Златовласка

На берегу Балтийского моря есть такой прекрасный литовский городок – Паланга. Правда, мне больше знакома его окраина, где все свое босоногое детство я каждое лето отдыхал с родителями. В те славные времена еще не требовалось виз, а Литва тогда не была заграницей. Там чистое море, и солнце не такое знойное как на юге, и гораздо меньше народу.

Мы останавливались в частном секторе, у каких-то дальних родственников. Я обычно был предоставлен самому себе, родители за меня не беспокоились. Во-первых, я хорошо плавал, а во-вторых, несмотря на мои одиннадцать лет, голова у меня работала нормально, и ни в какие авантюры я не влезал. Да и вообще, время было спокойное, и никому не приходило в голову, что с детьми может что-то случиться. Я обычно находил себе приятеля, и целый день пропадал с ним на улице или на берегу моря.

В тот год моим приятелем был Юргис, местный мальчик, мой сверстник. Я звал его просто Юрка. Он хорошо говорил по-русски, а я немного мог объясняться по-литовски. Как-то раз он заговорщически отвел меня в сторонку и сказал:

— Хочешь посмотреть кое-что интересное?

Я, конечно же, хотел. Юрка захватил из дому большой морской бинокль и повел меня к морю.

— Что, на корабли будем смотреть?

На траверсе городка стояло на рейде много военных кораблей, и мы часто рассматривали их в бинокли.

— Не-а, - загадочно ответил Юрка. – Не на корабли.

— А на что?

— Не торопись, увидишь.

Мы шли вдоль высокого глухого забора, за которым находился женский пляж. Тогда такого направления как нудизм еще не было, но в Прибалтике существовали отдельные женские пляжи, где тетки купались и загорали голые.

— Вот бы в заборе дырочку проковырять! – мечтательно произнес я.

— Зачем дырочку? Вот! – Юрка потряс биноклем.

Мы свернули в сосновый бор, который почти вплотную подступал к морскому берегу. Тут забор загибался и уходил к воде. Юрка подвел меня к корявой разлапистой сосне.

— Полезли, - сказал он. – Это мой НП.

Мы забрались на дерево и сели на соседние ветки, которые росли выше забора. Пляж перед нами открылся как на ладони, но объекты нашего внимания находились достаточно далеко. Были видны фигурки женщин, также явно угадывалось, что они без купальников, но подробности разглядеть трудновато, несмотря даже на мое стопроцентное зрение. Народу на пляже находилось немного. Кто-то загорал, кто-то купался.

Мое внимание сразу привлекла фигурка молодой женщины или девушки, которая загорала ближе всего к нам. Она лежала на спине, согнув одну ногу в колене, а другую закинув на нее. Глаза ее закрывали огромные темные очки. Длинные золотистые волосы ручьями бежали вдоль ее тела. Небольшая грудь даже на таком расстоянии казалась очень упругой, потому что не растекалась по всему телу и не свисала по сторонам, а смотрели вверх маленькими полушариями. А внизу ее животика угадывался холмик из золотистых волос, скрывающийся между ножками. Но разглядеть ее подробнее было все-таки трудно.

Юрка сидел на толстой ветке верхом, прислонившись спиной к стволу и, прильнув к биноклю, шарил им по всему пляжу. Я увидел, как под трусами у него зашевелился бугорок и стал выпирать наружу. Вдруг он, часто дыша, произнес:

— Ух, ты! Нет, такого пропустить нельзя!

Не отрывая глаз от бинокля, он свободной рукой вытащил из-под трусов пипиську. Она была у него сильно надута и, слегка загибаясь, торчала вверх. Моей вдруг стало завидно, и она тоже начала надуваться. А Юрка зажал свою большим и указательным пальцем, сдвинул кожицу вниз, освободив головку (я так делать еще не мог), потом снова натянул, снова сдвинул вниз и стал повторять это быстро-быстро. Я с интересом наблюдал за его манипуляциями. Через пару минут его писька задергалась, а из дырочки показалась большая прозрачная капля. Что это он, начал писать, а не писает?

