Саид

Я возвращался домой во втором часу ночи туча тучей. Клуб. Манерные пидовки. Полдюжины юнцов с короной набекрень - уверенные в том, что смазливые мордашки даны им навечно по праву выигрыша в лотерею, а потому надеющиеся услышать "бинго!" и увидеть себя в рублёво-успенском раю, в джакузи на борту лимузина (как на облаке), с о-ху-енной красоты бойфрендом (и порой их и правда отвозят на Рублёвку, где жирные папики, выебав, брезгливо выставляют их за ворота).

Стареющие вафлёры - из тех, что "отсосу в Вашем автомобиле", и "Вашем" непременно с прописной. Постоянные (до утра, или до утра следующего месяца) пары, которые вообще не мой профиль. 30-летние ищущие, товарищи по несчастью, у которых нет денег (или, как у меня - нет желания) платить за молодую любовь (если любовью считать саму плоть). То есть желание ебаться есть, но нет желания платить. Когда за деньги, всегда что-то не то.

Словом, обычная публика, среди которой до закрытия метро я так и не заметил свежего мяса (fresh meat) - единственного, что меня привлекало в этой гниловатой тусовке. Молодая, зелёная (реверанс вегетарианцам) трава, в которую падаешь, раскинув руки - не думая вовсе о том, что наступит пора сенокоса.

Свежие юноши, нравившиеся мне, почти всегда приезжали на метро. Выпускники школ, впервые осознавшие себя геями, разругавшиеся вдрызг с родителями, не знающие, где провести время до утра. О, как же сладко я однажды отъебал одного такого, проломив ему целку прямо в сортире! Парнишка даже притих, потому что ему было и страшно, и сладко, и больно, но главное - не было пути назад, раз уж он шагнул в кабинку вдвоём со мной, где я его обцеловал и обмацал, а потом нагнул над унитазом раком и, ощупав дырочку пальчиком, вставил в неё хуй, то есть сделал с пацаном то, что с ним всё равно сделали бы другие. Утром мы поехали ко мне и потом встречались каждый день ещё неделю, а потом он сказал, что его простили родители, что всё было ошибкой, и сменил телефон, и больше я его не встречал никогда.

Провинциалы, ждущие от Москвы рождественской ёлки, приглашения на "Фабрику звезд" и MTV, вырвавшиеся на свободу из своих Сыктывкаров и Сызраней, где любое движение хуя по направлению к другому парню надо скрывать. Глупенькие, чистенькие ещё провинциалы, не спешившие раздвигать ягодицы передо мной (они и раздвигали-то их всего раз-два-три перед своими дружками), но после ленивого перечисления мною имён продюсеров, администраторов, режиссёров, редакторов дававшие вволю себя лапать, а спустя пару дней и отдававшиеся воодушевлённо у меня на квартире - после того, как я договаривался о том, что они пройдут кастинг или примут участие в массовке.

Я не обманывал. Они проходили или принимали, и я ещё неделю-другую поигрывал нежно с их маленькими (или крупными), ещё ни разу не бритыми яичками и раздвигал их упругие, тоже пока ещё неподбритые булочки, привычно смазывал их кустисто опушённые дырочки гелем и натягивал себе презерватив - главным образом, потому, что они в дремучей своей чистоте не ведали ничего о трижды вымытой при помощи кружки Эсмарха прямой кишке, в которую так приятно потом ввинчивать перед победоносным движением хуя то пальчик, то язык. Так что я лизал, лизал перед поёбкой их вишенки после того, как отмывал попки пацанчиков в ванной с шампунем и мылом производства провансальской (и довольно наглой, судя по масштабам шествия по миру) L’Occitain.

Ну, а потом, после двухнедельной беспощадной ебли, после бессмысленного двухнедельного участия в массовке по 400 рублей за съёмочный день - платил не я, таков московский тариф массовки - они благополучно переезжали к найденным там новым друзьям, то есть к таким же бессмысленным юным провинциальным парнишкам, успевая к тому времени своей трогательной глупостью наскучить мне.

