим начальником. Мордобоя не было. Он только сказал, «пардон», задом открыл дверь и вывалился из его кабинета.

— У-у-у! Подхалимские рожи! — прошипел Петр Иванович, глянув на покорно опущенные глаза подчиненных. Те делали вид, что сосредоточенно работают с документами.

«Лаботрясы! Бездельники! Ишь, каких трудяг изображают», — подумал Петр Иванович, взял стакан с чаем, сделал пару глотков, и тут вновь зазвонил телефон.

— Кто? Окаем Окаемович? А-а-а! Здравствуйте, батенька. Как же, как же. Сразу узнал. Очень рад слышать ваш зычный голосище. Спасибо, что не забыли. Что? Да. Полтинник разменял. Ну, вы скажите. У меня уже не хохолок на голове, а полная луна, — провел Петр Иванович ладонью по лысине, словно хотел ее пригладить. — Да. Бегут наши годы, годки. До сорока — шлепают, а потом несутся галопом. Что? Да. Работаю в той же конторе. Мы строим, а нас ругают. С «бабками» напряженка. Говорят, что кризис, а я думаю, что все уже украдено при нас. Ну, а как вы? Небось, на пенсии каждый день рыбалите? Что? Банком заправляете? Ух, ты! Наверняка, гребете деньгу лопатой? Что? Экскаватором? Ха! А вы такой же шутник, как в те годы, когда я в замах в коротких комсомольских штанишках у вас бегал.

Эх! Комсомол, комсомол! Славное времечко нашей халявной молодости. А вы вот снова на «Олимпе». Что? К вам в замы? Спасибо за доверие, но надо подумать. Больно сейчас замовское место слишком беспокойным стало. Ну, всего вам. Обнимаю. Всегда ваш... Петр Иванович положил трубку телефона и зло пробасил:

— Старый хряк! Всю жизнь землю рылом рыл под другими, воровал сверх меры и сейчас к воровскому корыту пристроился, сволочь...

Петр Иванович налил чайку, вынул из стола завернутый в фольгу бутерброд, и тут его мысли снова улетели в светлое прошлое, когда он крутился под крылом бывшего патрона.

«Эх! Как жили! Какие комиссии встречали, а как их провожали!»... Однажды прилетели столичные чины. Прямо к самолету подкатили тройку черных «Волг». А дальше пошло, поехало. Ужин на госдаче, сауна и бассейн с девочками....