— Чего же ты не писаешь? – вслух спросил я.

— Зачем? – удивился Юрка, убирая свое хозяйство в трусы. - Все, я кончил. На, теперь ты, - он протянул мне бинокль. – Не урони, смотри! Отцовский!

Я припал к окулярам и начал сканировать по пляжу. В общем, как оказалось, ничего интересного. Старушки с дряблой морщинистой кожей, девочки лет трех, на которых и смотреть-то не интересно. Толстые тетки со свисающими жирами и отвисшими сисями. А между ног у них какие-то взъерошенные волосатые хохи. Уж лучше бы купальники надели!

— Не туда смотришь, - толкнул меня в бок Юрка. – Вон та, смотри, с золотыми волосами.

Наконец я поймал в объективы девушку, которой залюбовался вначале, и почувствовал приятный холодок в груди и пульсацию в своей затвердевшей мальчишеской конечности. Девушка была обворожительно красива! Впалый животик с небольшой ямочкой пупка, стройные ножки, торчащие сосочки, нежные волосики на лобке… Она вытянула ножки и потянулась как кошка, сейчас я разгляжу то, что у нее между ног. Но она села. К ней подошла девочка лет двенадцати, такая же стройная, такая же золотовласая, такая же голая и такая же обворожительно красивая, только поменьше. И грудь поменьше, и узенькая щелочка без волос между длинных стройненьких ножек.

Сейчас бы я назвал ее куколкой Барби, но в те времена таких игрушек не было

Девочка повернулась спиной к старшей Златовласке, та присела на корточки и начала заплетать младшенькой Златовласке косы. Покончив с этим процессом, они надели платья прямо на голое тело, свернули свою подстилку и ушли.

Я вернул Юрке бинокль. Больше там смотреть было не на что. Но писька моя все еще торчала карандашом. Взглянув на мои оттопыренные трусы, Юрка спросил:

— А ты что, не подрочишь?

— Это как?

— Ну, вот так, - он показал кулаком возвратно-поступательные движения.

— А у меня так не выйдет, - сказал я.

— Почему?

— А у меня вот эта… вот такая вот круглая не высовывается.

— А ну, покажи!

Я засмущался.

— Давай, давай, показывай.

Я вытащил свой карандаш из трусов. Юрка своими пальцами попробовал сдвинуть кожицу с головки. Мне было стыдно, что чужая рука прикасается к моей письке, а потом стало еще и больно, я вскрикнул и чуть не свалился с дерева.

— Слушай, - сказал Юрка. – Тебе тренировать надо.

— Как тренировать?

— Ну, оттягивать все время, каждый день, чтоб сдвинуть. А то трахаться не сможешь.

Что такое «трахаться», я еще не знал. Но понял, что угроза серьезная.

— А у тебя тоже так было?

— Нет, у меня сразу открываться стала. Но у мальчишек такое бывает, я в книжке читал. И если запустить, потом разрезать придется.

И я стал тренироваться. Два-три раза в день в туалете, думая о Златовласке, я поднимал свой кончик (он у меня всегда вставал, когда я вспоминал эту девочку), а потом до наступления острой боли натягивал кожицу. К осени моя головка стала открываться. Я решил попробовать «подрочить», как сказал Юргис. Я заперся в ванной, пустил воду, будто я моюсь, представил голенькую Златовласку младшую. Пиписька поднялась, я как Юрка зажал большим и указательным пальцем головку… Тут постучала мама:

— Открой, я не буду на тебя смотреть, мне тазик нужен.

Я отодвинул шпингалет, быстро забрался в ванну и лег на живот.

— Чего это ты сегодня мыться вздумал? – спросила мама. - Сегодня ж среда!

— Так. Вспотел на физкультуре, решил ополоснуться.

— Ну-ну.

Да, спокойно подрочить мне не дадут. Надо дождаться, когда никого дома не будет. Такой случай скоро представился – родители ушли в театр. Я разделся догола, возбудил свой орган и начал манипулировать кожицей на головке. Этого мне показалось мало, я взял бутылку из-под молока (тогда молоко продавалось в бутылках с широким горлышком) и засунул в нее свой член. Засунуть-то засунул, а вытащить не могу. Неужели так и буду до прихода родителей ходить с этой бутылкой на пипиське?! Но когда я стал представлять неприятные последствия своих действий, возбуждение прошло, и бутылка отпустила свою добычу. Больше я решил так не делать.