Случались, хоть и редко, те, кто не попадал под эту бинарную классификацию

Я окучивал его (и его компашку) в клубе с 11 вечера до 4-х утра, но в итоге добился своего, и они поехали ко мне, где двое голубков, поняв, что я не отдам им Рустама, отвалили сначала в ванную, а потом и в спальню, так что мы с Рустамом остались вдвоём в гостиной. Мы болтали, пили коньяк, и где-то в 7 утра я его всё же взял. Он стал снимать рубашку со словами: "Ладно, надо всё в жизни попробовать", - и уже в ванной начал страстно, наотмашь сосать. И потом он отдавался мне на кресле так упоённо, что я поверить не мог в то, что я у него первый (а потом выяснилось, что первый и последний).

Пару лет мы встречались то каждую неделю, то раз в два месяца и ебались то на заднем сиденье моего автомобиля прямо на Кутузовском на Поклонной горе, в январе, когда валил снег, справа по движению в область, в яблоневом саду, и я специально выключал кондер, чтобы окна изнутри запотевали - а то в съёмных саунах, куда Рустам умудрялся прийти с цветами для меня, и персонал слушал с кривой ухмылкой речь, что "сейчас сюда ещё наши ребята из офиса подтянутся". Мы ебались в этих саунах на блядских кроватях и на массажных столах, и он, гибкий, гуттаперчевый юноша, умудрялся разом ебать меня и сосать мне хуй. А потом однажды, отвалившись от хуя и поцеловав меня ртом с нежным послевкусием проглоченной спермы, он сказал, что через неделю женится, что его невеста брюхата, что она на пятом месяце и что никто никогда не узнает о том, что у нас с ним было...

В общем, ни одной свежей истории.

Знакомые хари. Четыре водки-колы. В час закрылось метро. В час тридцать я вышел из клуба (а вдруг кто из запоздалых зайчат подтянулся?), по опыту зная, что больше ждать не следует. Водка и кола у меня стояли в холодильнике и дома. Я взял такси.

Мне было плохо. Я не то чтобы рассчитывал встретить любовь на всю жизнь (хотя да, конечно, рассчитывал), просто я понимал, что моя роль - роль цербера на входе в гей-жизнь - сегодня была не сыграна. Я не обрушился на молодого, не подмял его под себя, не затащил добычей в берлогу, не дал ему надежду, не вознёс на небеса, не спустил с небес - и, кстати, сам не спустил, и внизу живота теперь ныло.

Я попросил остановить таксиста в квартале от дома. Я не курил, лишь изредка баловался, но сегодня решил на всякий случай купить сигареты в единственном на весь наш запутанный околоток ночном шалмане. Но, уже подходя к подъезду, я вспомнил, что дома нет спичек. Вокруг не было ни души, но, приглядевшись, я заметил молодого гастера, вышедшего, должно быть, подышать свежим воздухом в единственную свою свободную ночь, с субботы на воскресенье, если, конечно, им в воскресенье давали отгул.

Он не понял ни фига про спички. Я показал ему жестами, улыбаясь, что мне надо. Фонарь у подъезда не работал, и я скорее различал его очертания в темноте по рабочей одежде с отражателями. Он улыбнулся - в темноте сверкнули Азией зубы - и куда-то исчез. Его не было долго, несколько минут, и я уже решил идти к себе, когда он появился с зажигалкой. Я предложил ему сигарету, он покачал головой.

- Что, брат, мало платят? - спросил я, чтобы хоть что-то спросить.

- Нисев не платят, денег нет, - сказал он грустно, но не жалуясь, а констатируя: вот дождь, и вообще холодно, и неизвестно, потеплеет ли.

Я повернул колёсико и при вспышке взлетевшего в ночь пламени охуел: передо мной стоял молодой воин Тамерлана - белозубый, остроскулый, с блестящими миндалинами глаз, жёсткой щёткой волос. Лет 18 ему было на вид, не больше - не меньше. Я даже обождал прикуривать. Широкие плечи, осиная талия, узкие бёдра (интересно, волосатые ли у парня ноги, велик ли у него хуй?) - красавец в рабочей нелепой робе. Пиздец!

- А ты думал в Москве миллион заработать?

- Работа есть, денег нет.

Мы помолчали.

- Сколько тебе здесь платят? - спросил я.

- Не платят; обещать, не платить совсем, - откликнулся, улыбаясь, он.

Я протянул ему руку и назвался. Он протянул свою и, пожав мою нежно, как девушка, выдохнул гортанно:

- Саид.

То есть Средняя Азия. Хива, Бухара, Самарканд. Мне не хотелось выяснять точное место, ибо огонь чресл - как Набоков писал - подымался по мне всё выше.

Вот юный бедный парнишка-гастарбайтер, красавец-узбек (что редкость среди узбеков) - ну так овладей же им, унизь его, войди сказкой Шехерезады в его рахат-лукумную долину!

Я достал кошелёк, но не стал его открывать.

- Вот, Саид, - сказал я медленно. - Есть работа. Я плачу. Работа сейчас. Прямо сейчас. Понял? Ра-бо-та. Ночью. Утром ты получишь три тысячи

Три тысячи, - я вскинул три пальца и, холодея, оставив два из них, всунул их в сложенное из пальцев левой руки кольцо. - Вжих-вжих.

И прямо губами жарким шёпотом в ухо ему пояснил:

- Ебаться. Я ебу тебя. Ты ебёшь меня.

Хуй его знает, что он понимал по-русски. Он послушал и, улыбаясь, так же жарко в ухо ответил мне:

- Да. Понимать.

Я протащил его в подъезд в темноте за руку и уже в квартире начал целовать. К удивлению моему, он не возражал, хоть и не отвечал мне, не раскрывался ртом и языком, а скорее лишь обозначал путь для моего поцелуя.

Я втолкнул его в ванную, и он послушно сбросил с себя лягушачью рабочую кожу, а затем, после секундной задержки, и семейные чёрные трусы. Я всё ещё не верил в своё счастье (может, он, несмотря на поцелуи и слово "ебаться", рассчитывал поштукатурить за ночь мне стены?), но он, перешагнув через бортик ванной, не задёргивал занавеску, прямо глядя на меня.

У него было идеальное безволосое тело. С квадратиками пресса в паху. С хищным разлётом грудных мышц. С узкими, но обозначенными бицепсами руками. И с обрезанным хуем со здоровенными голыми яйцами. От него пахло немытым рабочим телом, но пока ещё юным, молодым, нежным немытым телом, и, прежде чем включить воду, я втянул в себя запах его паха.

Он так же спокойно притянул мою голову к себе, хуй у него уже начинал привставать, но он не стал водить им по моим губам, а как бы дал мне насладиться вблизи его видом, объяснив:

- Мыться.

Чистоплотный, бля, среднеазиат!

отодвинул занавеску, дал Саиду мыло. Залюбовался им, особенно когда он присел, подмывая попку. Стал раздеваться сам. Я залез к нему в ванну, повернул парня задом к себе, стал его оглаживать - он не сопротивлялся. Я прижался к нему пахом, так что хуй, загнувшись кверху, прижался к его половинкам, взял руками его хуй, уже поднявшийся, и начал его дрочить.

Саид пару раз вздохнул глубоко и тяжело. Я шепнул ему в ухо:

- Выебать тебя первый раз здесь или на кровати?

Левой рукой я продолжал дрочить ему, а правой лапал всё его тело. В общем, я делал с ним то же, что и стройка, на которой он трудился, или жилконтора, собираясь, впрочем, выебать его, а не наебать.

- Ебаться, - ответил он.