А как-то раз весной, когда мне уже стукнуло n-надцать лет, я увидел удивительный сон. Будто мы с маленькой Златовлаской бегаем вдоль берега моря, я никак не могу ее догнать. Вдруг она остановилась, повернулась ко мне и сказала:

— Я тебя люблю!

Я обнял ее, прижал к себе, и тут мой мальчишеский орган начал пульсировать, и из него что-то потекло…

Я проснулся, оттого что подо мной было мокро. Я что, описался? Но мочой не пахло, пахло чем-то другим. Я сунул руку в трусы и нащупал там что-то скользкое. Я пошел в ванную, подмылся и поменял трусы, а мокрые бросил в корзину с бельем. Когда я на следующий день пришел из школы, мама как-то странно смотрела на меня. В ванной у нее шла большая стирка. Вечером они о чем-то долго шептались с папой, потом отец пришел ко мне на серьезный мужской разговор. Он сказал, что у мальчиков бывает такое, когда по ночам течет из писи. Это естественно, и бояться не надо. Но самому раздражать писю и делать так, чтобы из нее текло, нельзя. Это называется страшным словом «онанизм», к этому можно привыкнуть и не отвыкнуть, а это очень вредно. Я обещал, что онанизмом заниматься не буду, и разговор был окончен.

Летом мы опять поехали в Палангу. Я хотел встретиться с Юргисом и показать ему свои достижения: головка открывается, теперь я тоже могу дрочить. И хотел еще выяснить у него, почему это называется онанизмом и почему это вредно? Но когда я стал стучать в Юркину калитку, соседи сказали, что они все уехали куда-то на месяц. Я пошел к женскому пляжу, надеясь залезть на нашу сосну и понаблюдать за тетками, пусть даже без бинокля. Вдруг снова увижу своих Златовласок? Но забора не было, и пляж просматривался насквозь. Там загорали и купались и женщины, и мужчины, и дети – и все в трусах и в купальниках. Я спросил у какого-то дядьки по-литовски, чтобы вызвать больше доверия:

— Здесь раньше был женский пляж?

— Перевели, - ответил он. – В другое место. А что ты хотел?

Я пожал плечами. Дядька ехидно прищурился, погрозил пальцем и сказал по-русски:

— Ишь ты, плутишка!

Я покраснел и пошел дальше. Я брел через сосновый бор. Слева от меня шумело море, справа шумели сосны. Море слегка волновалось, волны выбрасывали на берег пену. Я шагал по песку вдоль кромки морской травы, выброшенной прибоем, и забрел довольно далеко, на совсем безлюдный берег. Внезапно со стороны моря я услышал девичий голос:

— Эй, отвернись, не смотри на меня!

От неожиданности я наоборот повернулся и посмотрел. И остолбенел, меня словно ударило током

Пенистые гребешки волн то закрывали ее до плеч, по которым были разбросаны ее мокрые волосы, то обнажали по пояс, открывая маленькую, но прекрасную до обалдения девичью грудку. Она прикрыла ее скрещенными руками и еще раз крикнула:

— Я кому сказала, отвернись!

Я стал оглядываться по сторонам, высматривая, кому она сказала.

— Тебе, тебе я говорю! Что головой крутишь?

— А можно я глаза закрою? – я прикрыл глаза ладонями, демонстрируя, как это будет выглядеть, оставляя щелочку между пальцев.

— Можно, - но девочка разгадала мою хитрость. - А теперь – отвернись.

Я отвернулся, а когда услышал шлепанье босых ног по песку, не удержался и повернулся снова. Моя Златовласка в это время шла спиной ко мне в сторону валуна, на котором лежало полотенце и ее платье. Она положила что-то на камень, не глядя на меня взяла полотенце, вытерла волосы. Я любовался ее стройной фигуркой, не в силах оторвать взгляда. Девочка завязала узлом длинное полотенце над своей грудкой, прикрыв при этом ноги почти до колен.