Это я и без него понял. Я нажал ему руками на плечи, усадил вниз, развернул, стал водить хуем по губам. Он сидел с прикрытыми глазами, не сопротивлялся, но рот не открывал.

- Саид, возьми в рот. Пососи мою колбасу.

- Саид - нет.

- А в жопу Саид даст?

- Жёпа - да.

Я дотянулся до халата, в кармане которого лежала смазка и презики - вечная заначка, сладкая парочка - и (хуй с тобой, может, у вас с Самарканде впадлу в рот брать) раскатал по стволу резинку, выдавил гель.

- Давай, Саид, рукой вот за этот поручень держись, а ногу на бортик поставь.

Я намазал ему между булок, вставил пальчик - у пацана полуприкрытые глаза, но ни звука не раздаётся, как у воина на пытке. Ага, второй пальчик - ни звука. Тогда так, как я больше всего люблю и от чего все русские пацаны у меня взвизгивают, - всовываю не средний, а большой палец. Он у меня по размеру как маленький хуй. Саид выдыхает скулящее:

- Ааа!

А если с другой руки мизинчик добавить? А два указательных пальчика и дырочку подрастянуть?

Саид неожиданно обрёл дар речи и, повернул голову ко мне, сказал, улыбаясь:

- Мозьня.

Я, пока он не опомнился, успел втянуть в себя его очерченные по азиатскому лекалу губы и, выполняя пожелание, пристроил пушку, ловя себя на том, что веду себя с гастером, как с рабом, не делая ему ни малейшего снисхождения, не считая подготовку тарана пальчиком - ну, так это скорее мне забава, чем ему облегчение. И я сделал то, что с русскими пацанами обычно не делал: вставил жёстко, почти с одного тыка, и сразу до конца, а потом так же жёстко начал ебать Саида

Поэтому, рассчитывая на то, что до утра время ещё есть, я въебанул своему гастеру быстро, от души и без церемоний, почти не заморачиваясь на его удовольствие, то есть на дрочку его хуя - чуть больше среднего размера, кстати, но идеальной формы, к тому же обрезанного, что в моей практике редкость.

И через минуты две, максимум три жёсткой ебли, когда я Саида просто натягивал на себя, схватив руками за худые бока, я разразился в его попку спермой.

Далее были душ, подмывка, полотенце.

- Пошли, Саид, в комнату, разложим диван, чего-нибудь бухнём. Или пить, как и ебаться в рот, тебе религия не позволяет?

Смешав колу с водкой (его религия это позволяла), я разложил Саидика на диване, откровенно любуясь его идеально сложенным телом. Потом я стал ему дрочить. Он по-своему понял это, полусказав-полуспросив:

- Тебя ебать?

Я хмыкнул - ну, а почему бы и нет? Но для начала я раздвинул ножки ему, согнул их в коленях, нырнул лицом в его пах - мне-то ничто его обрезанный не мешает сосать. Ух, как вкусно!

Увлёкшись, я чуть было не пропустил момент, когда Саид стал доходить, - это я по вздохам понял. Подумал: вскочить на его штык, что ли, попрыгать? А, ещё успею. А пока что я закинул Саидовы ножки себе на плечи, снова сунул руку в карман халата - и понеслось!

На этот раз я ебал его медленно, нежно, глядя на то, как он покусывает губки, такие алые, как прикрывает глаза с огромными, как выяснилось, ресницищами, и видел, как ему хотелось кончить, как он подрачивает себе, да ещё и я подрачивал ему, но я в этот момент предательски хуй из его жопки почти вытаскивал, удерживая проникновение ровно на уровне головки, открытой залупы. Есть, знаю, любители вытаскивать ради сильных ощущений хуй из жопы полностью, чтобы снова забивать его, вытаскивать и забивать; но, по мне, самое сладкое ощущение - это когда вот одной шишечкой внутри, когда дырочку уже пробил, но на глубину член ещё не ввёл, с одной только головкой внутри кольца сфинктера дрочишься.