— Можешь повернуться, - сказала она и повернулась сама.

Наши взгляды встретились. Она смотрела на меня широко раскрытыми васильковыми глазами, А мое сердце при этом колотилось, словно готово было выпрыгнуть. Ни одна девчонка еще так не смотрела на меня. И я смотрел не нее, потому что прекрасней существа я в жизни никогда не видел.

— Ну что пялишься? Иди, куда шел, - произнесла она, отводя взгляд.

— Как тебя зовут?

— Какое тебе дело?

— Нет, ну правда?

— Злата, а что?

— Просто. Красивое имя. А я тебя искал.

— Искал? А ты что, меня знаешь?

— Я видел тебя. Во сне.

Девочка улыбнулась, видимо, сочла это за банальный комплимент. Было видно, что она стала добрее, ей даже захотелось пообщаться.

— Смотри, что у меня есть, - она подошла к камню, сгребла в кулачок то, что лежало на ее платье, подошла ко мне и разжала ладонь. На ней было несколько мелких камушков янтаря. – Я хочу насобирать себе на бусы. Только очень маленькие попадаются. А после шторма бывают и покрупнее.

Я взял один камушек и покрутил его в солнечном свете. Он отсвечивал золотым блеском, таким же, как волосы моей Златы.

— Я сейчас погреюсь немножко и опять полезу в море. Хочешь мне помогать?

— Хочу. Только у меня плавок нет.

— Плавки? Зачем тебе плавки? Вот я, например, голой купаюсь. И моя сестра говорит, что купаться надо только голышом. Так полезнее. Так что, раздевайся и пошли!

Я повернулся к ней задом, снял шорты и майку. Немного помявшись, стянул трусы. Моя писька торчала вперед как деревянный кол. Сейчас она увидит ее, будет смеяться, и мне станет стыдно.

— Ну что, ты идешь? – спросила Злата.

— Ага. Только ты иди первая.

Злата фыркнула, но пошла вперед. А я шел следом, любовался ее попкой, и мне страшно хотелось заняться этим самым запретным онанизмом. Интересно, а что такое «трахаться»?

Мы зашли в море по грудь, и Злата поплыла. Я поплыл следом. Вода в Балтийском море не такая уж теплая. Мой оттопыренный орган остыл и немного сжался. Потом Злата нырнула. И я тоже. Я больше смотрел на нее, чем на камни, а она нашла в гальке желто-коричневый камушек и всплыла наверх. Глубина здесь была ей по шейку, поэтому она встала на ноги. А я, все еще сдерживая дыхание, мог полюбоваться ею. Так близко я писю девочки еще никогда не видел. Мне хотелось потрогать ее и полизать, я даже проделал это мысленно, при этом опять возбуждаясь. Вдруг около Златиной стопы я заметил довольно крупный янтарь. Я схватил его и вынырнул, потому что уже сильно хотелось дышать.

— Смотри! – протянул я Злате камень.

— Уй, какой большой! – обрадовалась девочка и чмокнула меня в губы.

Это был мой первый поцелуй. Мы еще раза три нырнули, и я вновь мог любоваться под водой телом своей Афродиты, так внезапно появившейся из морской пены. Потом мы оба замерзли и поплыли на берег. Когда мы выходили из воды, все мои гениталии совсем сморщились и втянулись, чуть ли не вовнутрь. Злата мельком глянула и едва не прыснула от смеха.

— Хи! Какая у тебя маленькая! Почти как моя.

Мне даже стало обидно. Я стеснялся показать ей, когда она была большая, а ее рассмешило то, что она теперь маленькая.

— Это от холодной воды. Сейчас она отогреется и снова станет большой.

— А совсем большой она у тебя делается?

— Делается. Только для этого мне надо смотреть на тебя.

— Ну, посмотри, - лукаво стрельнула глазками Злата и повернулась ко мне.

Я опустился на коленки и даже протянул пальчик, чтобы потрогать, но Злата отстранила мою руку.

— А вот этого не надо.

— Почему?

— Моя сестра говорит, что давать трогать можно только самому любимому человеку. А ты еще не мой любимый.

Тогда я, глядя на Злату, стал теребить свой орган. И он надулся до предела.

— Вот, смотри, - с гордостью произнес я, поднимаясь с колен.

— Ух ты! Вот это да! Здорово, я и не знала, что она так может увеличиться! Ты не обижайся, я не дразнилась, я просто поехидничала. Не обижаешься? Ну, пошли загорать.

Мы легли прямо на нагретый солнцем песок, потому что подстилки не было. Мы лежали рядом, оба на спине и искоса поглядывали друг на друга

Конечно, это была еще не палка, еще не член взрослого мужчины, но уже и не детская писюлька.

— Мы раньше с сестрой там, на женском пляже купались, - говорила Злата. – Там можно было спокойно купаться голышом. Потом женский пляж перевели на другое место, туда далеко ходить стало. Я пробовала купаться рядом со старым, но там противно – мальчишки все время подглядывают. Тогда я выбрала это место. Тут никогда никого не бывает. Лес кончается, начинаются дюны, пустыня, одним словом. А ты что, раньше не купался голышом?

— Не-а.

— А почему? Стеснялся?

— Не знаю.

— А моя сестра, ее Рита зовут, я тебя с ней познакомлю. Так вот, Рита говорит, что не надо стесняться. Все естественно. Неестественно, только когда подглядывают или пристально пялятся. Тогда противно. А так, ну что, мальчики – одни, девочки – другие, чего из этого секреты делать! Ну ладно, мне пора домой. Придешь завтра?

— Конечно, приду.

Ночью я ворочался и не мог уснуть. Я все видел перед собой Злату. Кое-что между ног у меня торчало, зудело и не давало мне заснуть. Я хотел, хоть это и вредно, позаниматься онанизмом, но как только начинал теребить свое хозяйство, кровать скрипела, а мы все спали в одной комнате. Поэтому я бросил это занятие. Зато ночью мне опять приснилась Злата, и опять все мои трусы стали мокрыми.

Я прискакал на наше место сразу после завтрака. Все-таки я влюбился, потому что ни минуты не мог прожить, не думая о Злате. Я ждал ее больше часа. Она пришла в коротком сарафанчике, такая милая, такая красивая. Мне страстно хотелось задушить ее в объятиях и расцеловать всю, от кончиков волос на голове до кончиков пальцев на ногах.

— Привет, - поздоровалась она. – Не купался еще?

— Нет, тебя ждал.

— Ну, пошли. Помоги мне расстегнуть сзади пуговку.

Я расстегнул пуговку и помог снять сарафанчик, под которым, естественно, ничего не было. Потом я сбросил с себя свою нехитрую одежду, и мы побежали в море. Сегодня оно было спокойное-спокойное, просто как Москва-река. Мы ныряли и искали янтарь. Я нашел два камушка с горошину, Злата обрадовалась. Потом мы бегали вдоль берега, гонялись друг за другом, и я ее поймал. И прижал к себе. И поцеловал в губы. Вернее чмокнул, по-настоящему целовать я не умел. Злата смотрела на меня каким-то удивленно-испуганным взглядом, широко раскрыв свои васильковые глаза.

— Я тебя люблю, - вдруг вырвалось у меня.

— А я – тебя, - услышал я из ее уст неожиданно для себя.

С моря послышался стук, скрип и плеск. Мы обернулись на эти звуки. К берегу плыла лодка. Злата быстро завернулась в полотенце, а я мгновенно натянул трусы. Лодка, прошуршав днищем, ткнулась носом в прибрежную гальку. В ней сидел старик. Он начал вычерпывать воду из лодки консервной банкой.