Тут моей Саид задышал, забормотал не то "дай", не то "давай" - в общем, дошёл мой Тамерлан до оргазма. Ну так получай! Закинул я его ноги ещё выше и вставил парню уже до упора, затем ещё раз до упора, и ещё - ах, только бы не развалился диван, стонущий и хлюпающий, как мы оба.

Тут я получил от Саида струю прямо себе в мордень, причём мощную струю, как из брандспойта. Я, знаете ли, чужую не глотаю. Я за безопасный секс. И тут я от правила отступать не стал, но размазал сперму по щекам, прижался к щекам Саида, ещё раз вогнал член - и кончил.

Парень после всего случившегося тихо, как мышонок, лежал. Слез я с него и пошёл в душ. Он тоже пришёл в ванную. Вот ведь - я весь в поту, а ему хоть бы хны! Привык к высокой температуре окружающей среды.

- Что, - спросил я, пока паренёк после меня подмывался, всё так же трогательно сев в ванне орлом, - давно не ебался?

- Дома, - ответил он, - Самарканд. Москва нет. Девуська нет.

- На хуй тебе девушка, если ты в себя хуи принимаешь? У тебя, Саид, любовников много? Парней много? С мужчинами, - тут я взял в руку свой хуй, потряс им, - у тебя часто бывает?

- Девуська Самарканд. Нет муссин.

- А в жопу тебя кто ебал, Саид? Ведь ебали? Ты, наверное, в школе учился, Саид, когда тебя первый раз в жопу выебали?

- Зёпу - нет.

- Что - только я?!

Ни хуя себе! Что-то слабо верится. Хотя кто его знает - посиди в Москве без денег на положении раба...

Достал я ещё бутылку пивасика, поиграл с телом Саида - ну уж, раз так, то ты военнопленный, ты мой трофей, гастарбайтер, раб, а у раба всё моё. Рассмотрел я парня вблизи: и яички тёмные, и хуй тёмный, и розовую дорожку, оставшуюся от срезанной крайней плоти, и тёмный кружочек входа в попочку, и скулы эти прекрасные, и ресницы, и хищный нос. Дунул ему в нос. Саид фыркнул, как малыш, засмеялся. Смеющийся, он абсолютным пацаном был.

- Тебе, Саид, сколько лет?

- Двадддца пиять.

- Надо же. А только на 18 выглядишь. Жаль, что ты не целуешься и в рот не берёшь... Поцелуй меня, Саид! Я тебе ещё тысячу дам. Понимаешь?

Я вынул три бумажки из кошелька ("вот, Саид, это обещанное за работу"), потом ещё одну:

- Понимаешь, за поцелуй! Почему ты не хочешь?

- Девуська

А давай-ка посмотрим, кстати, на что твой хуй способен!

- Саид, ещё ебаться хочешь?

Он улыбнулся белозубо:

- Хочесь.

Воин мой, узник Азбакана, так ведь и я про то же! Ложусь рядом, сползаю к его яйцам, облизываю их, беру хуй в рот - вставай-подымайся, рабочий народ! Он как услышал меня: поднялся, налился.

Саид стал меня поддалбливать, а я ррраз! - и взял до горла. Он застонал. Я рраз! - и ещё. Приятно такой хуй сосать, с запахом молодой, юношеской почти кожи, сладковатый свежий запах такой, как будто от дыньки.

- Ну ладно, Саид, давай теперь ты меня!

Даю ему презик, смотрю, как он раскатывает его по стволу, обхватываю руками свои ноги - давай, Саид, вперёд! Но он меня переворачивает - ну понятно, чтобы поставить раком. Я хитрый, я соглашаюсь; ты только введи, только начни, а там я перевернусь, чтобы увидеть твоё лицо в момент кончалова, то, как ты кричишь, стонешь, меняешься. Ах, как я люблю на кончающие лица пацанов смотреть! А сейчас давай, я прогнусь под тобой, грудью на диван, я умею расслабляться, а не только драть тугие, как у тебя, смуглые и светлые попки. Ну, вот и смазочка, побольше её - чпок!