— Эх, молодежь… - проворчал он, не прерывая своего занятия. – Все бы вам любовь-морковь. Что ж, правильно, такие ваши годы. Ваше дело трахаться, детишек рожать, а наше – внуков-правнуков нянчить. Такие уж наши годы, все в прошлом. В твои-то годы, - он посмотрел на меня, - я ух, сколько девок перетрахал! А теперь старуху свою только раз в месяц. Стареем, совсем рассыхаемся, как эта посудина…

Все еще продолжая что-то ворчать, он вынул весло из уключины, оттолкнулся им от берега, вставил весло на место и погреб в море.

— А говоришь, тут никого не бывает, - произнес я.

— Подумаешь, это так. Случайно. Пошли купаться.

Она бросила на камень полотенце и побежала к воде. Я снял трусы и припустил за ней следом. Потом мы снова легли загорать.

— А ты умеешь массаж делать? - спросила она.

— Вообще видел, как это делают, но сам не пробовал.

— Попробуй, - она перевернулась на живот.

Я погладил ей спинку, потер ладошками, пощипал, пошлепал. Потом погладил ножки - икры, бедра, попку, потом сказал:

— А спереди тоже массаж делают.

— Да, - согласилась Злата, переворачиваясь. – Только ноги. А живот не надо.

Я смахнул прилипшие песчинки с ее ножек, животика и очень аккуратно, пальчиком - с половых губок, помассировал голени и бедра, приближаясь к тазобедренному суставу, и все смотрел на ее щелку. Губки у нее немножко распухли, а между ними высунулся словно розовый язычок, на котором выступила капелька влаги. Злата лежала с закрытыми глазами. Вдруг я, не помня себя, наклонился и слизал эту капельку.

— Ты что делаешь?! – возмутилась девочка, вскакивая на ноги.

— Ты же сказала, что любишь меня. А любимому трогать можно.

Возмущение сошло с ее лица. Подумав, она сказала:

— Сделай еще так.

И я лизнул еще раз. И еще. А она закрыла глаза, а капли текли из нее все сильнее.

— Злата, - спросил я. – А ты знаешь, что значит трахаться?

— Не совсем. Рита говорит, что трахаются люди, которые сильно любят друг друга. А еще я видела картинку. Там стоит голая тетя, а сзади к ней прижимается дядя. Рита сказала, что они трахаются.

— А давай так попробуем?

— Ты чего, мы еще маленькие, нам нельзя!

— Ну, мы совсем чуть-чуть, ну капельку. Я прислонюсь к тебе сзади, и мы посмотрим, что получится.

Злата некоторое время размышляла, потом сказала:

— Ну, попробуй, - и повернулась ко мне задом

Моя торчащая кверху писька попала в ложбинку между ее ягодичек. Я плотнее прижал ее животом. Потом нащупал рукой ее грудку и зажал между пальцами сосочек. А другой рукой нащупал тот розовый язычок, который высовывался из ее нижних губок.

Там было все мокренько, и я стал водить пальчиком вверх-вниз вдоль щелки. А сам стал тереться своей писькой в ложбинке ее попки. Злата часто дышала и даже слегка постанывала, а мой членик начал дергаться. И что-то заныло в промежности, и горячая волна побежала по стволику, и я сам задергался. И Злата задвигала попкой, а из моей письки стали вырываться струи. Я испугался и даже перестал тереться, потому что стало немножко больно головке, а струи все вырывались и вырывались на спину моей Златовласке. А Злата громко вскрикнула и упала на четвереньки.

— Что это было? – спросила она поднимаясь, спустя минуты две.

— Наверно, мы трахнулись.

— Слушай, а это здорово. Я не думала, что будет так приятно. А чем ты мне забрызгал спину?

— Не знаю. Папа говорит, что у мальчиков такое бывает. У меня несколько раз так текло во сне, когда ты мне снилась. А если самому делать так, чтобы она вытекла, то это онанизм, и это вредно, – выпалил я все свои сексуальные познания.

— Ладно. Завтра я Ритку приведу. Ей двадцать лет, и она все знает. Раньше она мне мало рассказывала, а теперь пусть все расскажет: раз у меня есть любимый, я должна все знать. И ты тоже.

На следующий день, когда я пришел на наш берег, там было две Златовласки. Обе они сидели голышом на подстилке, от этого зрелища я возбудился вдвойне.

— Привет, - сказала старшая Златовласка. – Я Рита. Раздевайся, не стесняйся.

Я еле смог стянуть трусы – мешал торчащий кол.

— А про тебя мне Злата рассказывала. И еще она сказала, что вы трахались. Правда?

Я кивнул.

— А как вы это делали, можете показать?

Тут я смутился.

— Ну, ну, не надо стесняться. Ведь вам же хочется. А я посмотрю, правильно ли вы все делаете. Я же не подглядываю, вы мне сами показываете, правда? Злата, ну ты же сама просила научить вас всему и сказала, что будете слушаться.

Злата кивнула и повернулась ко мне спиной.

— Вот так, - сказал я, подошел к Злате, обнял ее и прижался члеником к ложбинке между ягодичек.

Потом долго водил пальцем по ее половым губкам, пока они не стали мокрые, а потом начал тереться о ее зад. Наконец Злата часто задышала, как вчера, потерлась об меня попкой, а я выпустил струйку ей на спину.

— Детский сад, - подвела итог Рита. – Ну и слава богу, что вы не по-настоящему.

— А как по-настоящему? – спросил я.

— Идите, купайтесь, потом расскажу.

Пока мы плескались, я поглядывал на берег. Рита лежала, расставив коленки и теребила пальцами у себя между ног. А потом она громко-громко застонала.

— Что это с ней, - испугался я.

— Ничего, - ответила Злата. – Она так часто кричит в ванной. Она говорит, что беса из себя выгоняет.

Мы вернулись на берег и легли загорать.

— Так как это делают по-настоящему? - напомнила Злата.

— По-настоящему? - переспросила Рита. – Вот смотри.

Она села и широко раздвинула ноги. Ее половые губы широко разошлись, а она еще раздвинула их пальцами. Там был виден небольшой бугорок, от которого вниз уходили две розовые складки. Рита и их раздвинула пальцами. Сразу под бугорком открылась маленькая дырочка, а под ней - дырочка побольше.

— Чтобы по-настоящему трахаться, надо попасть мужской писей вот сюда, - она показала на дырочку побольше. - Это называется влагалище, потому что туда половой член вкладывают.

Рита взяла своей рукой мой палец и засунула его в эту влажную, теплую и мягкую норку.

— Вот так вот засунуть и водить, водить, туда-сюда, туда-сюда.

Она засовывала и вынимала мой палец. Мне было приятно ощущать его там. В теплой норке становилось все мокрее и мокрее, даже не подстилке образовалась лужица. Я уже сам начал вводить и вынимать палец. Я так сильно возбудился, что мой член задрожал.

— Ой, все, не могу больше, иди сюда, сунь мне скорее! - крикнула Рита

Она схватила меня за членик и притянула к себе, ложась на спину. Я лег на нее, и она сама направила мою письку себе в дырочку. Там было тепло и приятно. Рита подтолкнула меня шлепком по попе, и я начал двигать туда-сюда, туда-сюда. И вскоре выпустил струю спермы прямо туда. И Рита почувствовала это и закричала. И минуты две лежала с закрытыми глазами. Я вынул свой член и слез с нее.

— Вот все, мы кончили, - сказала Рита. - Злата, ты чего?

Злата сидела к нам спиной, и плечи ее подрагивали. Она плакала. И мне стало стыдно. Так стыдно, как никогда в жизни не было. Я дотронулся до ее плеча, но она смахнула мою руку, встала и пошла к валуну, на котором обычно оставляла платье. Она села на камень с ногами и смотрела в море.

— Злата, ну не злись, не ревнуй! – Рита подошла к ней. – Ты же сама просила показать, как по-настоящему. А ты целка, тебе самой еще рано! А мальчик должен обязательно сначала научиться с женщиной, так надо. И пусть этой женщиной лучше будет твоя сестра. Ну, прости, мы больше никогда не будем.

Злата встала с камня, не смотря в мою сторону надела свой сарафан.

— Трахайтесь дальше, - сказала она и ушла.

Больше я не видел в своей жизни ни одной Златовласки.