Саид вводит мне безо всяких ухищрений. Надавливает, я расслабляюсь, терплю неприятный секундный момент - всё, теперь и внутри кайф. Давай! Долбит меня Саид так же безыскусно, но, как бы это сказать, свежо. Первый, если ему верить, раз. Я балдею, дрочу, Саид распаляется, что-то говорит по-узбекски, а я только боюсь пропустить момент, когда он слишком улетит вперёд. А он всё распаляется: глядит меня, тискает, в спину целует, по попе хлопает - эдакая скачка пошла. И вот тут я из-под него предательски выпрыгиваю, хотя так хорошо всё шло, что я уж думал, не закончить ли так. Но нет, не видел я ещё в своей жизни сведённых страстью азиатских мордашек. Хочу посмотреть.

Ложусь на спину, раздвигаю лапы, однако Саид чуть не в ярости пытается перевернуть меня снова на четвереньки. Он ругается по-узбекски, а по-русски говорит лишь одно:

- Давай, давай!

Нет уж, хуй тебе! Давать буду на спине.

Я хватаю подушку, подкладываю её себе под зад, и она каким-то странным образом примиряет Саида с действительностью. Он, сверкая глазами, ругаясь, забрасывает мои ноги себе на плечи и ебёт меня, закрыв глаза. Ну да, Азия. Мужика - со спины, а бабу - так, как угодно.

Распалён он не на шутку, но сбился с ритма и пытается наверстать упущенное. Мне тоже на четвереньках было приятнее, я тоже сбился, но тут стоит вопрос получения эстетического наслаждения.

А, вот он поймал ритм (и я тоже) и пошёл меня долбить - всё так же не открывая глаз. Тяжёлое дыхание, пушистые ресницы опущены, ноздри раздуты... И вот первая гримаска, вторая, вот застонал тоненько, как свисток на чайнике - ууу! - ругнулся, застонал, усилил темп, схватил меня за бёдра, натягивает - и вдруг открыл беззвучно рот и застыл, откинул голову!

Я, ей-ей, кончил почти что без рук. Поймал он точку простаты. А я - линию красоты.

Кайф, блядь! Нереальный кайф! Пиздец, по-русски говоря, а как по узбекски это будет - не знаю...

Ну всё, Саид. Подмылись, допили? Про включенную на телефоне камеру я, понятное дело, тебе рассказывать не буду, но фильм потом смонтирую и посмотрю - исключительно для внутреннего употребления.

Какой же ты всё-таки красавец! Ну, давай влезай в свою несвежую рабочую одежду. Поцелуй бы на прощание. Ах да, ты же не целуешься. Держи, вот твои три тысячи. Что значит "сетыре"? Четыре - это за полноценный поцелуй, а его не было. Так что только три. Неплохие деньги за два часа удовольствия... Телефон оставь. На, запиши. Хотя... с твоим-то языком... Ладно, смс пришлю... И ладно, бог с тобой, бери свою четвёртую тысячу без поцелуя. Дарю. Мы просто обнимемся.

Ой, Саид... ммм... что твой язык в моём рту делает? Ох, какой он свежий, маленький, как змейка... Дай я ещё раз тебе в трусы залезу на прощание - потискать, помять твой хуй и яички... Ммм! Целуешься-то ты явно не в первый раз! Ах да, в первый, в первый - с мужиком... Господи, это я всё забываю, что у тебя первый раз сегодня.

Давай, давай - если так учение дальше пойдёт, ты у меня следующий раз и в рот брать научишься.

Саид-Саидик, молчаливый всадник мой, не теряй только на стройке свой телефон - обещаю, что пришлю смс. А пока всё, баиньки нам обоим, хоть и жаль, что порознь, но пора спатиньки-спать.